Самое «нечистое» животное: как свинья демонизировалась в различных культурах

Во все времена и во всех культурах свинья представлялась весьма неоднозначным животным. Она была символом неразборчивости и обжорства, но в то же время изобилия и плодовитости, если речь шла о домашнем животном, а также — безрассудной свирепости, силы и отчаянной смелости, если речь шла о диком вепре. Так или иначе из-за устоявшихся предрассудков и большей эффектности образа, лучше всего запоминаются именно «демонические» свиньи. Воплощение злобного бога пустыни, чудовищные противники античных героев, кровожадные могильные твари — вот лишь некоторые примеры, где свинья предстает в самом пугающем обличье.

 

Черная свинья в оке Гора и карающая длань Хозяйки Зверей

Отношение к свиньям в Древнем Египте было двойственным: с одной стороны, этих животных здесь разводили — как считалось ранее, только для затаптывания семян в почву, о чем писал греческий историк Геродот:

«После каждого естественного разлива, когда река, оросив поля, снова входит в берега, каждый египтянин засевает свою пашню, а потом выгоняет на нее свиней. Затем, когда семена втоптаны в почву свиньями, ожидают время жатвы, а потом при помощи этих же свиней обмолачивают зерно и, наконец, свозят его в амбары».

Как выяснилось впоследствии, свинью в древнем Египте употребляли и в пищу, вопреки утверждению «отца истории», что египтяне поедали свиное мясо только после жертвоприношения.

Не обошел стороной «свиную» тему и египетский пантеон известными богами-животными: так, в обличье свиньи порой изображалась богиня неба Нут со звездами-поросятами, сосущими ее соски. С другой стороны, черная свинья считалась одним из обличий «злого» бога Сета, повелителя пустыни, врага Осириса и Гора.

В египетской «Книге мертвых» приводится отрывок, в котором Гор просит бога солнца Ра позволить ему «увидеть существа, которые сотворило твое Око, так, как оно их видит». В ответ Ра предложил Гору «взглянуть на черную свинью» и, когда бог последовал этому совету, его глаз пронзила жгучая боль. Тогда Гор раскаялся в том, что хотел смотреть на мир как сам Ра, а солнечный бог сказал, что свинья станет «отвращением для Гора». На самом же деле это Сет превратился в черную свинью, чем причинил острую боль глазу Гора. Эта история может иметь несколько толкований: с одной стороны, она показывает злокозненность Сета, с другой — она выглядит как своего рода наказание Гору за то, что он посягнул на прерогативы самого Ра. Но может быть еще одна интерпретация: сам мир, в том изначальном виде, в котором его творил Ра, представляет собой весьма неприглядное зрелище, что символизирует и само обличье черной свиньи, и жгучая боль, пронзившая глаз Гора при одном только взгляде на нее. В таком толковании символизм черной свиньи приобретает особо зловещее значение.

Фото из нейросети

Неудивительно, что свинья считалась нечистым животным, а свинопасам запрещалось входить в храмы, о чем писал всё тот же Геродот:

«Свинью египтяне считают нечистым животным. И если кто-нибудь, проходя мимо, коснется свиньи, то сразу же идет к реке и в одежде, которая на нем, погружается в воду. Так же и свинопасам, единственным из всех египтян, несмотря на их египетское происхождение, не дозволено вступать ни в один египетский храм. Никто не хочет выдавать за них замуж своих дочерей или брать в жены их девиц, так что они женятся и выходят замуж только между собой».

У древних греков, как и у древних римлян, никаких ограничений на употребление свинины не имелось — достаточно вспомнить, что одним из ингредиентов знаменитой спартанской «черной похлебки», якобы отбивающей у спартанцев страх смерти, были как раз свиные ножки. Тем не менее чудовищные свиньи имелись и в греческой мифологии, правда, выступали они не в роли «мирового зла», а в виде испытания силы и храбрости того или иного героя. Например, таков был Эриманфский вепрь, опустошавший окрестности города Псофида в Аркадии. Победа над этим зверем стала четвертым из двенадцати подвигов Геракла: самый любимый герой античной Греции загнал вепря в глубокий снег в горах, затем связал и принес живым в Микены к царю Еврисфею. По греческим легендам вепрь был настолько велик и страшен, что трусливый царь, увидев его, спрятался в бронзовом сосуде.

