Необязательные мемуары. Глава 2. ГИТИС. Начало
Предыдущая глава
Борис Николаевич Асеев (его учебник слева) и Анна Георгиевна Образцова (надписанная ею книга, к которой она сочинила предисловие, справа)
Ну что ж, перейдем к институту. Это был ГИТИС, Государственный институт театрального искусства имени А.В. Луначарского, театроведческий факультет. Потом его переименовывали то в академию, то в университет. Пустые громкие названия, не хочу их употреблять.
ГИТИС - моя Альма-матерь, о которой я постоянно тепло вспоминаю. Еще бы! Провел там в общей сложности 8 лет, с перерывом на армию в период аспирантуры. Такие срокА бесследно не проходят.
Бастион реализма
У меня не было выбора, куда поступать. Мама сказала: в ГИТИС - значит, в ГИТИС. Я, правда, мечтал быть актером или режиссером, но в режиссеры сразу после школы не брали, а на актерский факультет пришлось бы поступать на свой страх и риск, и я не решился.
Были ли у меня способности к актерскому ремеслу? На этот вопрос однозначного ответа нет, мне казалось, что были, я их впоследствии пытался сублимировать и частично реализовать. Сперва в капустниках, потом в Театре Советской армии - в массовке и эпизодических выходах на сцену.
Да что попусту рассуждать, в актеры я пойти не рискнул. А на театроведческом факультете у меня был, что называется, блат. Этот факультет закончила мама, ее друзья и подруги, они хорошо и близко знали многих педагогов, в том числе и того руководителя курса, который летом 1977 года набирал студентов.
Стопроцентной гарантии не было. Требовалось постараться сдать все экзамены на пятерки, тем более, что у меня был хреновый средний балл школьного аттестата - 4. И я почти справился, только в очередной раз запутался с запятыми в сочинении по русскому и недобрал полбалла.
Однако нас таких, недобравших, было пять человек, у всех были связи и знакомства, причем у других куда более могущественные и влиятельные, чем у меня, и ради нас пятерых расширили квоту. В общем, я поступил.
Два слова про тот самый "блат". В нашем театроведческом деле, где не требуется талант "от Бога" и искра вдохновения, самыми подготовленными студентами и отличниками были как раз все те, у кого имелся пресловутый блат. У них, то есть, у нас было во много раз больше возможностей подготовиться, разобраться в будущей профессии. Мы и в театр чаще ходили, и лучше его знали, и читали больше, тем более, что мы заранее знали, что именно надо читать.
А немногочисленные студенты, поступившие "с улицы", сильно затруднялись в учебе. На театроведческом факультете в мое время таких было мало, считанные единицы.
Учиться в ГИТИСе мне очень нравилось. В отличие от школы, там было много очень хороших преподавателей, читавших интересные лекции, хотя были и тупые безмозглые начетчики с кафедры Истории КПСС. Помню одного, его фамилия была Болотин, который высокопарно изрекал на общем собрании гнусавым и слегка визгливым голосом: "ГИТИС - это бастион реализма!".
Ну что ж, ГИТИС считался "идеологическим вузом", так что без истории КПСС и прочих общественных псевдонаук было не обойтись, но такова была общая участь студентов в те годы. И не этим запомнился институт в первую очередь.
Ну а пока я хочу рассказать одну конкретную историю, которая непосредственно касается моей жизни и судьбы.
Монтекки и Капулетти
Борис Николаевич Асеев на лекции и просто его фото
Анна Георгиевна Образцова
В ролях Монтекки и Капулетти выступали руководители кафедр Русского и Зарубежного театра Борис Николаевич Асеев и Анна Георгиевна Образцова. А я в какой-то мере оказался в роли "гермафродита" - Ромео, и Джульетты сразу. Правда, к тому времени Б.Н. Асеев уже ушел, а "наследственные враги" были не столь ретивы.
Но обо всем по порядку.
Вражда между руководителями и, respective, преподавателями кафедр уходила корнями в седую гитисовскую древность, была имманентна и иррациональна. Режим холодной войны усугублялся тем, что жена Бориса Асеева Галина Борисовна работала в "логове врага", на кафедре Зарубежного театра, а за неимением мужа у Анны Георгиевны не было возможности произвести симметричный ответ...
Теперь, когда все участники "боевых действий" упокоились с миром, Царствие им Небесное, можно набросать их беспристрастные портреты.
