«До войны дрова прямо на кухнях кололи». 92-летний москвич — про столичные коммуналки, старых большевиков и дворовые игры

Московскому пенсионеру Виктору Ильичу Френкелю в этом году — 92 года. За свою жизнь в столице он видел многое, о чем мы можем только прочитать в мемуарах или учебниках истории. В первой части своих воспоминаний Виктор Ильич говорил о вождях, арестах и демонстрациях. Вторая стала более личной, домашней. Его семья жила в коммуналке, где даже газа до войны не было, а хлеб покупали с телег, запряженных лошадьми, но уже тогда во дворах играли в футбол. Вот только драк, по словам Виктора Ильича, не было. Чем еще запомнилась Москва 1930, он рассказал «Мосленте». Ниже — его монолог. Про лошадей, трамваи и китайгородскую башню Хлеб по магазинам раньше развозили летом на телегах, а зимой на санях. Около ворот были чугунные тумбы, чтобы привязывать лошадей — низкие такие, сейчас их убрали, а раньше они стояли по всей Москве. Трамваев было гораздо больше. Они ходили по всему центру, и можно было, например, с нынешнего Проспекта Мира доехать без пересадки до кинотеатра «Ударник» в Доме на набережной. И выглядела Москва иначе. Огромного количества зданий больше нет. Самые памятные из них, конечно, исторические. На площади Ногина (сейчас Славянская площадь — прим. «Мосленты») была башня Китай-города. Там в наши дни откос, наверху здания ЦК партии, а была еще и башня, и стена. Слово «китай» раньше означало место, огороженное стеной или забором, потому и страна другая у нас так называется. Слово это писалось с маленькой буквы, и в книгах старых я встречал: «У нее за домом был китай, а в китае — садик». Это значит садик, огороженный забором. Про четыре Дома союзов С 1932 году мы с родителями жили в маленьком номере гостиницы «Дѣловой дворъ» на площади Ногина. Об этом здании я хочу кое-что рассказать. Мы прожили там до 1939 года, когда всех оттуда переселили, а здание стало офисным. В нем после этого провели перестройку, разместили много разных учреждений. В Москве в 1930-х годах и раньше, после революции, было несколько Домов союзов. В первом — самом известном — находится знаменитый Колонный зал. До революции в этом здании было московское Дворянское собрание. Слово «союзов» тут обозначает «профсоюзов», так как все эти дома принадлежали Всесоюзному центральному совету профессиональных союзов — ВЦСПС. Здание, где мы жили, — левое из двух, выходящих на Славянскую площадь, — находится позади церкви Всех Святых на Кулишках, фасад с круглой ротондой. Слева от этой ротонды видна стена без окон. На ней красовалась большая надпись в нарисованной раме — «Дѣловой дворъ». Потом ее закрасили, но, надеюсь, не смыли. Думаю, эту надпись можно восстановить, если снять слой наложенной краски. Таким образом мы попали в городскую программу переселения. Четвертый Дом союзов расселили потому, что изначально это была гостиница, не предназначенная для длительного проживания такого количества людей, и в здании решили устроить учреждение. Одно время там размещался Госплан РСФСР. Внутри все реконструировали, никаких гостиничных номеров больше не было. Потом я побывал там один раз с товарищем, у которого отец работал в этом здании. Ничего узнать было нельзя, все переделали — перегородки снесли, планировка изменилась. Про проспект Сталина Нас, как и остальных жителей дома, в 1939 году переселили в новостройку на Ярославском шоссе. Теперь там Проспект Мира, но тогда такого названия на карте Москвы еще не было. Он появился только в 1957 году, после Всемирного фестиваля молодежи и студентов — Хрущев так его назвал. Кстати, до этого никаких «проспектов» в Москве не существовало — были улицы, переулки, площади, тупики. Проспект — слово петербургское. Раньше она называлась ВСХВ — Всесоюзная сельскохозяйственная выставка. Переименовали ее и добавили павильоны промышленности только после войны, тогда же и главный вход перенесли с одного места на другое. Поначалу, когда еще планировалось, что проспект будет Сталинским, на нем ставили подготовку: из нержавеющей стали обозначения для переходов и указатели-стрелы «На ВСХВ». Еще там была боковая велодорожка, но потом ее убрали и расширили проезжую часть. Про жизнь в коммуналке По всему Ярославскому шоссе вначале было всего два каменных дома — наш и напротив него типография Гознака, она по-прежнему находится в этом здании. Все остальные дома были деревянные, частные. В нашем четвертом корпусе огромного 13-корпусного дома 82/84 на Ярославском шоссе (теперь это дом 124 по Проспекту Мира, в нем около 400 квартир), было