Геракл, Эврисфей и Эриманфский вепрь. Сторона А чернофигурной амфоры, ок. 525 г. до н. э. Из Этрурии

Еще одно чудовище античной мифологии — калидонский вепрь, опустошавший область Калидон в южной Этолии, на охоту за которым вышли храбрейшие из героев Греции. Сам же калидонский вепрь, согласно Страбону, был потомком еще более чудовищного существа — кроммионской свиньи, порожденной Тифоном и Ехидной. Эту свинью сразил еще один знаменитый греческий герой, Тесей.

По легенде, калидонского вепря наслала богиня лесов Артемида, разгневанная тем, что царь Калидона не принес ей должные жертвы. Для Артемиды было не впервой использовать кабанов как орудие своего гнева: по одной из версий, именно от клыков кабана погиб Адонис, возлюбленный богини Афродиты.

Артемиду же связывают с Гекатой, богиней колдовства и всех ужасов ночи, и эта же богиня, согласно одному из мифов, превращается в кабана, убивая собственного сына, а потом воскрешая его. Еще можно вспомнить, что именно в свиней превращала мужчин колдунья Церцея, считавшаяся жрицей или даже дочерью Гекаты.

 

Запретная пища и нечистое животное

Отношение к поеданию свинины у разных народов разнилось от безусловного запрета до священной пищи вождей и героев. Например, в Ирландии жаренная целиком свинья считалась самым почетным блюдом на пиру. Британский историк и археолог Теренс Пауэлл в своей книге «Кельты. Воины и маги» писал, что «в Ирландии королю полагалась свиная нога, королеве — бедрышко, а кабанья голова — вознице». Схожие обычаи были у континентальных кельтов, у которых, согласно тому же Пауэллу, ссылающемуся на свидетельства античных историков, «свиной окорок на торжествах получал самый достойный из присутствовавших». Сходные представление отражаются и в скандинавской мифологии: мясо вепря Сехримнира едят на своих пирах павшие герои-эйнхерии, а к вечеру этот кабан оживает, чтобы быть поданным на стол на следующий день.

Кардинально противоположное отношение к поеданию свинины сформировалось на Ближнем Востоке. Как уже упоминалось, у египтян свинья считалась нечистым животным, поэтому, хотя она и употреблялась в пищу, на всё, что было связано со свиньями, накладывались определенные ограничения. Древние евреи пошли еще дальше, полностью запретив свинину к употреблению в пищу. Прямое указание на это имеется в Ветхом Завете, например в книге «Левит», где сказано буквально следующее: «…и свиньи, потому что копыта у нее раздвоены и на копытах разрез глубокий, но она не жует жвачки, нечиста она для вас; мяса их не ешьте и к трупам их не прикасайтесь; нечисты они для вас». Схожий запрет повторяется во «Второзаконии». Этот запрет перекочевал в ислам: в Коране сказано, что Аллах запретил употреблять в пищу «мертвечину, кровь, мясо свиньи и то, что принесено в жертву не ради Аллаха».

О причинах подобных запретов единого мнения нет: материалистические объяснения, к которым прибегает, например, американский антрополог Марвин Хэррис, предполагают трудность разведения свиней в природных условиях Ближнего Востока и что практические проблемы привели к религиозным ограничениям. Также указывают на антагонизм между евреями и «народами моря», в частности филистимлянами, которые употребляли в пищу свинину и даже предпочитали ее другим видам мяса.

В христианстве, как считается, большинство пищевых запретов иудаизма было отменено, так как еще в «Деяниях святых апостолов» было сказано «Ибо угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины».

Тем не менее некоторые христианские течения также воздерживаются от употребления свинины: такие как Эфиопская православная церковь, «Адвентисты седьмого дня», движение «Еврейские корни», «Объединенная Церковь Бога» и некоторые другие. Впрочем, хотя пищевой запрет был снят, негативное отношение к свиньям в христианстве сохранилось, что отразилось в известном библейском эпизоде об изгнании Христом злых духов из бесноватого с последующим позволением бесам вселиться в стадо свиней:

«Когда Иисус прибыл в Гадаринскую землю, к Нему навстречу вышли из погребальных пещер двое одержимых бесами. Они были такие буйные, что никто не осмеливался проходить той дорогой. Они кричали: „Что Тебе нужно от нас, Сын Божий? Ты явился сюда, чтобы мучить нас еще до назначенного времени?“. Вдали паслось большое стадо свиней. И бесы стали умолять Иисуса: „Если уж Ты изгонишь нас из этих людей, то всели нас в стадо свиней“. И Он сказал им: „Уходите!“ Тогда они вышли из этих людей и вселились в свиней. И тут же всё стадо бросилось с крутого берега прямо в озеро, и все свиньи утонули».

