Минусы позитивизма как философии (или метода) науки
Минусы позитивизма как философии (или метода) науки
Чем плох принятый в позитивизме и наследующих ему философиях запрет на метафизику, под которой понимается любая теория, более общая, нежели опыт/серия опыта, из которого она выделена или для объяснения которого (и которых) прилагается, т.е. более универсальная, включающая в себе момент гипотезы, а значит, возможность развития через последовательную проверку новым опытом, которого ранее не было? Тем, что оно противоречит нашей антропологии, в первую очередь теореме Томаса.
Люди так себя не ведут: они следуют руководящим идеям, вырастающим из прошлого опыта, но не ограничивающегося им, всегда включающим и гипотезы об ещё неизученных элементах опыта, и общие постулаты, несводимые к опыту прошлому, к которым их автор привязывается догматически. Создавая стимул к развитию руководящих идей, к изучению нового и неизвестного, гадательное и догматическое в них корректируется и пересматривается с накоплением нового знания, если нет – костенеет в виде “колодки познания“, уже приносящей соответствующим исследованиям не пользу, а вред, как представления социобиологов или Е.Н.Панова о демонстративном поведении, сигналах и механизмах коммуникации (и не только). Норма для науки – красивые теории, отвергнутые или скорректированные из-за сопротивления некрасивых фактов, и плохо, когда это трудно сделать из-за монополии каких-то концепций (социобиологические опять же лучший пример).
Недавняя смена парадигм в нейрофизиологии, смыкающая её с этологией (Д.А.Сахаров, В.Е.Дьяконова) показывает, что всякий выбор форм поведения, реализуемых здесь и сейчас – не столько реакция на внешние стимулы, сколько “гипотеза о должном поведении в данной ситуации”, созданная стимулами прошлыми, не только сигналами внешней среды, но и прошлой активностью самой особи. Реализованное поведение здесь – это больше прогноз будущего развития взаимодействия между особями или особью с внешней средой, чем реакция на текущие обстоятельства. Успешность его реализации здесь и сейчас (или нет) показывает “состоятельность” данной “гипотезы”, побуждая животное продолжать и усиливать избранную тактику поведения (скажем, “повышать ставку” ритуализованного ухаживания или угрозы в соответствующих коммуникативных взаимодействиях) или, наоборот, её корректировать и даже перестроить на противоположную – скажем, когда проигрывающая особь перешла к позам подчинения.
Вернёмся к позитивизму. Люди так себя не ведут: выбрав руководящую идею (теорию, объяснение и т.д.) они держатся за неё гораздо сильней, чем если бы эта приверженность определялась только и исключительно её подтверждением/опровержением опытом. Давно известны и подробно исследованы когнитивные искажения, связанные с излишней любовью учёных к принятым ими теориям: поэтому, в частности, критерий фальсификации Поппера не работает в деятельности среднестатистического учёного ни руководящее требование к постановке опытов/организации наблюдений, ни как регулятор выбора объяснений для полученных в них эмпирических данных, он проявляется лишь в уровне коммуникации по поводу тех и других в сообществе в целом. “Человеческое, слишком человеческое!”
Концепциям (или требованиям) логики и методологии науки лучше исходить из сущего, а не из должного, как было доселе. Методологии, предписывающей “научный метод” следующим поколениям исследователей, обучающей ему в их бытность студентами, нужно “идти” за реальным исследовательским поведением реальных учёных, как их практиками (что именно делают в поле/лаборатории), так и способом мыслить, построением объяснительных схем, но не “вообще”, а для данной ситуации. Ровно то же касается поиска руководящих идей – как в своей дисциплине и близких, так и шире, в культуре “большого общества”: кроме собственно научных данных, обсуждаемых здесь и сейчас, на их выбор и вывод влияют такие факторы, как мода, в том числе научная и идеологическая, и технические особенности доступа к прошлым исследованиям, определяющие доступность идей прошлых авторов и/или “добытого” ими знания для сегодняшних нас или, наоборот, их забывание.
Третий, самый важный момент. Хотя люди действуют на основе руководящих идей, они куда больше любят действовать, чем думать, заниматься любимым делом, нежели измышлять, развивать или корректировать руководящие идеи для данной практики. Идеи чаще всего берут готовыми у предшественников и им следуют, покуда возможно, экономия мышления у натуралистов – это реальность, теорией среди нас занимаются единицы, самое интересное и важное нам – дело: лабораторные опыты, учёты птиц, хронометрирование поведения, проверка дуплянок и кольцевание, постановка скрещиваний, секвенирование и т.д. Т.е. исследователь “гипотезы измышляет” всегда, причём до конкретного исследования, а не в связи с ним: поэтому он не воспринимает данные, “невидимые” в рамках этой гипотезы, даже когда последние просто лезут в глаза. Хороший пример – старые данные о гнездовании северных куликов в оренбургских степях в 19 веке. Раньше их отвергали без обсуждения: переисследование показывает, что
“имеются достаточно убедительные доказательства гнездования в оренбургских степях круглоносого плавунчика и позволяют предполагать спорадическое гнездование здесь, по крайней мере, еще трех видов – плосконосого плавунчика, кулика-воробья и грязовика. А наряду с ними, вероятно, и ряда других. По всей видимости, имело место случайное гнездование пролетных особей.