довольно много сотрудников ВЦСПС. Почти все они получили комнаты в коммунальных квартирах, то есть с соседями. Отдельные двухкомнатные квартиры получили только начальники отделов ВЦСПС и председатель одного профсоюза. Причем в этих двухкомнатных квартирах одна комната (первая от передней) была проходная. Наша семья получила комнату площадью 19 квадратных метров в трехкомнатной коммунальной квартире, в двух других жили соседи — муж с женой. Никаких переселенческих фондов у Москвы тогда, похоже, не было. Насколько я могу судить, все переехавшие в этот дом на Ярославском шоссе были очень довольны новым жильем — квартирами со всеми удобствами, ваннами. Раз в неделю давали горячую воду, при доме тогда была своя котельная с огромной трубой, отдельное здание находилось во дворе. Кухня — общая, но все же только на двух-трех хозяев. Посмотрите старый фильм «Музыкальная история», там показан быт коммунальной квартиры в довоенное время. Только после войны, где-то в конце 1940-х годов, провели газ и заменили дровяные плиты на газовые. Наверное, дымоходы в стенах так и остались. Про соседей-возвращенцев У нас в квартире конфликтов и кляуз не было, соседи попались очень хорошие, и мы жили довольно дружно. Да и в нашем подъезде я про кляузы не слыхал. Где-то такое бывало, но у нас жили довольно хорошо. В квартире был мир, тишина. Соседи были интеллигентные, имели опыт жизни за границей: Лев Исаакович Радиловский проводил агитационную политработу, раз в неделю ходил к шоферам какого-то гаража. Но он особой роли не играл, он был муж при Марии Григорьевне Агноскиной. Оба числились как «старые большевики». До революции она работала простой ткачихой в Америке, а у нас стала директором текстильного комбината. О ней у Горького есть короткий очерк в сборнике «Наши достижения». Поэтому у нас на семью с ребенком в трехкомнатной квартире была одна комната, а у соседей, бездетных мужа и жены, — две. Они были возвращенцы на Родину. В эмиграции, в Нью-Йорке, состояли в меньшевистской социал-демократии. Но после революции, в 1918 году, возвратились через Приморье и Дальний Восток. И таких было немало. В Москве у них было много знакомых возвращенцев, в прошлом — эмигрантов. Удивляюсь, что в 1937 году их не замели. Как они уцелели? Про дворовые игры В нашем огромном «сером доме», как его называли, было 13 корпусов, а сейчас и все 20. Каждый корпус был дан отдельной организации, которая размещала там своих сотрудников. В нашем жили люди из ВЦСПС, которых выселили с площади Ногина. Восьмой корпус, помню, принадлежал морскому флоту — сплошь офицеры в черной форме. Соседний отдали сотрудником ЦК ВЛКСМ, следующий — охране Кремля. Там, кстати, жил водитель Ленина Степан Гиль, который теперь возил Вышинского (с марта 1935 по май 1939 года прокурор СССР, с сентября 1940 по март 1976 года первый заместитель наркома иностранных дел СССР, в 1949-1953 годах министр иностранных дел СССР — прим. «Мосленты»), тоже, кстати, меньшевик в прошлом. Машина, между прочим, была та же — роскошный английский «Роллс-Ройс». Дети во дворе играли все вместе, никто не различал — начальство родители, офицеры или профсоюзные. Мы были все одна компания. И в футбол, и в лапту, и в пряталки все играли одной гурьбой. Двор на двор мы играли в футбол, но драк двор на двор в моем детстве не было. Летом я ездил на стадион «Большевик» за ВДНХ, занимался легкой атлетикой. Про профсоюзные концерты и елки Изредка на трамвае номер пять мы с другом ездили до Белорусского вокзала, а дальше шли пешком на стадион «Динамо», болеть за футбол. Отец друга был работник ВЦСПС и имел право на пропуска на мероприятия от профсоюзов. Он все время брал два билета своим детям. Но младший брат друга часто болел и второй билет, чтобы не пропадал, доставался мне. И вот мы с ним ходили то на «Динамо», то в Колонный зал Дома союзов. Билеты часто были в директорскую ложу на дневное время, и мы шли со служебного входа. Это были концерты для школьников, в которых было все: танец, пение, фокусы, акробатика, музыка. Мне очень нравилось. И на вэцээспээовской елке я там частенько бывал. Помню, какие хорошие выдавали подарки: в них были мандарины, орехи и конфеты. Вторую часть интервью можно прочитать здесь . В нем Виктор Ильич рассказывает, как ходил в 1930-1940-х на демонстрации, как спасался от репрессий его отец, был ли закрытый доклад по развенчанию культа личности действительно закрытым, как раньше выглядели Зарядье и Манежная площадь, старый ГУМ, Китайский проезд, памятник Пушкину и сквер перед Большим театром.