Эта история, помимо своего буквального толкования, имеет и ряд символических интерпретаций: так свиньи воспринимаются как своего родаобраз «нечистых и неверующих людей», которые, по грехам своим, являются подходящим пристанищем для злых духов. Другая интерпретация связана с тем, как, согласно Евангелиям от Марка и от Луки, именуют себя демоны, которых вселили в свиней: «И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много» (Мк 5:8–9). Американо-новозеландский богослов Уоррен Картер видит в этом отсылку к римскому владычеству над Иудеей: по его мнению, данный эпизод излагается «военным языком римского империализма» с сексуальным подтекстом. И когда бесовской легион просит дозволения «войти в свиней», это означает их изнасилование. Сходство усугубляется тем, что свинья, точнее кабан, была символом Десятого легиона «Фретензис» — «Охраняющего пролив», участвовавшего в подавлении иудейских восстаний. Стремление свиней к морю интерпретируется в таком случае как насмешка над морской историей этого легиона, а заодно и над языческим почитанием кабана как символа воинской отваги.

Как бы то ни было, данный эпизод развивает отношение к свинье как к нечистому животному, и это отношение перешло и в христианство в целом. В искусстве Средневековья свинья зачастую выступает символом алчности и распутства, лени и чревоугодия. Об этом же говорится в одном из псалмов царя Давида: «Лесной вепрь подрывает ее, и полевой зверь объедает ее», где кабан, уничтожающий виноградник, посаженный Господом, интерпретировался как Зверь Апокалипсиса.

Ситуация усугублялась тем, что вепрь часто выступал как символ враждебного христианству язычества. Так, вепрь Гуллинбурсти, «золотая щетина», являлся символом и ездовым животным германского бога плодородия Фрейра; на кабане Хильдсвини ездит его сестра, богиня любви Фрейя, одно из прозвищ которой, Сюр, переводится как «свинья». Культ этих божеств, связанных с плодородием и сексуальностью, само собой, встречал особое неприятие христианских клириков и накладывался на общее отрицательное отношение к свиньям в христианской культуре. При этом христианские и языческие мотивы часто переплетались, порождая разные причудливые мотивы «народной мифологии».

Фрейя верхом на Хильдсвини. Рисунок Лоренца Фрёлиха

Могильные призраки и ведьмино обличье

Чудовищные свиньи, сходные с античными монстрами, хорошо известны кельтской культуре. Таков, например, ирландский и валлийский Турх Труйт, огромный вепрь разоряющий ирландские земли во главе стада из семи кабанов — бывших королей Ирландии, за свои грехи обращенных в свиней. Турх Труйт обладает ядовитой щетиной и охота за ним чрезвычайна опасна — на нее осмеливаются только король Артур вместе с рыцарями Круглого Стола. В конце концов они убивают всех спутников вепря, а его самого изгоняют в море. Схожие чудовища появляются и в других кельтских легендах: так, смерти Финна Маккула, главного героя ирландского «Фенийского цикла», предшествует охота на исполинского кабана Фармаэлла, бесхвостого и безухого, черно-синего цвета (как Хель, богиня смерти в скандинавской мифологии). Еще один герой «фенийского цикла», Диармайд, гибнет от порезов об щетину огромного вепря.

Турх Труйт. Скульптура Тони Вудмена в Уэльсе

Опасной щетиной могут похвастаться не только кельтские кабаны: в шведском фольклоре известен глусун — огромная свинья, с горящими глазами и острой, как пила, щетиной. Эта свинья известна особым неприятием тех, кто совершает рождественские гадания ночью: таких смельчаков глусун, пробегая у них между ног, распиливает в кровавые ошметки. Иногда, впрочем, чудовище не убивает своих жертв, довольствуясь тем, что забрасывает гадателя на спину и носится с ним по окрестностям, после чего, окровавленного и изувеченного, сбрасывает в канаву. Чтобы отвадить глусуна в некоторых областях Швеции ему приносили в жертву три колоска с поля, что, возможно, является отголоском мифов о Фрейре и посвященном ему вепре.

