«В некоторых регионах России татарам говорят, что они отдали мечети на откуп «чужим»
Центра исламоведческих исследований изучил национальный состав прихожан в татарстанских мечетях. Что показали его результаты, «Миллиард.Татар» рассказал директор центра Ринат Патеев.
Ринат Патеев: «Наши опросы показали, что казанские мечети заполнены на 27-28% выходцами из Центральной Азии. Однако оговорюсь: цифры относительны»
Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»
«Обычно на 2-3-м поколении происходит спад рождаемости: законы демографии работают на всех»
– Ринат Фаикович, недавно представители вашего центра озвучили данные о национальном составе прихожан в татарстанских мечетях. Данные вызвали спорную реакцию. Расскажете, сколько на самом деле татар и мигрантов ходят в мечети?
– Наши опросы показали, что казанские мечети заполнены на 27-28% выходцами из Центральной Азии. Однако оговорюсь, цифры относительны. Когда мы начинали исследование, у нас не было анкет на узбекском и таджикском языках. Было понятно, что многие мигранты вообще не хотят заполнять анкеты, а другие просто не успели сделать этого до конца в силу спешки. Не была полностью учтена специфика мечетей у рынков Казани, чьи приходы на 70-80% состоят из приезжих. Поэтому в реальности эти цифры могут быть даже выше.
При этом картина в процентном соотношении в Казани и районах меняется. В районах республики их меньше. Нужно понимать, что мигранты концентрируются в городских пространствах. Достаточно частое явление, когда они проживают в пригородах, где есть тенденции возникновения анклавного расселения. К тому же если провести опрос в мечети в «мигрантском районе», то мы не получим объективной картины. Как правило, люди во время пятницы на работе и молятся в мечетях не по месту жительства.
– Как долго длилось исследование и какие населенные пункты Татарстана оно затронуло?
– Первое исследование было запущенно в 2020, потом в 2021 и 2023 году. Сначала мы сконцентрировались на крупных городах: Нижнекамск, Альметьевск, Чистополь. Потом полностью сосредоточились на Казани и затем постарались охватить районы. Получилось три среза исследования.
Социологи заранее проработали исследовательскую методологию, что позволило собрать большое количество данных. Боюсь, что для их проработки нам потребуется еще как минимум год, чтобы прийти к конкретным выводам. Однако первые результаты показывают, что сегмент религиозно активных мусульман – это приезжие. Это, кстати, касается и приезжих татар, которые проявляют религиозную активность.
«Первые результаты показывают, что сегмент религиозно активных мусульман – это приезжие. Это, кстати, касается и приезжих татар, которые проявляют религиозную активность»
Фото: © Владимир Васильев / «Татар-информ»
– А как же городские татары? Они забросили мечети?
– Если возьмем срез молодых городских татар, то по цифрам увидим, что в мечетях их практически нет. Активное ядро – это татары 1970-80-х годов рождения. Сегодня для городской татарской молодежи мечеть не так интересна. У них широки социокультурный выбор, а ислам уже стал частью повседневности, что существенно отличается от ситуации в начале 1990-х годов. Происходит так называемая рутинизация повседневности, где религия перестала быть «недоступной». Сегодня не советское время, и пойти в мечеть или поступить на учебу в медресе не составляет большого труда. Конечно, мы часто говорим о татарах, подразумевая, что они мусульмане. Хотя и забываем, что татары – это современная, городская, буржуазная нация. И, можно сказать, светская.
Говоря о татарах-мусульманах, нельзя не вспомнить, что этот народ был в авангарде модернизации и изменений в XIX веке. В советское время так же проходила активная социальная модернизация. В Татарстане эти процессы связаны с возникновением Закамского региона, когда за несколько десятилетий фактических на пустырях возникли Набережные Челны и другие крупные города, где концентрировалось сельское население, которое пережило в подобных условиях резкий слом традиционной социальной системы. Татары сумели воспринять эти процессы, и мы одни из первых среди мусульманских народов прошли этот путь. На мой взгляд, в этом и состоит успешность татарского ислама.
– Не получится ли так, что мигранты вытеснят татар из мечетей?
– Конечно, во многом для Татарстана это просто страшилка. Но в определенных регионах России татарам уже вменяется претензия, что они ушли из мечетей, отдав их на откуп «чужим». Обычно на 2-3-м поколении происходит спад рождаемости: законы демографии работают на всех. Переезжая из сельской глубинки, со временем у последующих поколений горожан происходит спад рождаемости. Нужно понимать, что сегодня в Россию обычно приезжают не городские жители, а именно сельские.
В традиционном аграрном обществе активное деторождение привязано к ручному труду на земле. Фактически большая семья – это залог поддержания хозяйства и последующей заботы о старшем поколении, тесное взаимодействие с которым залог передачи традиционных, в том числе, религиозных ценностей. В городских условиях все меняется, и насколько сохранится религиозная активность, к примеру, у последующих поколений мигрантов, сказать сложно. Однако, скорее всего, там так же будет спад.