Анна Георгиевна Образцова, доктор, профессор и так далее, крупнейший специалист по Бернарду Шоу, женщина, о чьей внешности лучше не упоминать вовсе, читала лекции скучновато, в несколько заунывной манере, зато безупречно и глубоко знала предмет.
Галина Борисовна Асеева, яркая женщина со следами былой красоты, читала лекции шумно и эмоционально, однако насчет глубины знаний возникали вопросы.
Две дамы делили между собой западно-европейский театр XIX века.
Борис Николаевич Асеев был величайшим, глубочайшим и непревзойденным знатоком и специалистом по истории русского театра, кладезем энциклопедических знаний, но читал тоже чересчур заунывно (видимо, такова была особенность заведующих кафедрами), и я даже пару раз засыпал на его лекциях. У меня это получалось только под аккомпанемент асеевского слегка скрипучего голоса, да и не у меня одного.
Что Асеев и Образцова - новоявленные Монтекки и Капулетти, известно было всем в институте, но сами они не обнаруживали своей вражды, подчеркнуто и даже чрезмерно вежливо между собой общались (по вынужденности и необходимости), и только Галина Борисовна Асеева на своих лекциях позволяла себе не слишком закамуфлированные выпады в адрес врагини. Таким образом, она вовлекала в холодную войну студентов, что было не совсем корректно, на мой взгляд.
За всех студентов не скажу, но мы, в основном, старались соблюдать нейтралитет, хотя были и исключения. Однако в конце концов надо было определяться. Правда, не всем, а лишь некоторым - тем, кто намеревался продолжать пребывание в ГИТИСе и поступать в аспирантуру.
Война кафедр могла показаться иррациональной и абсурдной потому, что вроде как делить им было нечего, каждый пахал свое поле. Но на самом деле им было что, вернее - кого делить: а именно аспирантов, которым надо было выбирать себе кафедру. За каждого аспиранта полагалась определенная доплата.
Тут на сцену этой истории выхожу я. По всем своим вкусам, желаниям и устремлениям я тяготел к кафедре Зарубежного театра. Не из каких-то "идейных" соображений, а просто потому, что хотел заниматься Шекспиром, в чем меня поддерживали два главных шекспироведа нашей страны - Александр Аникст (ныне покойный) и Алексей Бартошевич, дай Бог ему здоровья. Он, кстати, и сегодня возглавляет кафедру зарубежного театра в ГИТИСе.
А вот места для аспиранта Бартошевича на кафедре не было! Сам же Алексей Вадимович, человек талантливый, а может быть, даже гениальный, отличался некоторым пофигизмом по отношению ко всем и всему на свете, помимо его собственных интересов и проблем. Он был руководителем моего диплома по "Троилу и Крессиде" и охотно взял бы меня аспирантом. Но пробивать, добиваться, бороться не стал бы никогда...
Поэтому пришлось мне пойти на прямо противоположную кафедру - Русского театра. Точнее даже не так. Б.Н. Асеева уже не было, он тяжело болел и вскоре скончался, но его дело продолжили другие: его тезка Борис Николаевич Любимов (сейчас он ректор Щепкинского училища и профессор в двадцати институтах, отец Ольги Любимовой, ставшей недавно министром культуры) и Инна Натановна Соловьева, автор очень хорошей книги о Немировиче-Данченко.
Холодную войну кафедр они тоже унаследовали, но уже без прежнего энтузиазма, тем более, что между ними и ветеранами их собственной кафедры сложились свои отдельные непростые отношения.
Поэтому Любимов выбил для себя отдельную временную кафедру - театроведения и театральной критики, куда меня и приписали. Кафедру русского театра Борис Николаевич возглавил уже позднее.
Инна Соловьева стала моей научной руководительницей. А темой я избрал современную советскую драматургию, в которой аккурат тогда - 1982-83 годы - начиналось явное шевеление и оживление...
Занимался я этой темой честно, сварганил первую главу будущей диссертации, даже успел опубликоваться в солидном толстом журнале "Москва", но всё это было мне архинеинтересно. Чего я не скрывал.
И тогда моей судьбой занялась Анна Георгиевна Образцова. В отличие от Бартошевича, она готова была и умела бороться, обладала немалой пробивной силой, и добилась того, что меня перевели на ее кафедру. Понятия не имею, насколько часто совершались такие переходы "через линию фронта".
