Как не превратить собственный дом в музей

В стандартной квартире обычно с трудом помещается необходимая мебель, детские коляски, шкафы с одеждой и книгами. А если в наследство от ушедших родных остались вещи, картины, серванты, посуда. Как с этим ужиться и что делать, если расстаться с памятными вещами трудно?

У меня дома хранится тяжелый чугунный утюг с витой ручкой. Не такой, в который клали уголь, а цельнолитой. Зачем я его храню? Понятия не имею. Но раз в год, встречаясь с ним на балконе, испытываю приятно разливающееся тщеславие – история! А еще в краеведческих музеях, завидев похожие – стандартные для своего времени – утюги, азартно зову своих детей: «А помните! У нас на балконе лежит такой же!» Как будто сам этот факт уравнивает нас как-то с этим музеем, а то гляди и с его владельцем, если музей расположен в чьей-нибудь усадьбе. Приятно!

Сервант как витрина благополучия

В нашу квартиру родители въехали в 1978 году. На тот момент ни у кого из них не было живых родителей. И все, что для них было памятно и значимо, они привезли в эту квартиру. В детстве я обожала тайком перебирать сумку со старинными пожелтевшими документами, чемодан с бабушкиными платьями, наряжаться в ее ослепительную юбку из шелестящей тафты.

Затаив дыхание, я любовалась фарфоровыми статуэтками, привезенными бабушкой из послевоенной Германии. Они были нашим домашним музеем. Румынский сервант посреди комнаты, казалось, существовал только ради того, чтобы сквозь стеклянные дверцы демонстрировать фарфоровые кружева у этих хрупких дам.

Ритуальная воскресная уборка больше всего мне нравилась тем, что, вытирая пыль, можно было бережно взять в руки этих красавиц, снять сверху мейсенские вазы с лепными фарфоровыми цветами и рассмотреть на них поближе фигурки ангелочков-путти, с ренессансной точностью воспроизводившие младенцев. Рядом с ними поселился родительский свадебный сервиз, богемские бокалы и хрустальные конфетницы, куда же без них. Сервант со всем хрустально-фарфоровым содержимым был гордостью дома и предметом восхищения гостей.

Шло время, стала разрастаться моя собственная семья. Пришлось расстаться с сервантом, вазы переехали в современную стенку. Дети рождались один за другим, вещей и нужной мебели становилось все больше. А витрина с «красотой» давно перестала быть центром внимания – скорее данью памяти и мертвой зоной. Избавиться от нее не поднималась рука. Пользоваться и даже любоваться – некогда и незачем.

Историческая гордость или вещественное тщеславие?

Утюг тоже – часть моего «наследства». А еще щетки, которые мама надевала на ноги, когда мастикой натирали полы на прежней квартире. И билеты на открытие Олимпиады 1980 года. И папина коллекция машинок (модели 1:43) – очень ценная по тем временам. И кожаный мяч на шнуровке, которым папа, как и Лев Яшин, играл в футбол в 1960-х. И шикарная родительская библиотека во всю стену, собранная по подписке. И альбомы, полные фотографий незнакомых мне людей. И мои гэдээровские куклы.

И кажется, что каждая из этих вещей – часть истории. Достанешь, покажешь детям, и они будут что-то лучше понимать про образ жизни наш или наших родителей.

Дети растут и взрослеют, а квартира не имеет такого свойства – расширяться. И вот уже новые, вроде тоже нужные вещи сиротливо громоздятся в коридоре, мыкаются по углам, не находя себе постоянного пристанища. И неизбежно встает вопрос: от чего-то нужно избавиться!

Но это больно и неприятно. Это как предательство. Вещи – они живые. У них есть история, переживания и надежда еще кому-то послужить. У меня с этими вещами уже установились какие-то отношения! И это больше всего пугает.

В какой-то момент начинает казаться, что это они, вещи, устанавливают свои порядки и занимают пространство моей квартиры. А моей семье нет места для новых увлечений, новых книг. Да просто для перестановки. Чтобы что-то изменить в моей квартире, нужно сдвинуть тектонический пласт вещей.

Мшелоимство или память предков?