С другой стороны, привычные места обитания глусуна — кладбище и кучи камней — заставляют вспомнить об обычае убивать и погребать то или иное животное (а в древности, возможно, и человека) при закладке церкви или иного строения.

Аналогичное поверье есть и в датском городе Эрёскёбинг, на улицах которого наблюдали Могильную или Серую свинью, встреча с которой предвещает смерть или несчастье. На Фарерских островах обитают существа под названием нидагрисур — призраки убитых или проклятых матерями младенцев. Принимая обличье бесформенных бурых существ, они то и дело норовят пробежать между ног забредшего на кладбище человека, что принесет ему смерть в течение года. Это поведение, также как и дословный перевод именования нидагрисур — «свинья из под земли» — сближает данных существ с глусуном и Могильной Свиньей.

Рисунок Ричарда Свенссона

Обличье свиньи часто принимают ведьмы — поверье известное, как в европейских странах, так и в России. Вот, например, как об этом рассказывают былички, записанные в Воронежской области.

«Это произошло очень давно в с. Нижний Курлак Воронежской области. Возвращаясь домой поздно вечером, дед Иван услышал шорох веток и листвы, который доносился из старого школьного сада. Он прибавил шаг, вдруг почувствовал, что за спиной кто-то идет и тяжело дышит. Дед обернулся и увидел перед собой что-то похожее на свинью, но только очень крупную и волосатую, он бросился бежать. Выбежав на дорогу, дед Иван обернулся и увидел, что, попадая на свет от фонарей, это существо становилось похоже на человека, точнее это была женщина с безобразным лицом. Дед отломил от штакетника палку и несколько раз ударил ее. Бросив палку, он побежал домой не оглядываясь. Придя домой, он ничего не рассказал. На следующий день он услышал, что пастухи, гнавшие колхозных коров к парку, увидели труп молодой рыжеволосой девушки, а рядом палку с кровяными следами».

В огромную свинью, согласно одной из версий народной сказке об «Иване-крестьянском сыне», превращается мать Чуда-Юда. Облик свиньи принимает порой моховик, он же моховой, хозяин мшистых болот, который заманивает в свои владения заблудших людей, чтобы погубить их. Свиноподобным представляется и опивень — нечистый дух белорусского фольклора, склоняющий людей к пьянству. Впрочем, в русском фольклоре схожий облик вообще приобретают многие черти, имеющие, как минимум свиной пятачок. В поросенка, согласно некоторым сказаниям, способна превращаться и кикимора. Также в обличье черной свиньи появляется зловредный дух, обитающий возле старой мельницы в городе Орша. Мельница — традиционное место обитания водяного и его тоже порой представляют в обличье свиньи, о чем повествует следующая быличка из Новгородской губернии:

«…когда отыскивали утонувшую девушку, то ныряли в воду. Один мужик нырнул, нашел девушку и хотел ее вытащить за волосы, но на ней сидела свинья. В другой раз нырнул — то же самое. Приготовляясь нырять в третий раз, он перекрестился. Водяной — это был он в образе свиньи — скрылся. Утопленница была вытащена, но к жизни ее не удалось возвратить».

В Западной Европе — Англии, Франции, Нидерландах — с XVII по начало XX века бытовала городская легенда о «свинорылой женщине» — дочери богатой женщины, которую прокляла нищенка или цыганка за неуважение. В некоторых вариациях проклятие развеивается, когда находится мужчина, согласный взять свинорылую женщину в жены. На вопрос, предпочитает ли он жену, которая будет выглядеть красавицей для него, но свиньей для остальных или же, напротив, красавицей для других, но свиньей для супруга, мужчина отвечает, что оставляет выбор за женой, после чего чары спадают. Позднее эту легенду попытались интерпретировать в «естественнонаучном» ключе: так, по мнению британского издателя и популяризатора науки Роберта Чемберса, когда-то родилась настоящая девочка, с врожденным уродством, делающим ее похожим на свинью, что впоследствии получило выражение в фольклоре. Истории о свиноголовых женщинах стали популярным сюжетом британских газет в XIX веке, тогда же подобные существа выставлялись в британских цирках и ярмарках уродцев. Помимо искусственных свиных морд из папье-маше, за «свиноликих» женщин порой выдавались медведи с бритыми мордами: несчастного мишку сначала поили пивом до пьяна, после чего надевали на него искусственную грудь с мягкой подкладкой и одевали его в женскую одежду и парик. К задним лапам медведя прикрепляли обувь, а к передним — набивные перчатки. Затем медведя сажали на стул с отверстием в спинке и надежно привязывали. Ярмарки с подобным «экспонатом» были особенно популярны в Ирландии.