«Криминализация связана с тем, что любой переселенец, отрывающийся от своей привычной среды, попадая в новые условия жизни, всегда будет переживать сложную социально-психологическую ситуацию»
Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»
«Если ты не приедешь, то завтра в сложной ситуации не помогут тебе»
– Чем объясняет проблемы миграции социология?
– Когда говорят о мигрантах, обычно подразумевают проблемный контекст. Примечательно то, что понятие маргинализация как раз и появилось благодаря изучению социологами мигрантской среды. Что такое маргинализация для социолога? Человек отрывается от своего общества и попадает в новое. Он фактически застревает между двумя мирами. С одной стороны, есть нормы, которым он следовал раньше, но они не работают в новых условиях. А нормы принимающего сообщества в каких-то аспектах для него неприемлемы. Зная это, мы должны понимать, что миграция всегда будет нести проблемы.
Когда мы говорим о преступности в среде мигрантов, должно сложиться понимание, что она не связана с этнической или религиозной принадлежностью. Криминализация связана с тем, что любой переселенец, отрывающийся от своей привычной среды, попадая в новые условия жизни, всегда будет переживать сложную социально-психологическую ситуацию со всеми вытекающими последствиями.
Приведу пример. Вспомним 1990-е, когда из Центральной Азии в Татарстан переселялись татары: у них были такие же проблемы, как и у выходцев из Центральной Азии сегодня. Некоторые татары-переселенцы попали в радикальные группы. Поэтому с мигрантской средой всегда будет связан целый перечень рисков. Это было, есть и будет. Нравится кому-то это или не нравится, но этот так.
– Нет ли угрозы появления этнических ОПГ?
– Она всегда есть и будет. Я еще раз подчеркну, что не хочу соотносить преступность с этничностью. Группы мигрантов обычно закрыты, у них есть свой язык коммуникаций и клановая специфика, которую может не понять даже их соплеменник, не входящий в это локальное сообщество. В таких объединениях происходит механическая солидаризация: мы друг за друга и против всех. Я хочу заострить свое внимание, что миграция – это не всегда преступность и теракты. Подавляющее большинство мигрантов это обычные законопослушные люди. Однако мы должны понимать, что эта среда всегда в той или иной степени будет нести угрозы, и мы должны минимизировать риски. Полностью свести их на ноль у нас не получится.
– Часто от сторонников правого движения можно услышать, что диаспоры несут в себе угрозу. Так ли это и что такое диаспора?
– Это этническая общность, прибывающая за пределами родной территории своего компактного проживания. Этот феномен можно по-разному трактовать. Например, некоторые называют представителей Северного Кавказа в других регионах России диаспорами, хотя они граждане России. Другие, к примеру, так же называют татар и армян, живущих, например, в Ростове-на-Дону, представителями диаспор, хотя это неверно. Они присутствуют на данной территории уже ни одно поколение, и они глубоко укоренены в местное сообщество.
Диаспоры – это именно мигранты, прибывающие из-за рубежа и сорганизованные за пределами своей родины. При этом часто официальный костяк этих групп – это, как правило, люди, официально возглавляющие этнокультурные объединения. Это довольно хорошо интегрированная часть данного этнического сообщества, имеющая связи, образование, социальное положение.
Однако не стоит воспринимать диаспору как единый и целостный организм. Как правило, внутренние взаимоотношения там весьма непростые, ведь это массив разнообразных землячеств, групп, кланов. Для многих членов диаспор присуща механическая солидаризация, несвойственная городским жителям, тем же татарам. Происходит конфликтная ситуация: земляки или родственники быстро подъезжают. Просто если ты не приедешь, то завтра в сложной ситуации не помогут тебе. Когда эта конфликтная солидаризация фиксируется и выкладывается в интернет в форме соответствующих роликов, вокруг этого начинают возникать различные спекуляции и, как правило, возникает резонанс. Часто вся сложившаяся ситуация связывается с диаспорами, хотя их официальные представители к конкретной ситуации отношения могут вообще не иметь.
– Существуют ли конфликты внутри самой мигрантской среды?
– Специальных исследований центр по этим вопросам не проводил. Но я знаю, что зачастую представители первой волны миграции относятся к последующим волнам негативнее, чем даже коренное население. Если в глазах местных мигранты – это просто приезжие, то для уже интегрированных мигрантов «ново прибывшие» часто воспринимаются как люди, которые портят им имидж на месте нового проживания.
«Сейчас существует множество социальных программ для адаптации приезжих. Однако они часто превращаются в формализм, представленный в виде культурно-массовых акций»
Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»
«Говоря с представителями духовенства, так же часто можно услышать, что они сами не понимают, как взаимодействовать с мигрантской средой»
– Ринат Фаикович, как купировать потенциальные угрозы, связанные с мигрантами?
