«Любовь советского союза» — интервью с актрисой Ангелиной Стречиной

7 ноября в российский прокат вышел фильм «Любовь советского союза». Егор Спесивцев поговорил с актрисой Ангелиной Стречиной об изменениях в сценарии картины, любимых фильмах, популярности и сложностях жизни молодого актера.

Ты помнишь свое первое киновпечатление?

Да, есть такое. Но это не какой-то суперфильм — «Охотники за привидениями». Я была маленькая, а там были монстры и была слизь, которая в ванны проникала. И после этого мы где-то полгода с братом мылись только под присмотром родителей.

Это вообще забавная история — когда я выросла, фильм уже забылся, но я все еще помнила, что из-за него я боялась купаться в ванной. Это был прямо главный страх детства. И вот, когда я была в старших классах или институте, по телеку начинался фильм «Охотники за привидениями». Я его смотрела, думала: «Прикольно». И тут я поняла, что где-то я это уже видела. Я спрашиваю у родителей: «Это что, тот самый фильм?» Они говорят: «Ну да. Мы сами не поняли, чего вы там так испугались».

Есть ли фильм, который ты время от времени пересматриваешь? Какой-то важный для тебя, с помощью которого ты настраиваешься на реальность.

Я понимаю, да. Это как «настольная книга». И у меня есть такой «настольный фильм» — «Ешь, молись, люби» с Джулией Робертс. Я его посмотрела раз десять и даже купила на «Кинопоиске», чтобы удобнее было смотреть. Для меня лично это фильм про становление женщины и про поиск себя — а я все время ищу себя. Кстати, именно из-за этого фильма я первый раз самостоятельно полетела в Рим. Даже не столько в Италию вообще, сколько конкретно в Рим.

Я пересматриваю этот фильм каждый раз, когда мне хочется почувствовать себя девочкой, женщиной. Когда я хочу погрузиться в этот запутанный и сложный «женский мир». И в этом фильме очень точно передано это ощущение, когда что-то не так, но ты не понимаешь, что именно. Ты пытаешься разобраться — и это внутренняя работа.

Ты с какими-то артистками прошлого себя отождествляешь? Может, понимаешь, что чья-то чужая роль тебе бы тоже подошла, потому что типаж похожий.

Я люблю Одри Хепберн. Когда я училась в институте, мне казалось, что во мне есть что-то от нее или от ее героинь — я говорю в первую очередь о наивности, открытости миру. Хотя помню, что меня однажды друг спросил: «Ты что, реально думала, что ты на нее похожа?» И я не знала, как объяснить, что это не про внешнее сходство.

Сейчас я не то чтобы отождествляю себя с кем-то. Но мне нравится, как себя позиционирует Софи Лорен. Она любит себя, и за счет этого окружающие люди ее тоже безумно любят. Потому что как не любить человека, который излучает любовь?

Я понимаю увлечение Одри Хепберн — но сам я никогда не мог смотреть все это американское кино 1950-х. Я до сих пор считаю, что «Завтрак у Тиффани» — очень плохая экранизация, а «Римские каникулы» — просто нудятина.

Не могу согласиться — тем более что она за «Римские каникулы» получила свой первый «Оскар». Я как раз обожаю фильмы 1950-х, обожаю Голливуд 1950-х — потому что это пространство мечты. Это сказка, где все может быть прекрасно и замечательно. В этих фильмах очень много позитива. В жизни все так непросто, а смотришь это кино — там все поют, танцуют. И как-то легче становится. По крайней мере, мне это нравится.

К «позитиву» 1950-х еще вернемся. Ты для роли в «Любви советского союза» специально погружалась в контекст, смотрела раннее советское кино — или тебе оно и до этого было близким?

Конечно, не было такого, чтобы я думала: «Ой, это же мой любимый фильм 1943 года». Для меня это была подготовка к роли. Сами по себе фильмы 1940-х годов мне смотреть тяжело — потому что люди там играют иначе. В советское кино заложена большая глубина, и ты не можешь это не чувствовать. У тебя не получается просто смотреть фильм. Мне, все-таки, от кино чаще хочется какой-то легкости.

Я не могу смотреть советское кино между делом, мне нужно настраиваться, готовиться. До картины «Любовь с Советского Союза» я не особо смотрела наши черно-белые фильмы, да и более поздние работы я долгое время не могла понять — просто засыпала во время просмотра. Я отлично помню такую ситуацию с «Иван Васильевич меняет профессию»: на новогодних каникулах, это было во время учебы в университете, я честно села смотреть фильм — и проснулась на финальных титрах. Поэтому это была прямо подготовка к роли. У меня всегда было выделено, скажем, три часа в день, был список фильмов, и я смотрела их для понимания эпохи, манеры речи, игры и так далее.

