Взрыв ядерной бомбы в Тоцком: семьдесят лет спустя

Семьдесят лет назад, в окрестностях села Тоцкое Оренбургской области, произошел взрыв ядерной бомбы. Это событие стало частью военных учений, на которых участникам было предписано подписать соглашения о неразглашении сроком на 25 и 40 лет. Однако местные жители не были обязаны подписывать ничего — кто бы мог им поверить? На это и был сделан расчет.

Валерий Астафьев, который в 1954 году жил в Тоцком, уже более 30 лет пытается добиться признания себя и своих земляков пострадавшими от радиации, пишет МК . В своих воспоминаниях: «Чудом выживший» он делится переживаниями и последствиями взрыва.

Сегодня 85-летний Валерий Астафьев живет в Одинцовском районе Подмосковья с женой Валентиной. Он издал небольшой сборник стихов, посвященный трагическим событиям 14 сентября 1954 года. Несмотря на приближающуюся круглую дату, Валерий Фролович отмечает, что никто не проявляет интереса к его истории.

Астафьев предпочитает старые добрые привычки: у него стационарный телефон, мобильного нет, а новости он узнает из телевизора. На вопрос о том, часто ли он вспоминает события в Тоцком, отвечает: «Прошлое не отпускает».

Его супруга Валентина Константиновна говорит, что останься он там, его бы не было уже в живых. Ведь все его друзья и соседи умерли…

Сегодня село Тоцкое — это райцентр с населением более 30 тысяч человек. В 1954 году здесь проживало около 8000 человек.

«После взрыва многие начали переезжать в Тоцкое из окрестных деревень, — рассказывает Валерий Фролович. — Это не захолустье, а крупный райцентр с железнодорожной станцией. Молодежь сейчас не знает о взрыве и его последствиях; они считают, что жить там безопасно. Границы пораженных территорий до сих пор неизвестны...»

Сам Астафьев уехал из Тоцкого после окончания школы и провел десять лет в Оренбурге, а затем перебрался в Подмосковье.

Валерию Фроловичу было всего 15 лет, когда проводились ядерные испытания.

«Эпицентр взрыва находился на полигоне в 10 км от нашего села. Там собирали военных со всего СССР для учений с ядерным оружием. Мы с друзьями часто гуляли в лесу, и однажды солдат сказал нам: «Проход запрещен! Больше сюда не ходите». Взрыв планировали на первое сентября, но погода помешала».

Астафьев вспоминает, как за пару дней до испытаний их предупредили открыть окна и двери, чтобы взрывная волна не повредила дома. Многие жители начали покидать село в панике, а партийные работники остались на месте.

Его воспоминания о том самом дне, яркие, как будто все было вчера. Валерию Фроловичу тогда было 15 лет.

«Эпицентр взрыва располагался всего в 10 километрах от нашего села. Там собирали военных со всего СССР для учений с ядерным оружием. Солдаты копали окопы и строили блиндажи. Я помню, как в конце мая мы с друзьями пошли в лес и встретили солдата, который сказал: «Проход запрещен! Не ходите сюда, это теперь территория Иванова и Петрова...» — так они называли воинские части.

Взрыв планировался на первое сентября, но погода не позволила и метеорологи решили перенести испытания на более спокойный день. За пару дней до этого жителей предупредили: нужно открыть окна и двери, чтобы взрывная волна не повредила здания. Один солдат контролировал десять дворов. Многие жители решили уехать, но партийные работники остались. Отец нашего героя был заместителем председателя районного исполкома КПСС, поэтому их семья осталась дома. 

14 сентября жителей разбудили в 4 утра. Каждый час сообщалось о готовности: пять часов, четыре, три...  Людей отвели в огороды подальше от домов и велели лечь лицом к взрыву, руки на голову. Земля под ними задрожала. Смотреть на взрыв людям запретили, но любопытные открыли глаза. Свет оказался ярче, чем при сварке, а потом резь в глазах. Затем послышался мощный звук, и людей накрыла волна горячего воздуха.