– Сейчас существует множество социальных программ для адаптации приезжих. Однако они часто превращаются в формализм, представленный в виде культурно-массовых акций. Подобные мероприятия, как правило, затрагивают интегрированную часть диаспоральных сообществ, а самая проблемная часть мигрантов остается вне зоны досягаемости. Оказывается, что для мигрантов-мусульман важной частью социализации на новом месте становится мечеть, а не этнокультурное объединение, часто функционирующее на базе бывшего дома пионеров. Они ходят в мечеть не только помолиться, а с целью найти земляков, друзей и обзавестись контактами. Для них религия и пространство мечети – это в первую очередь механизм и возможность адаптации. Часто вокруг мечети складывается целая инфраструктура с торговыми лавочками, заведениями общественного питания и так далее. И опять на ум приходит татарский опыт. Татары делали то же самое, покидая Казанскую губернию, когда создавали свои слободы.
– Поможет ли структура духовных управлений в интеграции приезжих?
– Сегодня мигрантские общины склонны к изоляционизму даже в религиозном плане: они стараются опираться не на местных имамов, а на своих, иногда активных в виртуальной среде. Создаются формально действующие религиозные структуры, фактически функционирующие параллельно духовным управлениям мусульман и официальным общинам. Говоря с представителями духовенства, так же часто можно услышать, что они сами не понимают, как взаимодействовать с мигрантской средой. Как правило, это какие-то молитвенные комнаты, неформальные объединения, действующие как «квартирники», образовательные кружки.
Подобная ситуация имеет тенденцию к бесконтрольному расширению, и старые подходы уже не работают. Нужно находить механизмы взаимодействия, а главное – способы воздействия на данную среду, в том числе, с целью адаптации и интеграции приезжих, которые готовы к этому. И роль официальных мусульманских общин и духовных управлений может быть решающей, в той же пропагандисткой работе. Но сами религиозные структуры с этим не справятся, нужно подключать экспертов и представителей диаспоральных институций, органов власти. Здесь все же необходима соответствующая помощь нашим официально действующим религиозным структурам.
– Как можно все-таки минимизировать риски в этой среде?
– Исследователям и ответственным работникам очень важно понимать, что происходит в мигрантской среде. Нам удалось справиться со схожими тенденциями, когда в России активно появлялись закрытые религиозные сообщества радикального типа. Сейчас схожая проблема, но только в первую очередь она связана с приезжими.
Понимание ситуации должно присутствовать не только в экспертных кругах или силовых структурах, но и у социальных работников, учителей, психологов, представителей духовных управлений. Если будет сформировано межведомственное взаимодействие и наработаны соответствующие компетенции у ответственных лиц, ситуация постепенно начнет меняться. Необходимо выработать механизмы взаимодействия со средой мигрантов, в том числе, с привлечением наиболее интегрированной части диаспоральных сообществ, которые могут стать посредниками. Необходимы специализированные программы, которые будут затрагивать все слои мигрантского сообщества.
«Они ходят в мечеть не только помолиться, а с целью найти земляков, друзей и обзавестись контактами. Для них религия и пространство мечети – это в первую очередь механизм и возможность адаптации»
Фото: © Владимир Васильев / «Татар-информ»
«Уровень проблем становится более серьезным в связи с тем, что мигрантов не один десяток тысяч»
– А что происходит в образовательной среде, где детей мигрантов становится все больше?
– Дети, как правило, учатся быстрее родителей. Сегодня по признанию педагогов, они зачастую становятся связующим звеном с их родителями. Первое поколение мигрантов – это обычно те, кто приехал работать в город из традиционной сельской среды и не знает местный язык, но они понимают, где оказались, и несмотря ни на что многие готовы интегрироваться. Однако их дети, которые проходят языковую социализацию успешнее, прибывают между культурой родителей и городским светским принимающим обществом с которым, как правило, активнее взаимодействуют. Это вызывает диссонанс и более глубокие социально-психологические противоречия среди детей мигрантского сообщества. И вот тут уже могут появиться проблемы, не возникающие у их родителей. Опыт Западной Европы показал, что последующее поколение мигрантов более проблемное, в том числе с точки зрения вовлечения в радикальные группы. Однако подобные явления все же не носят массовый характер.
Для купирования этих угроз должны быть предприняты комплексные меры психологического характера. В Казани уже в этом направлении работает центр психолого-педагогической реабилитации «РОСТОК». Но только на этом нельзя останавливаться. Должна проводиться комплексная работа среди педагогов, социальных работников, психологов. Сейчас есть попытка выстроить целостную систему взаимодействия, куда будут включены работодатели, мусульманское духовенство, педагогические коллективы, школы.
– Ситуация с мигрантами накаленная или положительная?
– Ситуация естественная. Сейчас просто уровень проблем становится более серьезным в связи с тем, что мигрантов не один десяток тысяч. Только на миграционном учете в Республике Татарстан на данный момент состоит около 400 тысяч иностранцев и лиц без гражданства. Значительная часть это люди, прибывающие с целью работы на нашей территории.
Мы фактически победили безработицу, но закрыть потребности в неквалифицированном труде удается только благодаря мигрантам. Буржуазные городские жители из числа русских и татар привыкли к комфортным условиям труда и отвыкли от тяжелой и неквалифицированной работы. Они не хотят устраиваться водителями автобусов или идти работать на стройку.
Владислав Безменов, «Миллиард.Татар»