Мир сталинской богемы тебя скорее очаровывает или пугает? Ты представляла себе, как бы ты себя чувствовала, живи ты в этом времени на самом деле?

Интересный вопрос. До фильма «Любовь советского союза» я пробовалась в один проект, который не запустился. И он был как раз про эту богему, только с обратной, с негативной стороны. Мы ходили смотреть квартиры, читали разные документы. Там было много жуткого. И мне очень приятно, что в нашей истории мы показываем другую сторону. Потому что в негатив можно свалиться всегда — это намного проще.

Про отрицательные аспекты 1930-х и 1940-х годов можно говорить долго. Мне кажется, про них все в первую очередь и знают. Это было время — и страшное, и красивое, но это не значит, что существовал только 1937-й год. Это сложное время, как и любое другое.

Ты думаешь, это может стать препятствием для зрителя? Наверняка будут реакции в духе: «У меня в 1930-х прадеда убили, а у вас тут машины красивые, люди нарядные и все хорошо». Необязательно именно так, но ты поняла.

Это вполне себе может быть. Но мне кажется, что на эту претензию фильм тоже отвечает: начинается всё действительно с красивых машин и нарядных людей, но довольно скоро героиню готовятся выбросить из жизни, из комсомола. А во второй половине фильма повествование идет о самом кошмарном времени 20-го века.

Начало фильма и правда позиционируется как сказка. И это, я думаю, должно обезопасить зрителя от вот этих мыслей про 1930-е и 1940-е, и все то, что мы знаем из учебников истории, из рассказов наших бабушек и дедушек.

Поэтому героиня выдуманная?

Придуманная. Это художественный образ, собирательный. Многие, конечно, узнают в этой истории путь Валентины Серовой. Некоторые моменты действительно совпадают — например, они обе были замужем за летчиками-героями Советского Союза. Мы знаем историю отношений с Константином Симоновым. Просто в нашей истории героям подарили более счастливую жизнь.

Как ты думаешь, возможно ли сегодня в кино честно рассказать историю той же Валентины Серовой? Ваш проект не об этом — так что вопрос абстрактный. Мне кажется, что некоторые детали ее биографии как будто плохо вяжутся с тем образом великой актрисы, который вокруг нее создан. И есть ощущение, что для зрителя даже беглое упоминание этих обстоятельств будет травматичным.

Не знаю, можно ли об этом говорить, но расскажу. Изначально сценарий был другой. Мы снимали другой фильм. И этот фильм был тяжелый. И финал его был тяжелый. Настолько, что в каждой сцене моя героиня плакала. Ну, ладно, может, через сцену.

В какой-то момент фильм перемонтировали и переозвучили в более позитивную, мотивирующую историю. Изначально она была скорее деструктивной. «Любовь советского союза» заканчивается там, где от оригинального фильма прошло только две трети.

Но ведь будет еще и сериал, расширенная история — из чего она может состоять? Возможно ли, что сериал как раз будет мрачнее фильма?

Я не знаю, потому что сериала я не видела. Но я прочла финал книги, которую выпустили по сценарию, и там вообще все другое. То есть я и тот финал, который там описан, не видела. Сценарий очень много раз переписывали и переделывали. Когда я пришла на премьеру в кино, я до конца не знала, какой будет фильм и чем он закончится.

Тебе понравилось то, что получилось?

Да. Но я в первую очередь оценивала свою работу. И для меня было важно, чтобы о моей игре в этом фильме никто не мог сказать: «Ангелина с одним лицом пробыла весь фильм». Мне всегда так обидно, когда про Кристен Стюарт говорят, что она играть не умеет, потому что в «Сумерках» у нее везде одинаковое лицо. Ребят, ну серьезно! Режиссер выбрал эту актрису и хочет, чтобы она работала так. Какие вопросы? Ты кукла, марионетка в руках режиссера. И для меня было важно, чтобы о моей игре в этом фильме никто не мог сказать: «Ангелина с одним лицом пробыла весь фильм».

За время просмотра я три или четыре раза расплакалась. То есть я подключилась к героине. Финал для меня был все-таки быстроват, мне бы хотелось смотреть еще и еще. Но я вижу, как зрителя мотивирует это кино, как ему говорят: «Если ты хочешь, у тебя получится». Это очень важно. Даже если это фантазия на тему.