Однако нельзя исключать также и того, что в конце “малого ледникового периода”, продолжавшегося до середины 19 века (Шнитников, 1950, 1957), здесь еще существовали изолированные, со своими особенностями биологии, степные популяции куликов, основные области гнездования которых расположены в тундровой зоне – наподобие современных изолированных популяций тех же видов на тудроподобных болотах в таежной зоне Западной Сибири (Виноградов и др., 1991, 1992) или степного подвида среднего кроншнепа (Numenius phaeopus alboaxillaris). В таком случае Н.А. Зарудный и П.П. Сушкин оказались теми последними исследователями, которым удалось застать на гнездовании в Оренбургском крае эти впоследствии исчезнувшие популяции. Однако данная гипотеза нуждается в дальнейшем накоплении фактов”
В. В. Тарасов, Л.В.Коршиков (2018). “К вопросу о гнездовании тундровых видов куликов в оренбургских степях в 19 веке”.
Немного утрируя (но очень немного) в науке главное не мысли, а практики — техники наблюдения за птицами, картирования хромосом, физиологических опытов и прочее, что позволяет получать данные. Для современной социологии знания и антропологии лаборатории учёные – это не мыслители, а рабочие, производящие знание с помощью этих практик из «сырого материала” природы также как токари точат детали на станках. И действительно, в науку идут прежде всего потому, что любят всем этим заниматься практически, кому всё это интересно — наблюдать птиц, фиксировать отдельности в их поведении, ставить генетические опыты с мухами и пр., т.е. обозначать явления природы, фиксировать эмпирические зависимости между ними. Думанье появляются лишь в последний момент и во многом по необходимости, когда полученный результат надо увязать с какой-то теорией, объяснить и пр., поэтому многие делают это на отвяжись (что гарантирует искреннее незамечание ошибок).
Запрет на метафизику и требование “идти от метода” здесь гарантированно ведёт к “плохой науке” – схватившись за метод, удобный в применении, дающий многочисленные и хорошо воспроизводимые результаты, исследователи не думают, какая теория их объяснит и “что это значит” с точки зрения более общей теории. А поскольку совсем без теорий никак (см.выше), объясняющим незаметно для них оказывается самая модная теория из числа как-то связанных с контекстом применения данного метода, а вовсе не самая состоятельная, а часто и вовсе неверная. Хуже того, такое принятие негодных теорий практически невозможно исправить, поскольку это не обсуждается, оно произошло молча, нет открытой и гласной конкуренции объяснений.
Лучший пример здесь дистанция взлёта (flight distance) в исследованиях урбанизации “диких” видов птиц. Дистанция взлёта (или бегства) — расстояние, на котором птица взлетает при приближении человека, направляющегося прямо к ней размеренным шагом (другой вариант оценки — проходящего по касательной). Начиная с пионерских работ Джоанны Бюргер (Burger, Gochfeld, 1981, цит.по: Blumstein, 2014), её величину полагают мерой оценки опасности своего окружения самой птицей: на территориях с большим уровнем риска и/или в ситуациях, вызывающий больший страх, птицы взлетают раньше при приближении одних и тех же потенциально опасных объектов (Møller, 2008, 2010, 2014; Møller, Ibáñez-Álamo, 2012; Сarrete, Tella, 2011; Diaz et al., 2013 и др.). При определении уровня настороженности и/или уровня страха в данной конкретной ситуации взаимодействия с внешним объектом также значимо расстояние, с которого происходит подход (англ. starting distance) и дистанция, на которой птица насторожится, прервёт предшествующую активность, начнёт осматриваться и пр. (англ. alert distance). Однако это верно лишь для «лесных» или «сельских» популяций: по мере урбанизации вида дистанция взлёта «городских» птиц вместо оценки опасности (в ответ на которую надо спасаться в убежище) всё более отражает общее беспокойство, требующее резистентности и продолжения прежней активности.
Одно из проявлений урбанизации вида: певчий дрозд в ГБС активно поёт, совсем не таясь, сидя низко, в совершенно открытом пространстве под кронами, т.ч. его снял даже я своей примитивной техникой – притом что это выходные, ходят толпы народу, с собаками и т.д. Дистанция взлёта сильно сокращена.