Молитвы на сон грядущим завершаются повседневным исповеданием грехов. И каждый вечер мы читаем о мшелоимстве. А что это такое? Слово это происходит от древнерусского слова «мшел» – корысть, прибыль, вещь. Суть этого греха – в стремлении к накопительству лишних, ненужных вещей и привязанности к ним.

Накопительство становится страстью, когда душевное состояние человека начинает зависеть от наличия у него той или иной вещи. Это стремление к обладанию пленяет душу, а значит порабощает ее. Как писал апостол Петр, «кто кем побежден, тот тому и раб» (2Пет. 2:19).

«Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1Кор. 6:12), говорит апостол Павел. Поэтому важно разделить, действительно ли мы любуемся красотой вещи, бережем ее, сохраняя память о своих родных, или мы в плену «вещизма», – объясняет священник Покровского Хотькова монастыря иерей Александр Сухов. – Я знаю одного человека, который действительно страдал от собственного мшелоимства: он не мог спокойно пройти мимо помойки, тащил в дом сломанные телевизоры, микроволновки, лишь бы было… Эти вещи никак не служили ни ему, ни другим людям, просто скапливались дома.

Но знаю и другой случай: недавно мне на реставрацию привезли из Тамбова сервант 60-х годов. Ничем не примечательный. «Зачем, говорю, вам тратить деньги на дорогу, на реставрацию, такие серванты есть в любой группе «Отдам даром». «Нет, – говорят. – Это сервант из дома нашей бабушки, мы росли возле него и хотим сохранить память о бабушке и о наших детских впечатлениях». Понимаете, они потратят деньги, силы, поставят его на почетном месте, украсят фотографиями. И это уже не мшелоимство. Ну, по крайней мере, я в этом не вижу какого-то греховного помысла.

Мне кажется преступлением выбрасывать вещи, в которые вложен ручной труд. У нас дома разными судьбами оказались большой стол с медным кантиком, декорированный узором из шпона, резная этажерка, сделанная абрамцевскими мастерами в стиле Елены Поленовой, антикварное трюмо. Эти вещи создают совсем иную атмосферу, чем современная мебель. И мои дети, играя среди такой мебели, уверен, впитывают эту красоту и эстетику. Ну а если что испортят – починим. Ведь это всего лишь вещи.

Главное, чтобы вещь не становилась важнее мира в семье, важнее человека.

У меня дома случайно оказалась картина одной известной российской художницы-авангардистки. Ее хотели выбросить, а я не смог пройти мимо. Просто не смог, чтобы такую красоту выбросили. А когда мы с женой нуждались в дорогостоящем лечении, нашелся покупатель, который неожиданно предложил ровно ту сумму, которая нам была нужна. И мы легко расстались с этой картиной. Здоровье дороже».

Вроде безделушка, а расстаться не могу

Сохранять вещи, связанные с памятью предков, – естественное желание. Но когда таких вещей становится чрезмерно много, можно заподозрить, что ситуацией управляют глубинные психологические процессы. Жанна Гаврилова, психолог центра «Твои крылья», специалист по работе с зависимостью, объясняет, какие чувства и эмоции мешают человеку расставаться с вещами из прошлого.

Во-первых, это страх потерять связь с прошлым. Вещи выступают как «якоря», которые напоминают о событиях, людях и чувствах. Возникает страх: «Если я отдам это, то забуду о них». Во-вторых, люди иногда видят в сохраняемых вещах продолжение своей идентичности или семьи, тогда страх выглядит так: «Если я расстанусь с этим, я потеряю часть себя». В-третьих, гордость от обладания: владение семейными реликвиями может восприниматься как статус или способ сохранить свой особый вклад в память рода, а потеря реликвии – потеря этого статуса.

Иногда человек не может расстаться с вещью, потому что подсознательно боится, что умершие родственники или общество «не одобрят» их действия. Их страх вырастает из чувства долга перед умершими или страхом осквернить память о них. Бывает, что вещи вызывают сильные эмоции, например тепло или даже боль. Настолько сильные, что человек неосознанно держится за них и боится отпустить.

И, наконец, человек может тревожиться о будущем. Мысль «а что, если это пригодится», особенно если вещь имеет потенциальную практическую или историческую ценность, может передавать тревогу о будущем и мешать реальной оценке вещи.