Как ты думаешь, у нас могли бы снять что-то вроде «Блондинки» Эндрю Доминика? Какое-то провокационное авторское кино о всеми любимой звезде, которое большинство зрителей точно не поймет?

Мне бы хотелось, конечно, чтобы это было возможно. Как по мне, Юрий Быков сейчас работает в этом направлении. Или Андрей Звягинцев. Они показывают изнанку, но большинство людей не из мира кино не принимают эти фильмы. По крайней мере, я уже много раз сталкивалась с такой реакцией. Но Быков и Звягинцев, на мой взгляд, впереди всех.

У нас довольно консервативные правила игры. Если они когда-нибудь изменятся, может быть, появится и другое кино. Я бы этого хотела. Я люблю, когда говорят правду. Пусть даже она не самая хорошая — у зрителя остается выбор: он может или узнать эту правду, посмотреть фильм, или проигнорировать его и ничего этого не знать.

Можешь чуть больше рассказать о неслучившейся версии фильма?

Мы с мужем шутили, что Галина (главная героиня фильма — Прим. ред.) — это боль. Ей пришлось дорого заплатить за успех. Она хочет увидеть мужа, но никогда больше его не увидит. И там было много таких моментов, когда Галина чего-то хочет, но ее очень сразу останавливают. И она искренне не понимает, почему.

Например, ее отправляют в эвакуацию — и она говорит, что не поедет. «Я вам не предмет, я — не вещь». И в фильме это так. Но в сценарии было иначе. Ее никто не слышит, ее никто не понимает. Она одна против огромного мира, против огромной системы. И самое ужасное, что рядом нет никого, кто бы ее поддержал.

И если в фильме рядом оказывается муж, то в нашей версии сценария его рядом не было. Она проходит очень много испытаний в одиночестве. В фильме здорово сделано, что они с мужем все же пересекаются в какие-то моменты, и у зрителя есть ощущение, что они всегда вместе.

Мы заговорили про авторское кино — тебе хотелось бы сыграть в каких-то более камерных проектах? С дебютантами поработать?

Было бы интересно, потому что многое можно попробовать. Но я очень боюсь работать с дебютантами. У меня был такой опыт — и это всегда непросто. Бывают дебютанты, которые готовы прислушаться к тебе, потому что у тебя уже много лет практики, а они что-то еще могут не знать. Но дебютант дебютанту рознь.

Есть те, кто бьет себя в грудь, говорит, что он гений и сам все знает. И в этот момент становится так страшно: потому что в кадре ты, но тебя не пустят делать то, что ты хочешь. Играть так, как, на твой взгляд, должно быть. Это очень опасно. Поэтому я с осторожностью отношусь к дебютантам. А в авторское кино меня никогда не звали.

Ты понимаешь, почему?

Не типаж, наверное. Я, милая, добрая. Кому это интересно?

Наоборот — можно же с этой «милотой» и «добротой» поиграть. Чтобы героиня твоего типажа оказалась в обстоятельствах, которые ей совсем не подходят.

Кстати, да. Я была на пробах у Андрея Звягинцева — и не могла поверить, что я у него на пробах. И он как раз говорил, что посмотрел мои интервью, и ему было бы интересно со мной поработать, потому что я вся такая милая. Но там не сложилось у нас.

Но вообще мне часто так отказывали, и я расстраивалась сильно. Так особенно часто бывает, если я в очках: я прихожу такая, как отличница, еще не зная сценария, на знакомство. Говорю: «Здравствуйте». Мне сразу отвечают: «Ой, вы такая милая. Вы нам не подходите». И все равно, что я актриса и моя работа — играть то, что просят.

А важно с героем совпадать хоть в чем-то? То есть все равно же есть эта граница, где герой уже настолько не твой, что ты его точно не сыграешь.

Я думаю, чем ты темпераментнее, тем тебе проще. Потому что собраться, спрятать весь свой темперамент внутрь и оставить его только в глазах — это реально. А из спокойствия вылезти во что-то очень активное и яркое уже сложнее. То есть, на мой взгляд, сыграть можно все. Другое дело, что иногда ты просто не попадаешь по органике — и с этим ничего не сделаешь. Мне один режиссёр сказал: «Ты хорошая актриса, ты классно играешь, но у тебя глаза добрые. А мне нужны мерзкие».