Со временем популярность свиноликих женщин сошла на нет — последнее упоминание об этом существе датируется 1924 годом: о нем сообщал британский исследователь паранормальных явлений Эллиот О’Доннел, рассказавший историю о явлении свиноголового «элементаля», донимавшего семью одного священнослужителя:

«Прекрасное женское тело, блестело в лунном свете, как полированная слоновая кость, но лицо принадлежало гротескному и отвратительному животному. На месте человеческих щек виднелись скопления нездорового жира; нос был похож на морду, рот — на огромную щель, полную отвратительных кривых клыков. И хотя голова напоминала голову свиньи, животное выглядело еще более безобразным из-за волос — несомненно, женских, — что падали золотистой волной на женские шею и плечи».

Свиньи стали частью британского городского фольклора и в ином качестве: в XIX веке английские тошеры — люди, зарабатывавшие тем, что рылись среди отбросов лондонской канализации, выискивая разные выброшенные вещи, — рассказывали, что в туннелях под районом Хэмпстед поселилась стадо диких свиней. Якобы некогда беременная свиноматка провалилась в канализацию, где и произвела потомство, разжиревшее на стекавших в канализацию помоях. В итоги свиньи расплодились настолько, что стали представлять угрозу уже и для людей, превратившись в огромных черных чудовищ, пожиравших буквально всё на своем пути.

Примерно в то же время по Англии ходили слухи об обитающем в лесу Дин, в графстве Глостершир необыкновенно огромном кабане, который валил деревья и живые изгороди. Все попытки поймать его оказались безуспешными, и зверь Дина остался лишь городской легендой. В 2007 году в научно-фантастическом сериале «Первобытное» зверь Дина был переосмыслен как живой горгонопс — зверозубое хищное животное из пермского периода, прибывшее в лес Дина через червоточину во времени.

За пределами Европы: демоны-свиньи и богиня с кабаньей головой

Иудо-христианское и исламское отношение к свиньям распространилось далеко не повсеместно, однако свиноподобные демоны и чудовища известны практически во всех регионах нашей планеты. Так, в Китае, где свиноводство, не в пример Ближнему Востоку, всегда было в почете, одним из противников легендарного стрелка Хоу-И был чудовищный кабан Фэнси, монстр с острыми клыками и длинными когтями, вытаптывавший посевы, пожиравший людей и животных. Главным же подвигом Хоу-И, немного напоминавшим греческого Геракла, считалось убийство девяти из десяти Солнц, детей Небесного Владыки. Обычно они выходили на небо поочередно, но однажды они сделали это одновременно, что вызвало страшную жару и засуху. Хоу И убил девять солнц, оставив только одно, и Владыка Неба разгневался на стрелка. В искупление грехов стрелок был должен очистить землю от чудовищ, в том числе и Фэнси. Хоу-И расчленил кабана и принес в жертву Небесному Владыке, но тот всё равно не простил стрелка.

У северных соседей китайцев — монгольских народов, свинья (как дикая, так и домашняя) имела противоречивые характеристики. С одной стороны, у бурят с вепрем ассоциируется дух-хозяин земли Гахай багша или Унаганай баатар — ясновидец, гадающий с помощью свиной головы. Также один из предков Чингис-хана носил имя Бодончар, то есть «След кабана». С другой стороны, с рыжим кабаном связываются многоголовые демоны, мангадхаи, противники героев бурятского эпоса. Свинью сотворил (или, по иным версиям, вытащил из-под земли) Эрлик-хан, повелитель Нижнего мира и судья мира мертвых в мифологии монгольских и тюркских народов.

