Говоришь про Брестский мир — говори и про Ноябрьскую революцию в Германии, господин антисоветчик

Подписание Брестского мира Советской Россией в марте 1918 года было пусть и тактическим отступлением, но в конечном счёте оно обосновывалось стратегическим расчетом, основанным на научном предвидении. Большевики исходили из неизбежности краха воюющей империалистической системы и ожидали скорой революции в Германии, которая аннулировала бы кабальный договор. Их прогноз, как мы знаем, материализовался с поразительной точностью — монархия рухнула в ноябре того же года. Однако дальнейшее развитие событий стало не триумфом, а трагедией, разыгравшейся на глазах у всего мирового рабочего движения. Революция, имевшая все объективные предпосылки для перерастания из буржуазной в социалистическую, потерпела поражение. Разбор причин этой исторической неудачи не просто академический интерес — это практический урок, демонстрирующий решающую роль субъективного фактора и железную необходимость революционной партии ленинского типа.

Объективные условия для революционного взрыва в Германии к осени 1918 года были более чем созревшими. Четыре года империалистической бойни довели страну до крайности: промышленное производство упало до 57% от довоенного уровня, народ измучен голодом, а потери на фронте исчислялись миллионами. Государственно-монополистический капитализм, сложившийся во время войны, лишь обострил все противоречия, обнажив гниль полуабсолютистского режима, который уже не соответствовал уровню развития производительных сил. Низы не могли жить по-старому, а верхи — управлять по-новому. В этой ситуации искра была неизбежна, и ею стало Кильское восстание матросов в начале ноября 1918 года. Матросы, получив приказ на заведомо самоубийственную атаку на британский флот ради «спасения чести», поняли, что их жизни — разменная монета в авантюре обреченного командования. Их стихийный бунт, быстро переросший в восстание с требованием «хлеба и мира» и созданием первого Совета рабочих и солдатских депутатов, стал детонатором. По всей Германии, как и в России годом ранее, стали стихийно формироваться Советы.

Казалось бы, исторический шанс для перехода власти в руки пролетариата был налицо. Однако здесь в полной мере проявился фатальный дефицит субъективного фактора — отсутствие решительной революционной партии, способной возглавить движение. Эту вакуумную нишу заняла СДПГ, к тому времени уже окончательно переродившаяся в орудие классового сотрудничества. Ее ренегатство было не внезапным, а закономерным итогом многолетнего оппортунистического перерождения. Еще 4 августа 1914 года фракция СДПГ в рейхстаге, нарушив решения Интернационала, проголосовала за военные кредиты кайзеру, предав принципы интернационализма во имя «гражданского мира». Этот день стал рубежом, после которого партия Бебеля и Либкнехта окончательно вросла в государственную машину империализма.

Когда в ноябре 1918 года власть буквально упала к ее ногам, СДПГ под руководством Фридриха Эберта не стала ее использовать для экспроприации капитала и установления диктатуры пролетариата. Вместо этого она сделала все, чтобы спасти буржуазный строй. Переход власти к Эберту от последнего имперского канцлера Макса Баденского был не революционным актом, а легальной передачей полномочий с одной целью — предотвратить русский сценарий. Провозглашенный Совет народных уполномоченных, где СДПГ разделила места с более левой Независимой социал-демократической партией (НСДПГ), стал ширмой для сохранения старого государственного аппарата, армии и экономической власти монополий. Его главной задачей было не углубление революции, а ее скорейшая ликвидация через созыв буржуазного Учредительного собрания.

Здесь ярко проявилась фундаментальная разница между парламентской тактикой СДПГ и стратегией большевиков. В то время как Ленин на протяжении полутора десятилетий выковывал боевую, централизованную, дисциплинированную партию, беспощадно борясь с оппортунизмом любого толка, СДПГ давно превратилась в партию парламентских говорунов. Ее «марксизм» ограничивался риторикой, а сутью была интеграция в систему. Пока большевики использовали Думу как трибуну для разоблачения, немецкие социал-демократы прочно прилипли к своим депутатским креслам, став частью политического истеблишмента. Эта разница в организационном принципе и стала решающей в революционный момент.

Понимание предательства СДПГ вызвало раскол в левом движении. От СДПГ откололись независимые социал-демократы (НСДПГ), а внутри НСДПГ самым радикальным крылом был «Союз Спартака» во главе с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург. Спартаковцы верно оценили ситуацию и настаивали на взятии власти Советами по примеру большевиков. Однако их силы были ничтожны, а влияние в массах — минимально. Только в самый разгар революции, 30 декабря 1918 года, они созвали учредительный съезд Коммунистической партии Германии (КПГ). Но время было уже упущено. За несколько недель СДПГ успела перехватить инициативу, направив революционный порыв в безопасное для буржуазии парламентское русло.

КПГ, созданная с большим опозданием, не обладала ни чем-то сравнимым с ленинской партийной организацией, ни массовой поддержкой, ни опытом. У нее не было ни своей влиятельной газеты, ни разветвленной сети ячеек на предприятиях, ни выверенной стратегии. В отличие от большевистской партии, которая к октябрю 1917 года была единым, закаленным организмом, способным на молниеносные и скоординированные действия, КПГ была аморфным объединением революционно настроенных, но неорганизованных элементов. Ее программа, провозглашавшая диктатуру пролетариата, осталась на бумаге. Попытка спартаковского восстания в январе 1919 года была жестоко подавлена силами контрреволюции, которые возглавил правый социал-демократ Густав Носке, а Либкнехт и Люксембург были убиты. Революция была обезглавлена и вскоре задушена.

Густав Носке

С точки зрения диалектического материализма, поражение Ноябрьской революции — классический пример противоречия между зрелыми объективными условиями и неготовым субъективным фактором. Материальный базис — экономический кризис, война, массовое недовольство — требовал революционного преобразования надстройки. Стихийно возникшие Советы показали готовность низов к новой форме власти. Однако отсутствие политической силы, способной консолидировать эту энергию, направить ее на захват государственной машины и слом старых производственных отношений, привело к реставрации буржуазного порядка в республиканских одеждах. История вынесла суровый приговор: без авангардной партии нового типа, выстроенной на принципах демократического централизма, железной дисциплины и беспощадной борьбы с оппортунизмом, самый мощный революционный подъем обречен быть преданным и подавленным.

Таким образом, Ноябрьская революция 1918 года оставила нам не только память о героизме немецких рабочих и матросов, но и самый важный методологический урок. Марксизм — это не догма, а руководство к действию, требующее конкретного анализа конкретной ситуации. Частью этого анализа является понимание, что объективный ход истории сам по себе не гарантирует победы. Требуется субъективное вмешательство — деятельность партии, которая является не просто пропагандистским кружком, а боевым штабом научного прогресса, выкованным в долгой и принципиальной борьбе за чистоту теории и практики. Немецкий опыт 1918-1919 годов навсегда отделил революционный марксизм-ленинизм от социал-демократического оппортунизма и показал, что цена организационной слабости и теоретических компромиссов — поражение и кровь пролетариата.

Подписывайтесь на наш журнал, ставьте лайки, комментируйте, читайте другие наши материалы. А также можете связаться с нашей редакцией через Телеграм-бот - https://t.me/foton_editorial_bot

Также рекомендуем переходить на наш сайт, где более подробно изложены наши теоретические воззрения - https://tukaton.ru

Журнал «Фотон»

https://dzen.ru/a/aU6CBdAcUR5e1aAr