Вот этот момент сложный. Тут важно понимать, как мы играем: ты пытаешься понять своего персонажа. Ты никогда не думаешь: «Я совершаю гадкий поступок». Для тебя этот поступок должен быть хороший — это только со стороны он гадкий. Но ты все равно энергетически, глазами должен в этот поступок попадать. С другой стороны, смотря на голливудских актеров, я верю, что этому можно научиться — просто очень много надо работать. А у нас в кино очень редко верят в то, что ты сможешь что-то тебе несвойственное.

Я много раз сталкивалась с такой фразой: зачем мне брать актера, который будет пытаться это сыграть, если я могу найти такого человека? И это просто поголовно. Все ищут готовых персонажей, чтобы с ними не работать. И это ужасно, по-моему.

Был случай, когда ты не получила роль, которая была по всем пунктам твоя?

В мае были такие пробы. Я очень хотела попасть в проект — это экранизация, и первоисточник я знала от и до. Когда я неожиданным образом узнала, что запускаются пробы, я сразу всем сказала, что должна туда пойти. Я вообще даже с автором была на связи и очень хотела сыграть — но как-то не вписалась в типаж моей героини.

Хотя сейчас есть много способов, как себя внешне изменить. Потом мне прислали пробы на другую роль, я очень расстроилась. Но подумала: «Я приду и попрошу попробоваться на ту, первую. Почему нет?» И когда я попросила ту роль, у меня спросили: «А зачем? Посмотри на себя в зеркало. Ты не подходишь». Это сильно расстроило.

У меня был шок, потому что мне даже не дали попробовать. Это современная литература, очень интересная. И забавно, как твой предыдущий вопрос и этот совпадают — потому что для меня именно эти пробы были сильным ударом. Я опять думала: «Ну я же могу попробовать». Но на меня даже не стали тратить время.

Мне кажется, это как-то связано со стримингами. Появилось много онлайн-кинотеатров, постоянно нужно производить контент, получается перепроизводство и отношение ко всему кино как к сезонному контенту. На Западе в такие моменты появляется условный сериал «Сопрано» — и напоминает, что важно еще, чтобы интересно было. А у нас такого нет.

Да, это очень больная тема для актеров. С развитием платформ стало приходить много предложений, но очень часто ты не можешь даже понять, о чем сценарий. Довольно часто это копипаст. И это сильно чувствуется на пробах. А если еще и команда с дебютом, то вам всем в разы сложнее.

Я столько говорю о дебютантах только потому, что большое количество проектов сейчас именно с дебютантами. И это замечательно. Я считаю, что надо давать дорогу всем талантам — тем, кто готов и хочет снимать. Пожалуйста, погнали. Но это не должно быть так, что сроки при этом профессиональные.

Поэтому сегодня я реально тот человек, который спрашивает: «Какие сроки? Сколько мы на серию берем?» И ты сразу понимаешь, как это будет происходить. Ты думаешь уже даже не о своей игре, а ещё и о технической составляющей, как мы это будем делать. Потому что чаще всего задача стоит так: «Сделать быстрее». И я этого очень боюсь.

С учетом всего этого — сейчас хороший момент, чтобы быть актрисой?

Я до сих пор не понимаю, как так жизнь сложилась, что я актриса. Это, будем честными, тяжелая история. Но она и не была легкой никогда.

Легкой — нет. Но бывала, скажем, благодарной.

Она бывает благодарной. Но я такое чаще замечала с теми актерами, у которых уже есть «имя». Например, ты попадаешь в очень тяжелую ситуацию на площадке. И в целом, актер ведь инструмент в руках режиссера. Если режиссер грамотный, он учитывает этот момент во взаимодействии с актером, в конфликтах с ним. Если режиссер не грамотный, он использует актера и не адаптирует задачу.

И вот, если ты большой артист, с тобой будут общаться, будут считаться — с тобой будут вести диалог. В этой ситуации чаще всего оказываются уже взрослые артисты, которые знают, что они на своем месте и понимают, что они делают, зачем и как. Они сами могут помочь режиссеру, оператору или кому угодно еще. Получается тандем.

Если ты молодой актер, это намного тяжелее. Ты можешь быть талантливым, но если тебя не принимают, не понимают, не слышат, тебе все равно приходится слушаться.

Ты примерно понимаешь, когда можно будет уже не «слушаться»?