Всё сложилось хорошо? Как бы не так! Образцова меня перевела к себе и никакому Бартошевичу отдавать меня не собиралась. О чем прямо и четко заявила, когда я робко намекнул насчет "хотелось бы заняться Шекспиром".
Шиш мне, а не Шекспир! И взвалили на меня тему "Чехов в английском театре ХХ века".
Спасибо, что не Бернард Шоу, к которому я всегда испытывал некую неясную антипатию, но все равно - шило на мыло. Что современная советская драматургия, что Чехов в Англии меня одинаково не грели. Да если честно, написать что-либо внятное и членораздельное о причинах безумной популярности пьес Чехова в Великобритании можно было, только пожив в Британии, пропитавшись атмосферой. А я даже съездить на неделю туда не мог. В те годы для аспиранта это было почти невероятно (за редкими исключениями).
Я опять сварганил первую главу, которая была нещадно раскритикована Образцовой (недавно я тот свой текст обнаружил, прочитал, но судить о его качествах не берусь, так как не помню критериев оценки), а потом я ушел работать в газету, где сразу получил зарплату намного больше, чем мог бы рассчитывать в институте в случае успешной защиты диссертации.
Так я и не стал кандидатом наук. Последний раз с Анной Георгиевной я общался, уже работая в "Неделе". Она пыталась опубликовать там статью своей аспирантки, но из этого ничего не вышло. Статья совсем не подходила по "формату", а я, рядовой сотрудник, никак не мог бы ее пробить. Честно говоря, и не пытался.
О смерти Образцовой я узнал postfactum, светлая ей память, хотя она, безусловно, подпортила мне научную карьеру. Если бы мне дали заниматься Шекспиром под руководством Бартошевича, то ни в политическую, ни в какую иную журналистику я бы, скорее всего, не ушел...
Между прочим, отсутствие ученой степени вышло мне боком спустя много-много лет, когда я вдруг попал на преподавательскую стезю в одном из институтов. Но это совсем другая история.
Шекспироведческое. К этой теме я скоро вернусь
Вот он ГИТИС, основное здание. Помещения театроведческого факультета, в котором я проучился 5 лет, больше нет. Снесли. Но и в этом здании я регулярно бывал, а потом провел в нем и по соседству с ним несколько лет, будучи в аспирантуре
Отсюда
Необязательные мемуары
Борис Николаевич Асеев (его учебник слева) и Анна Георгиевна Образцова (надписанная ею книга, к которой она сочинила предисловие, справа)
Ну что ж, перейдем к институту. Это был ГИТИС, Государственный институт театрального искусства имени А.В. Луначарского, театроведческий факультет. Потом его переименовывали то в академию, то в университет. Пустые громкие названия, не хочу их употреблять.
ГИТИС - моя Альма-матерь, о которой я постоянно тепло вспоминаю. Еще бы! Провел там в общей сложности 8 лет, с перерывом на армию в период аспирантуры. Такие срокА бесследно не проходят.
Бастион реализма
У меня не было выбора, куда поступать. Мама сказала: в ГИТИС - значит, в ГИТИС. Я, правда, мечтал быть актером или режиссером, но в режиссеры сразу после школы не брали, а на актерский факультет пришлось бы поступать на свой страх и риск, и я не решился.
Были ли у меня способности к актерскому ремеслу? На этот вопрос однозначного ответа нет, мне казалось, что были, я их впоследствии пытался сублимировать и частично реализовать. Сперва в капустниках, потом в Театре Советской армии - в массовке и эпизодических выходах на сцену.
Да что попусту рассуждать, в актеры я пойти не рискнул. А на театроведческом факультете у меня был, что называется, блат. Этот факультет закончила мама, ее друзья и подруги, они хорошо и близко знали многих педагогов, в том числе и того руководителя курса, который летом 1977 года набирал студентов.
Стопроцентной гарантии не было. Требовалось постараться сдать все экзамены на пятерки, тем более, что у меня был хреновый средний балл школьного аттестата - 4. И я почти справился, только в очередной раз запутался с запятыми в сочинении по русскому и недобрал полбалла.
Однако нас таких, недобравших, было пять человек, у всех были связи и знакомства, причем у других куда более могущественные и влиятельные, чем у меня, и ради нас пятерых расширили квоту. В общем, я поступил.