Метод очень удобный, легко тиражируемых на новые виды и ситуации, дающий массовый материал, однозначно показывающий снижение этой дистанции пропорционально степени урбанизованности данной городской популяции и/или величине осваиваемых данным видом городов, если их несколько. Но что значит данная эмпирическая зависимость, какая теория её объясняет? Авторы, приверженные позитивизму и/или предпочитающие практику научной работы, не заморачивающиеся интеллектуальной частью (“для этого есть великие, вроде Майра, Блюмштейна и Мёллера”), по умочанию приняли самое модное и внешне правдоподобное объяснение – урбанизацию “диких” видов движут те же причины, что доместикацию домашних.
Другой пример уменьшения дистанции взлёта – в Царицыно урбанизированные певчие дрозды кормятся на коротко стриженном газоне вместе с рябинниками, и подпускают на несколько метров (обычно – под пологом леса, в высокотравье). Май 2023 г.
Когда в руках молоток, любая проблема кажется гвоздём. Поэтому уменьшение дистанции взлёта следствие превращения городских птиц “из Савла в Павла”, мол они делаются добрее друг к другу и доверчивей к людям. Но это неверно! Такая интерпретация не соответствует всей совокупности относящихся к делу фактов (табл.1), и прямо опровергается и ростом агрессивности при урбанизации (хотя есть отдельные исключения, причина которых пока не ясна), и большей реактивностью к сильным, потенциально опасным и незнакомым стимулам, вроде громких звуков, ярких цветов, незнакомых предметов и пр. (при доместикации она меньше), только вместо страха они вызывают приближение и исследование, часто вместе с агрессией, и нейрофизиологическими исследованиями, показывающими что у птиц, сокративших дистанцию взлёта, страх никуда не делся, он не уменьшился, просто его проявление точнее и контекстуальней.
Таблица 1. Урбанизация – не доместикация. Все перечисленные различия между столбцами отлично известны сторонникам модного объяснения, что урбанизация “диких” видов – процесс той же природы, что и доместикация домашних, но увы… Я сам следовал этой моде вместе со всеми, пока наконец не обратил внимание на множественность и системность различий: лучше поздно, чем никогда.
Другой вклад позитивизма в “плохую науку” лучше всего виден на примере биоинформатики (ну или филогенетики – везде, где важны считающие алгоритмы, и прочая завораживающая нас математика), хотя и дистанции взлёта это превосходно показывают. Если метод оформлен математически верно – ни один биоинформатик не подвергнет сомнению выводы, им полученные, какой бы ахинеей они ни были с точки зрения биологов и биологии: позитивизм в его худшем махистском смысле. Скажем, в одном из докладов на биоинформатической конференции BGRS/SB’2022
“речь шла о генах стресса и стресс-синтеза трегалоз у личинок комаров, благодаря коим личинки оного вида комаров могут высыхать и в таком виде пережидать засуху. Авторка 5 минут говорила о том, как это адаптивно и как другие комары, не имевшие такого трегалозного счастья, массово мрут. Потом перешла на 10 минут к анализу последовательностей и под конец всё тем же бодрым голосом заявила в выводах по работе: гены стресса и синтеза трегалоз жизненно необходимы, коэкспрессируются, собраны в острова на хромосомах и “в ходе эволюции не раз подвергались релаксации отбора”. Я спросил у соседа, понял ли он, что докладчик только что дезавуировал себя? Он не понял, хотя до этого высказывал вполне здравые мысли об эволюции (поэтому мы и сидели вместе). Пришлось объяснить, что адаптивный ген “в ходе эволюции не раз подвергавшийся релаксации отбора”, это то же самое, что верная жена, в ходе семейной жизни не раз изменявшая любимому мужу с любовниками. Оксюморон. Если ген адаптивен – значит он под отбором и меняться может разве что вектор отбора. А если был релакс отбора, значит ген какое-то время не был адаптивен, но, судя по докладу авторки, климат в Африке вокруг этого комара только иссушался и иссушался, то есть высыхать личинкам комаров становилось всё адаптивнее и, наконец, высыхание стало вопросом жизни и смерти (и именно в это время у авторки и пошли релаксы отбора).
Дальше мы заключили пари – обратит ли в зале или в скайпе кто-то на это внимание. Выиграл я – никто не обратил. Тогда я под занавес этот вопрос задал, ответа, как водится, не получил, все рассуждения авторши я разбивал её же словами “жизненно важен” – важен или не важен, guilty or not guilty и не давал ей сбиваться с биологии в математику. А дальше мы с соседом заключили другое пари – подойдёт ли к нам кто-нибудь, ну хотя бы сама авторша – ведь ей прямым текстом сказали, что в её выводах неразрешимое противоречие – после доклада, чтобы спросить ответ на вопрос – ведь по факту под сомнение поставлен именно метод выявления адаптивных генов путём сравнения последовательностей, метод, которым все здесь так или иначе пользуются.