Возможно, отголоски этих представлений сохранились в фольклоре карачаевцев, где присутствует демоническое существо по имени Сороканогий Къыркъабан. Это чудовище, напоминающее гоголевского Вия, живет под землей, его глаза прикрыты огромными веками, ниспадающие до всех его сорока ног, оканчивающихся кабаньими копытами.

Вместо носа у этого чудовища был кабаний пятачок, из пасти торчали огромные клыки, как у кабана, что закручиваясь, доставали до ушей. Как пишет доктор исторических наук Мурат Каракетов, в своем труде «Антропогония в религиозно-мифологическом мировоззрении карачаевцев и балкарцев» Къыркъабан считался покровителем сглаза, однако сам свои веки он поднять не может — в этом ему помогает некое злокозненное существо именуемое Къыркъауузлу Солтан или же Эрк-Джилан, которого соотносят с общетюркским Эрликом.

В буддизме Эрлик-хан порой соотносится с индо-буддийским богом смерти Ямой, супругой которого, в некоторых мифах, считается Варахи, богиня со свиной головой. Само ее имя является производным от имени вепря Вараха, одной из аватар Вишну. В то же время она ассоциируется и с Шивой, помогая ему убивать демонов. Однако ездовое животное Варахи — буйвол, также как привычка пить из чаши-черепа, сближает это божество с Ямой: Варахи отождествляется с его шакти Ями. Варахи именуют «ратри-девата» (богиня ночи), среди ее имен Дхрума Варахи («темная Варахи») и Дхумавати («богиня тьмы»). Тантрические учения предписывают поклоняться Варахи ночью, после заката солнца и перед восходом.

Современное изображение Варахи

На индонезийском острове Бали известен Баби Нгепет, «демон-кабан». Обычно, его вызывает деревенский колдун и позволяет демонической свинье вселиться в него, принимая облик кабана. После этого Баби Нгепет проникает в дома зажиточных жителей, похищая деньги и ценные вещи. Опасаясь за свое добро жители деревень на Бали стараются убить любого кабана, что бродит по деревне ночью. С кабаньими клыками изображается и балийская «злая» богиня Рангда, местная вариация индуистской Кали.

На Соломоновых островах обитает демон по имени Боонгурунгуру, «хрюкающая свинья». Облик его сообразен с его названием: это огромный кабан, на голове которого растут папоротники «амаама», а под подбородком расположено жужжащее осиное гнездо. Во главе стада кабанов Боонгурунгуру проносится через лес, убивая и растаптывая всех на своем пути. Его приближение к деревне тоже означает смерть для всех ее жителей. Правда, есть нюанс: в лесу демон-кабан и его свиньи отличаются чудовищной величиной, а приблизившись к человеческому жилью они уменьшаются до размеров мыши, что, впрочем, не делает их менее смертоносными. И еще один неприятный момент — если кто услышит рядом хрюканье Боонгурунгуру и назовет его свиньей, то на этого человека со всех сторон посыпятся ядовитые змеи, потому что Боонгурунгуру может счесть это за оскорбление.

В джунглях Конго обитает билоко — кровожадный карлик, обросший травой, со свиным пятачком вместо носа и огромной пастью, способной заглотить человека за один присест. На другом конце Атлантики, в Парагвае, индейцы гуарани верят в чудовище Ао-Ао с телом овцы и головой кабана, точнее пекари — южноамериканской разновидности свиньи с огромными клыками и когтями.

Свое название он получил от крика «ао-ао», которое он издает, когда преследует жертву — иногда вместе со своим потомством. Спастись от него можно только взобравшись на пальму пиндо, дерево, отождествляемое с крестом Голгофы. А в чилийской мифологии известен кучивило — чудовище с передней частью тела, как у свиньи, и хвостом змеи. Эта тварь является предвестником скорой смерти для тех, кто ее увидит или даже услышит. Также она отравляет воду и разоряет рыбацкие сети.

«Повелитель мух» и неутомимый пожиратель

Прожорливость и всеядность свиньи, сила и свирепая агрессия дикого вепря — эти и другие качества, ставшие основой негативных характеристик данного животного в религии и фольклоре, нашли отражение и в художественном творчестве. Учитывая, что свинья чуть ли не единственное из часто употребляемых в пищу животных, которое способно, хотя бы теоретически, поменяться с человеком местами в пищевой цепочке, неудивительно, что главными героями подобных произведений нередко становились монстры, жадные до человеческой плоти.