У меня было несколько таких моментов, когда на площадке происходило что-то из ряда вон. И я себе говорила: «Ангелина, тебе почти 30, ты снялась у Чухрая, и ты можешь сказать: “Нет. Так я делать не буду”». Таким образом я поняла, что 30 лет — это тот возраст, когда ты уже можешь сказать «нет». Вот так мы со мной разговаривать не будем, и кричать на меня мы не будем. Или говорить, что я плохая актриса, что со мной “невозможно работать”, и так далее.

Пару лет назад мне прямо на площадке сказали: «Если бы я делал кастинг, я бы никогда с тобой не работал». И я не знала, что в этот момент делать. Я искренне расплакалась. Я ушла и рыдала. Не ревела — рыдала. Пришел продюсер, из-за моей истерики задержалась смена. А я думала: «Ну я же не специально». Просто разрыдалась. И мы потратили время на то, чтобы я пришла в себя, потому что меня просто прилюдно унизил режиссер.

Предлагаю на более позитивную тему выйти — какие фильмы в тебя попадают? Условно, для меня «крутое» кино — это когда я могу с героем или с режиссером синхронизироваться в восприятии реальности. Мне важно, чтобы какое-то неуловимое свойство воздуха на улице передали — и я его вдруг вспомнил.

Да-да-да. Мне очень понравилось то, что ты сказал — я именно так смотрю фильмы. Чтобы была возможность через экран, вместе с героем ощущать то, что он чувствует. Поэтому, например, Ларса фон Триера мне сложно смотреть. Наверное, такое кино необходимо смотреть отрешенно, а «проживать» такой фильм мне тяжело.

Мне в этом смысле нравятся фильмы Бертолуччи — «Мечтатели» и «Последний император». Когда я смотрела «Последнего императора», я была в восторге, хотя там история была про мужчину, а не про женщину. И, несмотря на то, что это скорее история цивилизации, а не героя, я почему-то подключилась к ней очень сильно. «Мечтателей» я просто обожаю. Я помню, когда тетя узнала, что я люблю этот фильм, она сказала, что «узнала обо мне что-то новое». Но для меня оба этих фильма — про внутреннее ощущение, какое-то, да, неуловимое, как ты сказал.

А давай еще немного об этом — ты каким воспринимаешь мир?

Я его стараюсь видеть сказочным и прекрасным. Когда я в «розовых очках», я понимаю, как в этом мире существовать, как в нем работать. Раньше я думала, что это минус. Я помню, в школе мне мой одноклассник сказал, что пора уже их с себя снять. А потом уже, когда я закончила институт, заметила, что, когда я в «розовых очках», я чувствую себя хорошо. И с людьми получается общаться, и им рядом со мной как-то спокойнее.

И с работой то же самое — когда я так смотрю на вещи, у меня сразу много работы, много предложений. Все идет так, как я хочу. Когда я в «розовых очках», все происходит так, как должно быть в моей модели мира. У меня есть муж, у меня есть семья, у меня есть любимая работа, есть театр и время на себя любимую.

Как только меня выбивают из такого восприятия, жизнь становится просто ужасной и невероятно тяжелой. И мне приходится себя насильно закидывать обратно в «розовые очки». Я стараюсь максимально акцентировать внимание на позитиве. Потому что без него просто невозможно. Возможно, я все еще в «розовых очках», но это мой выбор.

Последний вопрос — есть ли у тебя какое-то главное воспоминание, к которому ты время от времени возвращаешься, чтобы лучше себя понять? Или какой-то переломный момент, который значительно на тебя повлиял. Любое событие.

В подростковом возрасте я занималась балетом, бальными танцами и училась в музыкальной школе. Зимой, в феврале, у нас был конкурс талантов. Я должна была танцевать главную партию от балета, от бальных танцев и участвовать от музыкалки. То есть в трех номинациях Ангелина Стречина выступает как главная звездочка.

И вот, я вечером прихожу на балетную репетицию, вокруг меня танцуют девочки. В какой-то момент я должна встать в пару с девочкой — и тут со мной ставят другую девочку, которая всегда сидела на скамейке запасных. В этот момент я думаю: «Она, наверное, гордится тем, что её поставили в пару с самой Ангелиной Стречиной». На следующий день я сломала ногу. С тех пор я эту гордыню в себе гашу сразу же.

Мне это немного мешает, потому что я не могу порадоваться тому, что я сделала. Мне сложно себе сказать: «Ты молодец. У тебя получилось». Но вот этот момент я запомнила на всю жизнь. Можно считать, что «медные трубы» я прошла тогда.

Беседовал Егор Спесивцев