Через пять минут после взрыва начались тактические учения.

По воспоминаниям Астафьева: стреляли из разных орудий, гремели танки и самолеты. Гриб от ядерного взрыва висел над Тоцким до вечера, военные самолеты пролетали сквозь него. Когда облако рассеялось, поднялся ветер, и дождь смыл остатки. Он решил сбегать на речку искупаться. После учений по их улице двигались танки к месту дислокации, никто их не дезактивировал. Вечером в Тоцком открылись магазины, и люди праздновали: пели и танцевали. Никто не думал о будущем...

После того как военные покинули полигон, оцепление сняли.

«Мы с друзьями сели на велосипеды и поехали посмотреть, — продолжает Астафьев. — В эпицентре от леса ничего не осталось, только воронка. Землю никто не рекультивировал, всё было заброшено. Там до сих пор ничего не растет. Я ездил туда на 65-летие взрыва — прошелся по земле, и мои белые кроссовки стали черными. Я видел покореженную технику и перевернутые танки. Жителей близлежащих деревень заранее выселили и построили для них финские домики под Бузулуком. Но через 2-3 года все вернулись обратно: люди привыкли жить на природе.

После взрыва много деревьев было повалено. Жители использовали их как дрова для отопления. А пламя от них было неестественно голубое. Никто не предупредил о его опасности или о том, что жить на зараженной территории вредно. Людей не отправляли ни обследования, ни медпомощи не было. На первом курсе института у Астафьева начались сильные головные боли и носовые кровотечения. Когда он обратился к врачу и рассказал о ядерном взрыве, но получил ответ: «От этого голова болеть не может». Просто выписали анальгин.

Тем временем жизнь в Тоцком продолжалась: люди брали воду из колодцев и пили молоко от коров, которые паслись на лугах.

Моя мама работала ветеринаром и видела коров с вытекшими глазами и обгоревшими боками. Тех животных, которые выглядели здоровыми, отправляли на убой — ведь никто не знал, заражены они или нет. Затем мясо шло на базар, и всё продолжалось тихо и мирно...

Спустя некоторое время смертность в Оренбургской области резко возросла.

«Через полгода умер мой друг, потом директор машинно-тракторной станции. Через полтора года ушел агроном, который работал с папой в исполкоме. Летом 1955 года скончалась моя одноклассница. Сосед Толя заболел и умер после окончания института... Не стало Вовки... К нам регулярно приходила медсестра из больницы в Тоцком, и каждый раз мы слышали, что кто-то умер от лейкемии. Чаще всего уходили мужчины на 40-м году жизни, особенно те, кто жил ближе к эпицентру взрыва. У меня начались проблемы с щитовидной железой, а у матери после взрыва образовалась опухоль.»

Люди на своих кухнях обсуждали проблему. Но откуда им было знать правду? Везде царило молчание. Всё сводили к сердечным заболеваниям. Умершим ставили диагноз «сердечная недостаточность». Все участники испытаний подписали соглашение о неразглашении. Рядовым военнослужащим предписали хранить тайну 25 лет, офицерам и медикам — 40 лет. Академик РАЕН, который занимался последствиями тоцкого взрыва в 1993–1996 годах, утверждал, что пик онкозаболеваемости пришелся на 10 лет после испытаний — вероятно, из-за накопительного эффекта.

В 1991 году Борис Ельцин издал указ о признании последствий тоцкого взрыва. Валерий Астафьев начал стучаться во все двери, требуя признать жителей близлежащих районов пострадавшими от радиации. Но столкнулся с непробиваемой стеной равнодушия.

Однажды мне сказали: «Докажите, что вы там жили!» Я обратился в администрацию Тоцкого с просьбой выдать справку о моем проживании в селе. В ответ мне сообщили, что семья Астафьевых, включая моих родителей, не проживала в Тоцком в тот период.