Два слова про тот самый "блат". В нашем театроведческом деле, где не требуется талант "от Бога" и искра вдохновения, самыми подготовленными студентами и отличниками были как раз все те, у кого имелся пресловутый блат. У них, то есть, у нас было во много раз больше возможностей подготовиться, разобраться в будущей профессии. Мы и в театр чаще ходили, и лучше его знали, и читали больше, тем более, что мы заранее знали, что именно надо читать.
А немногочисленные студенты, поступившие "с улицы", сильно затруднялись в учебе. На театроведческом факультете в мое время таких было мало, считанные единицы.
Учиться в ГИТИСе мне очень нравилось. В отличие от школы, там было много очень хороших преподавателей, читавших интересные лекции, хотя были и тупые безмозглые начетчики с кафедры Истории КПСС. Помню одного, его фамилия была Болотин, который высокопарно изрекал на общем собрании гнусавым и слегка визгливым голосом: "ГИТИС - это бастион реализма!".
Ну что ж, ГИТИС считался "идеологическим вузом", так что без истории КПСС и прочих общественных псевдонаук было не обойтись, но такова была общая участь студентов в те годы. И не этим запомнился институт в первую очередь.
Ну а пока я хочу рассказать одну конкретную историю, которая непосредственно касается моей жизни и судьбы.
Монтекки и Капулетти
Борис Николаевич Асеев на лекции и просто его фото
Анна Георгиевна Образцова
В ролях Монтекки и Капулетти выступали руководители кафедр Русского и Зарубежного театра Борис Николаевич Асеев и Анна Георгиевна Образцова. А я в какой-то мере оказался в роли "гермафродита" - Ромео, и Джульетты сразу. Правда, к тому времени Б.Н. Асеев уже ушел, а "наследственные враги" были не столь ретивы.
Но обо всем по порядку.
Вражда между руководителями и, respective, преподавателями кафедр уходила корнями в седую гитисовскую древность, была имманентна и иррациональна. Режим холодной войны усугублялся тем, что жена Бориса Асеева Галина Борисовна работала в "логове врага", на кафедре Зарубежного театра, а за неимением мужа у Анны Георгиевны не было возможности произвести симметричный ответ...
Теперь, когда все участники "боевых действий" упокоились с миром, Царствие им Небесное, можно набросать их беспристрастные портреты.
Анна Георгиевна Образцова, доктор, профессор и так далее, крупнейший специалист по Бернарду Шоу, женщина, о чьей внешности лучше не упоминать вовсе, читала лекции скучновато, в несколько заунывной манере, зато безупречно и глубоко знала предмет.
Галина Борисовна Асеева, яркая женщина со следами былой красоты, читала лекции шумно и эмоционально, однако насчет глубины знаний возникали вопросы.
Две дамы делили между собой западно-европейский театр XIX века.
Борис Николаевич Асеев был величайшим, глубочайшим и непревзойденным знатоком и специалистом по истории русского театра, кладезем энциклопедических знаний, но читал тоже чересчур заунывно (видимо, такова была особенность заведующих кафедрами), и я даже пару раз засыпал на его лекциях. У меня это получалось только под аккомпанемент асеевского слегка скрипучего голоса, да и не у меня одного.
Что Асеев и Образцова - новоявленные Монтекки и Капулетти, известно было всем в институте, но сами они не обнаруживали своей вражды, подчеркнуто и даже чрезмерно вежливо между собой общались (по вынужденности и необходимости), и только Галина Борисовна Асеева на своих лекциях позволяла себе не слишком закамуфлированные выпады в адрес врагини. Таким образом, она вовлекала в холодную войну студентов, что было не совсем корректно, на мой взгляд.
За всех студентов не скажу, но мы, в основном, старались соблюдать нейтралитет, хотя были и исключения. Однако в конце концов надо было определяться. Правда, не всем, а лишь некоторым - тем, кто намеревался продолжать пребывание в ГИТИСе и поступать в аспирантуру.
Война кафедр могла показаться иррациональной и абсурдной потому, что вроде как делить им было нечего, каждый пахал свое поле. Но на самом деле им было что, вернее - кого делить: а именно аспирантов, которым надо было выбирать себе кафедру. За каждого аспиранта полагалась определенная доплата.
Тут на сцену этой истории выхожу я. По всем своим вкусам, желаниям и устремлениям я тяготел к кафедре Зарубежного театра. Не из каких-то "идейных" соображений, а просто потому, что хотел заниматься Шекспиром, в чем меня поддерживали два главных шекспироведа нашей страны - Александр Аникст (ныне покойный) и Алексей Бартошевич, дай Бог ему здоровья. Он, кстати, и сегодня возглавляет кафедру зарубежного театра в ГИТИСе.
