prznthnstrpmbdn

Не было у славистов занятия любимее, чем расшифровывать "наше всё" — самый главный памятник русской письменности "Слово о полку Игореве". Дело не только в том, что "Слово" было написано очень давно и язык с тех пор поменялся до неузнаваемости. Дело в том, что: а) оно было написано вообще без пробелов между словами, как тогда было принято; б) оригинал до нас не дошёл, а дошёл только "испорченный телефон", потому что самая древняя запись памятника, имеющаяся у нас на руках, – это копия XVIII века с копии XVI века. И оба копииста наляпали в своих списках такое количество ошибок, что теперь "Слово" содержит больше тёмных мест, чем самый заумный каббалистический трактат. И вот свои вариации расшифровок этих мест ежегодно предлагали знаменитые филологи, литературоведы, историки и писатели. Переводов "Слова" насчитывается буквально сотни.
А потом произошло пришествие Олжаса Сулейменова. Этот казахский Чингисхан от филологии устроил славистам такой разгром под Калкой, что они не могут отойти от потрясения до сих пор. В своей книге "Аз и Я" Сулейменов разобрал большинство тёмных мест "Слова" — легко, непринуждённо и отвратительно убедительно. Будучи тюркологом, специалистом по тюркским языкам, он без каких-либо проблем понял "Слово" лучше любого слависта-русиста. Потому что, оказывается, это произведение написано на страшном русско-славянско-половецко-кипчакском жаргоне, то есть кишмя кишит тюркизмами, которые автор вставлял в текст с той же непринуждённостью, с которой сегодняшний менеджер говорит об офшорах, стартапах и прочих краудсорсингах.
Выяснилась масса любопытных вещей:
"Куры города Тьмутаракани", до которых "доскакаше" один из героев, наконец перестали кудахтать. Эти птички, так смущавшие веками переводчиков, оказались обычными стенами: "кура" — у тюрков "стена".
"Дебри Кисани" из тёмных лесов, окружавших великий русский град Кисань, неизвестно, правда, где находившийся и куда потом девшийся, превратились в "дебир кисан" — "железные оковы".
"Тощие тулы", хоронившие князя, обратились из совсем уж фантасмагоричных "прохудившихся колчанов" в худых вдов, обряжавших князя в последний путь. Ибо у тюрков "тула" — это "вдова".
"Птица горазда", над которой тоже сломали голову все переводчики, переводя её как "очень быструю птицу", стала "горазом", то есть по-тюркски — петухом.
И так далее и тому подобное. Смысл всего произведения в результате этих многочисленных изменений оказался кардинально новым, текст — почти неузнаваемым. Сказать, что слависты обиделись, — значит ничего не сказать. Книгу Олжаса Сулейменова встретили гробовым молчанием. Её существование как бы просто проигнорировалось. Но с тех пор ни одного нового перевода "Слова", ни одной серьёзной работы о нём больше не выходило. Потому что писать о нём, не принимая во внимание правок Олжаса Сулейменова, теперь невозможно. А признать их нестерпимо обидно...