Покойная мама Астафьева, которая всю жизнь проработала в Тоцком, решила сама разобраться с этой ситуацией. Она обошла всё село, и все её радушно принимали. Но в конце концов ей сказали: «Екатерина Федоровна, мы вас знаем сто лет, но справку выдать не можем». Она была в шоке: «Как так?!» Так всё и закончилось. В областном архиве нам им заявили: «Вы там не жили», и точка.

«Хотя я родился в Тоцком и закончил школу — у меня есть все документы. Позже я через суд доказал свою правоту. Даже военные не могли подтвердить своё участие. Один знакомый служил в Закарпатском военном округе и был на учениях в Тоцком во время испытаний, но его участие нигде не зафиксировали. Я где-то читал, что учет пострадавших военных от ядерного взрыва не ведется.»

Валерий Фролович не сдавался. Он сделал свою историю известной, обращался в СМИ и к чиновникам, требуя компенсацию за ущерб здоровью.

Он болеет уже 40 лет, — добавляет супруга Астафьева. — Перенес два инфаркта. Недавно ему дали инвалидность 3-й группы. У него была базедова болезнь, глаза сильно выпучились. Врачи удивлялись: «Вы уникальный пациент, вас надо показывать студентам». На его теле много злокачественных образований — базалиомы. Раньше их удаляли, а сейчас просто оставили. Льгот у него нет, в отличие от чернобыльцев. Одна пенсия — 22 тысячи.

Валерий Фролович прерывает жену: «Валечка, тут есть разница. Чернобыль — несчастный случай, а у нас — преднамеренное испытание ядерного оружия на людях». 

Валентина Константиновна не сдерживается: «Каждый год 6 и 9 августа выражают сочувствие японцам. Передачи о сбросе бомб на Хиросиму и Нагасаки идут бесконечно. А про 14 сентября — тишина».

На 65-ю годовщину взрыва на Тоцком полигоне проводились мероприятия в честь этого события. Валерий Астафьев вместе с сестрой поехал на родину. Сначала их не хотели пускать в воинскую часть, но настойчивая сестра настояла на своем. Она работала в тоцкой больнице в те годы и их пропустили. Там выступали военные и говорили о том, как Советский Союз создал оружие для победы над врагами. Астафьев хотел выступить, но, когда узнали, о чем он собирается говорить, попросили не делать этого.

Валентина Константиновна с возмущением говорит: «Все это делалось ради советского оружия… А что сделано для человека? Эти болезни передаются по наследству. У внучки тоже проблемы со щитовидной железой, злокачественные родинки удаляли. Младшего сына направили к онкологу на обследование. Мы с мужем — ветераны труда, дети войны, а ни разу не получили бесплатную путевку, хотя это нам положено. Какое же это отношение!»

У Валерия Астафьева не осталось на рууках ни одной изданной книги, так как онвсе раздал. Он заново издаваться денег лишних нет.

Астафьев обошел многих чиновников и правозащитников. Одни сочувствовали, другие молчали, третьи разводили руками: «Мы такими вопросами не занимаемся». На письма приходили стандартные отписки. В 2002 году от рака желудка умерла его мама. На следующий день ему назначили встречу с высокопоставленным министром. Он рассказал ему свою историю. Тот посочувствовал и сказал: «Валерий Фролович, поймите нас, мы государственные люди». Пожали руки и разошлись.

Он отправлял письма в Администрацию Президента, но они, вероятно, до президента не доходили. Кто-то просто читал и откладывал их в сторону. Однажды он пришел к новоизбранному депутату-женщине. Она спросила: где остальные пострадавшие, почему он один? На что получила ответ, что остальные уже ушли из жизни. Так разговор и закончился.

Валентина Константиновна решила зачитать стихи супруга и в её голосе звучит глубокая эмоция. Слова наполняют комнату, словно оживляя воспоминания о прошлом, о борьбе за правду и справедливость. Они верят, что однажды, правда восторжествует.

 Они оба замолкают на мгновение, погружаясь в свои мысли. В комнате стоит тишина, наполненная уважением к памяти тех, кто ушёл, и к тем, кто продолжает искать справедливость