Память о прошлом живет не в вещах, а в нас: в наших действиях, в любви, которую мы продолжаем дарить, в историях, которые мы рассказываем. Расставание с избыточным – это не предательство памяти, а способ создать пространство для настоящего и будущего. Помогая себе, вы уважаете и память предков, и свою собственную жизнь.

Что спасет мшелоимца

Площадка «Авито» стала спасением для таких мшелоимцев, как я. Здесь можно найти покупателя или коллекционера практически на любую вещь. Особенно тревожным мшелоимцам, возможно, стоит поискать варианты более узкопрофильные. Потому что досконально узнать, как именно новый владелец поступит с вашим раритетом, невозможно. Есть только предположение: раз человек заплатил деньги или хотя бы потратил время, чтобы заполучить вашу вещь, вероятно, она ему действительно нужна.

Однажды я выставила на «Авито» открытку с горным пейзажем Дагестанской АССР 1960-х годов. И была немало удивлена, когда за ней действительно обратился покупатель. Причем открытка ему нужна была срочно. И заплатил он за нее вдвое больше предложенной цены. Но я не успела спросить: а зачем? Он поспешно скрылся в неизвестном направлении.

Но все-таки авито-расхламление требует терпения и времени: каждый предмет нужно хорошо сфотографировать и правильно описать (есть специальные паблики, которые делятся секретами продаж на «Авито», есть даже специалисты-авитологи).

Однажды меня подкупило объявление фотографа, снимающего в ретро-стиле. «Приму в дар вещи из сундуков ваших бабушек в обмен на фотосессию». А фотограф действительно хороший! Я азартно (радостный мшелоимец во мне подгонял счастливого халявщика) загрузила в коробку вещи. Туда попали шляпки, накидки, фотоаппарат «Лейка» времен войны и тот самый кожаный мяч. Вместе с коробкой погрузила в машину свою семью, и в итоге мы получили огромную благодарность от фотографа и шикарную семейную фотосессию в ретро-стиле.

Какие-то вещи неожиданно обретают новую жизнь дома – папина рубашка 1970-х оказалась стильным элементом в гардеробе старшей дочери, мои целлулоидные пупсики теперь купаются в ванне вместе с младшей дочкой. Дулевский фарфоровый чайник «Золотой олень» на 4,5 литра стал любимцем всех праздников и больших застолий. Для остальных вещей я продолжаю искать пристанище.

«Детки» в надежных руках

Мои гэдээровские куклы уехали этой осенью в Каргополь в коллекцию знакомой матушки. И наблюдая в ВК, как они там приоделись, приумылись и расцвели, я испытываю странное удовольствие. Наверное, так себя чувствуют заводчики породистых собак: «в надежные руки попали «детки».

Собственно, о том, что куклы гэдээровские, я узнала тоже от нее: мне было невдомек. Просто мы с ними жили рядом последние 40 лет, я привыкла к их озорным мордашкам, пухлым щечкам и кривым ножкам. Коллекционеры их называют «копытка» и «кривоножка» – были такие популярные серии маленьких куколок у компании Schalkau.

Продавать куклы из собственного детства я не могу. Мечтала отдать их «в хорошие руки». А вот у матушки Галины, наоборот, сбылась детская мечта: «Я на таких в детстве только заглядывалась, купить мне таких не могли».

Так, согласовывая потихоньку с родными, ищу домашним артефактам новый дом. Билеты на открытие московской Олимпиады-80 приняли на хранение в Музей Москвы.

Хрустальные конфетницы уехали в Посудную лавку Юлии Даниловой, которая несколько лет подряд проводит благотворительную продажу посуды – раньше на празднике «Белый цветок», а теперь – на фестивале «Звезда Рождества».

Те фотографии из бархатных фотоальбомов, на которых я не могу назвать ни одного изображенного человека, я планировала отдать на хранение в Главархив, но там берут только фотопленки.

А немецкие барышни с фарфоровыми кружевами по-прежнему со мной. Это просто очень красиво.

Коллажи Оксаны РОМАНОВОЙ

Запись Как не превратить собственный дом в музей впервые появилась Милосердие.ru.