Примеров персонажей или ситуаций с явно негативной коннотацией, имеющих прямое или опосредованное отношение к свинье, бесчисленное множество как в отечественной, так и в зарубежной литературе. Перечислить их здесь не представляется возможным — желающим можно лишь посоветовать ознакомиться вот с этой подборкой. Из примеров, наиболее близко соприкасающихся с темой данной статьи, можно вспомнить, например, гиено-свинью — человекообразное чудовище из рассказа Герберта Уэлса «Остров доктора Моро»:

«…быстро обернувшись, увидал, приблизительно в десяти метрах, большую Гиену-Свинью. Чудовище стояло, съежившись, с опушенною головою и блестящими разбегающимися глазами.

С минуту мы стояли лицом к лицу. Я опустил плеть и вынул из кармана револьвер, так как предполагал при первом удобном случае убить этого зверя, самого кровожаднейшого и подозрительнейшого из всех тех, которые теперь оставались на острове. Это может показаться излишней жестокостью, но таково было мое решение. Я сомневался в этом чудовище более, нежели в каком-либо другом из укрощенных животных. Его существование, я это чувствовал, угрожало моему».

Свиньи-людоеды и каннибализм смыкаются в одной точке в романе Тома Харриса «Ганнибал», продолжении знаменитого «Молчания ягнят», по которому был снят одноименный фильм. В «Ганнибалле» искалеченный Ганнибалом Лектором его бывший пациент Мейсон Вергер (Лектер, одурманив Вергера наркотиком, заставил его срезать себе лицо осколком зеркала) мечтает о том, чтобы отомстить Ганнибалу, скормив его специально выведенным свиньям, которых его подручные натаскивают на людей.

Кадр из фильма «Ганнибал». Лектеру удалось избежать своей участи

«Гигантская лесная свинья хитрое, всеядное и тем похожее на человека существо. Некоторые особи в обитающих на холмах семьях достигают двухметровой длины и могут весить более ста семидесяти пяти килограммов… Классический европейский дикий вепрь тридцать шесть хромосом у самых чистых форм, бородавки на морде отсутствуют, свиреп, обладает большими, разрывающими плоть клыками… В Sus scrofa scrofa Мейсон нашел ведущую тему своей мелодии и ту дьявольскую внешность, которая заставила бы понять доктора Лектера, как выглядит ад. Он купил свинью острова Оссбау из-за ее агрессивности, а черную китайскую — за высокий уровень эстрадиола… Любая свинья с удовольствием сожрет мертвеца, но, для того чтобы съесть человека живьем, всё же требуется некоторое обучение. Выведенная Мейсоном на Сардинии порода к выполнению этой задачи была готова».

Маска свиньи — один из излюбленных атрибутов маньяков в фильмах-слешерах, таких как «Пила», «Мотель Ад» или «Округ Свиней». Да и сами гигантские свиньи не такие уж и редкие гости в фильмах ужасов, таких как австралийский «Кабан».

Постер к фильму «Кабан»

Свиньи часто появляются также в романах-антиутопиях: достаточно вспомнить оруэлловский «Скотный двор», где власть свиней становится откровенной аллегорией на сталинский тоталитаризм. В голдиновском «Повелителе мух» голова свиньи, насаженная на кол, в бреду одного из героев (мальчишек, оказавшихся на необитаемом острове и одичавших) именует себя Зверем, требующем человеческих жертв. Именно эту голову в романе именуют «Повелителем мух» — явная аллюзия на библейского Вельзевула, чье имя, собственно, именно так и переводится.

Легкость, с которой человека готовы ассоциировать со свиньей — от легенд о «Женщине-свинье» до современного заблуждения о необычайной схожести человеческого и свиного генома, а также возможность того, что источник бекона и сала на человеческом столе может обернуться монстром-людоедом, равно как и непристойные байки, вроде эпизода из «Записок судмедэксперта» Андрея Ломачинского, заставляющего вспомнить о средневековых представлениях о свинье, как о воплощении похоти, — вся эта труднообъяснимая, но весьма четко просматривающаяся связь между человеком и свиньей, вновь и вновь возвращает нас к образу кабана-чудовища, как потаенному и жутковатому отражению самых неприглядных сторон человеческой природы.