Понятно, что ослабление отбора объясняется самоадаптацией в паре функционально перекрывающихся признаков, тем более что авторка дала доказательства коэкспрессии генов в хромосомных островах – никакого релакса отбора, просто отбор не различает вклады коэкспресирующихся генов в общую адаптацию. Снова выиграл я – никто не подошёл. В общем, написай в глаза – твердят “божья роса”. Более того, твердят про “божью росу” даже если сами себе написают”. Фамилий коллега-биоинформатик мне не назвал, но они легко установимы по программе, и рядовой солдат позитивистской армии не будет солдатом неизвестным: впрочем, они не важны – типическое явление в типической ситуации, увы.
Т.е. позитивисты и есть настоящие метафизики, только метафизики метода и опыта, а не теорий: в борьбе за их чистоту и точность они очевидного не заметят, интересное пропустят, а потом в оправдание заявят
“ну да, мы тут вот ошиблись, если не сказать, лопухнулись, но ведь в общем теория-то верна”.
Именно так и случилось с дистанцией взлёта, ещё ярче – со сравнением генетических текстов, кодирующих рецепторы окситоцина и вазопрессина, связанные с просоциальностью, кооперацией и прочими составляющими социальности у нас грешных, сестринских нам видов людей, неандертальцев с денисовцами, шимпанзе, бонобо, и прочих приматов. Прекрасно исполнившая эту работу Теофандопулос и др. её результатами опровергла весьма популярную среди западных авторов концепцию самодоместикации бонобо как модели самодоместикации Homo sapiens, развитую в том числе в предыдущих работах данного коллектива – и даже не заметила этого! как и того, что именно с бонобо самодоместикация не проходит и по другим данным (добавлю, и со слонами – здесь мода совсем уж заставила натянуть сову на глобус).
Поэтому именно в биологии к позитивизму надо относиться осторожно. Пока в биологии как и в физике речь идёт о стабильной картезианской иерархии фундаментальностей, к позитивизму претензий нет, но как только в дело вступают принципы Дарвина – любой признак может здесь и сейчас стать фундаментальным (т.е. ключевой адаптацией), никакой чёткой иерархии фундаментальностей нет – позитивизм становится просто опасен, поскольку выводит метод из-под критики. Когда у физикалистов вышибают из-под ног их любимую картезианскую иерархию и требуют мерить адаптивность разными линейками, им ничего не остаётся, как хвататься за метод, как за единственную стабильность в нестабильном “здесь и сейчас” мире Дарвина.
Ученому-физику можно не быть диалектиком: Освальд и Мах были плохими философами, но хорошими физиками. Физик всегда имеет дело с некоторой фундаментальностью – либо он её прямо изучает, либо она вылезает как некая системная поправка, мешающая что-либо изучать. Биолог- эволюционист должен быть готов к тому, что фундаментальности просто не будет и такие вот результаты экспериментов – жизненно важный ген, но физико-химический метод выдаёт признаки релакса отбора – просто кричат о том, что фундаментальности здесь нет, всё локально-обстановочно, применяй диалектику, ищи борьбу противоположностей. Очень жаль, что в статье великого Майра есть только общие похвалы диалектике, но нет рекомендаций, где и как её применять, просто общие рассуждения о её полезности натуралисту, ну так она на том же основании и экономисту с домохозяйкой полезна.
У американцев для исключения оксюморонов вроде описанных выше есть замечательное выражение — нельзя одновременно иметь торт и есть его. По моим наблюдениям, эта логическая ошибка вместе с другой, столь же частой («Вы несправедливы к NN!!! — так что же, я молиться на него должна???!!!» присутствует в 80-90% обсуждений или текстов как только речь доходит до теоретических выводов из полученных результатов, особенно когда притязают на развитие определённой теории, а не токмо на подтверждение. Отчасти и я бываю таким, особенно когда читаю сложные тексты и первый раз: но знаю за собой этот изъян, поэтому слежу за собой и стараюсь быть осторожен…
Плюс, нас биологов, не учат специально необходимости теории в отличие от физиков, не учат и «качеству мысли» (логике, правилам доказательности утверждений – при построении объяснений твоих собственных данных, почему даже те, кому нравится двигать теорию, пропускают подобные ляпы у себя и не видят у коллег. В конечно счёте всё это грустно, ибо оборачивается пониманием той самой теории, которую авторы «проговаривают» в докладах, вроде дарвинизма, социобиологии, концепции доместикации и «на длинной дистанции» блокирует её развитие, однако самим авторам никак не вредит с понятными социальными следствиями для тех кто думает (агрессия с непониманием).
(написано в диалоге с В.В.Сусловым)
The post Минусы позитивизма как философии (или метода) науки first appeared on Рабкор.ру.