А вот места для аспиранта Бартошевича на кафедре не было! Сам же Алексей Вадимович, человек талантливый, а может быть, даже гениальный, отличался некоторым пофигизмом по отношению ко всем и всему на свете, помимо его собственных интересов и проблем. Он был руководителем моего диплома по "Троилу и Крессиде" и охотно взял бы меня аспирантом. Но пробивать, добиваться, бороться не стал бы никогда...
Поэтому пришлось мне пойти на прямо противоположную кафедру - Русского театра. Точнее даже не так. Б.Н. Асеева уже не было, он тяжело болел и вскоре скончался, но его дело продолжили другие: его тезка Борис Николаевич Любимов (сейчас он ректор Щепкинского училища и профессор в двадцати институтах, отец Ольги Любимовой, ставшей недавно министром культуры) и Инна Натановна Соловьева, автор очень хорошей книги о Немировиче-Данченко.
Холодную войну кафедр они тоже унаследовали, но уже без прежнего энтузиазма, тем более, что между ними и ветеранами их собственной кафедры сложились свои отдельные непростые отношения.
Поэтому Любимов выбил для себя отдельную временную кафедру - театроведения и театральной критики, куда меня и приписали. Кафедру русского театра Борис Николаевич возглавил уже позднее.
Инна Соловьева стала моей научной руководительницей. А темой я избрал современную советскую драматургию, в которой аккурат тогда - 1982-83 годы - начиналось явное шевеление и оживление...
Занимался я этой темой честно, сварганил первую главу будущей диссертации, даже успел опубликоваться в солидном толстом журнале "Москва", но всё это было мне архинеинтересно. Чего я не скрывал.
И тогда моей судьбой занялась Анна Георгиевна Образцова. В отличие от Бартошевича, она готова была и умела бороться, обладала немалой пробивной силой, и добилась того, что меня перевели на ее кафедру. Понятия не имею, насколько часто совершались такие переходы "через линию фронта".
Всё сложилось хорошо? Как бы не так! Образцова меня перевела к себе и никакому Бартошевичу отдавать меня не собиралась. О чем прямо и четко заявила, когда я робко намекнул насчет "хотелось бы заняться Шекспиром".
Шиш мне, а не Шекспир! И взвалили на меня тему "Чехов в английском театре ХХ века".
Спасибо, что не Бернард Шоу, к которому я всегда испытывал некую неясную антипатию, но все равно - шило на мыло. Что современная советская драматургия, что Чехов в Англии меня одинаково не грели. Да если честно, написать что-либо внятное и членораздельное о причинах безумной популярности пьес Чехова в Великобритании можно было, только пожив в Британии, пропитавшись атмосферой. А я даже съездить на неделю туда не мог. В те годы для аспиранта это было почти невероятно (за редкими исключениями).
Я опять сварганил первую главу, которая была нещадно раскритикована Образцовой (недавно я тот свой текст обнаружил, прочитал, но судить о его качествах не берусь, так как не помню критериев оценки), а потом я ушел работать в газету, где сразу получил зарплату намного больше, чем мог бы рассчитывать в институте в случае успешной защиты диссертации.
Так я и не стал кандидатом наук. Последний раз с Анной Георгиевной я общался, уже работая в "Неделе". Она пыталась опубликовать там статью своей аспирантки, но из этого ничего не вышло. Статья совсем не подходила по "формату", а я, рядовой сотрудник, никак не мог бы ее пробить. Честно говоря, и не пытался.
О смерти Образцовой я узнал postfactum, светлая ей память, хотя она, безусловно, подпортила мне научную карьеру. Если бы мне дали заниматься Шекспиром под руководством Бартошевича, то ни в политическую, ни в какую иную журналистику я бы, скорее всего, не ушел...
Между прочим, отсутствие ученой степени вышло мне боком спустя много-много лет, когда я вдруг попал на преподавательскую стезю в одном из институтов. Но это совсем другая история.
Шекспироведческое. К этой теме я скоро вернусь
Вот он ГИТИС, основное здание. Помещения театроведческого факультета, в котором я проучился 5 лет, больше нет. Снесли. Но и в этом здании я регулярно бывал, а потом провел в нем и по соседству с ним несколько лет, будучи в аспирантуре
Отсюда
Необязательные мемуары