«Культ доброты не работает, нам нужен культ добродетели»

В июне прошлого года я пришел за сыном в нашу местную государственную школу. Когда мы уходили, я сфотографировал табличку на стене. «Доброта — это круто!» — гласила она.

Когда я впервые увидел этот плакат в начале учебного года, он едва привлёк моё внимание. Подобное можно увидеть в любой школе, и я тоже за то, чтобы быть добрым. Но потом этот лозунг стал меня раздражать. Это правда? Доброта — это круто? Что школа пытается этим сказать?

Начнем с очевидного факта: доброта не всегда означает крутость. Крутые ребята часто ведут себя не по-доброму. И я могу представить множество ситуаций, в которых я бы хотел, чтобы мой сын был добрым, даже если после этого все перестанут считать его крутым. Так что это, по всей видимости, классический пример ошибки в определении: то, что нравственно, не всегда делает вас популярным. Возможно, нам не стоит лгать своим детям о природе добра и зла.

Вы можете возразить: этот плакат — всего лишь призыв к действию. Это способ показать, что все мы надеемся жить в обществе, в котором быть добрым — круто. Но я боюсь, что от этого может стать только хуже. Выходит, что мы признаем, что мораль вторична по отношению к крутости, и все, что мы можем сделать, это надеяться на то, что арбитры крутости решат использовать свои силы для продвижения доброты. Есть и еще более серьезная проблема — это попытки поставить доброту на вершину моральной иерархии.

Все эти формулировки: «Будьте добры и отзывчивы, берите на себя ответственность, уважайте других и берегите себя!» — это совершенно банально. Доброта — это не какая-то сверхценность, из которой проистекает все нравственное поведение. Когда я вспоминаю о серьезных моральных кризисах в своей жизни, я понимаю, что это были моменты, когда одной доброты было мало, и мне приходилось брать на себя смелость быть недобрым, но поступить правильно.

Почему же чаще всего о нравственности говорят в пренебрежительном тоне? Почему заявленные ценности такие банальные и слабые?

Наше общественное понимание морали находится в кризисе. В недавней колонке советов в The New York Times одна читательница задала вопрос, может ли ее взрослая дочь взять с собой в семейную поездку в Грецию своего женатого любовника. Вместо того, чтобы посоветовать автору держаться подальше от этого лжеца, эксперт колонки посоветовал ей быть более терпимой: «Речь идёт об уважении к выбору вашей взрослой дочери. Вы подменили её представление о счастье своим. Это распространённая (и зачастую благими намерениями продиктованная) ловушка для многих родителей. Однако это непродуктивно…».

Фраза «непродуктивно» выполняет здесь важную функцию. Сейчас мы часто используем такие слова, как «непродуктивно», «неуместно» или «нездорово», чтобы описать поведение, которое хотим исключить у себя и у других. Но это заимствованные понятия: одно из экономики («продуктивность»), другое из этикета («неуместно»), третье из медицины («нездорово»).

Экономика, этикет и медицина замечательны, я их поклонник. Но эти неуклюжие метафоры для обозначения морали заводят нас в тупик. Потому что продуктивность может быть и во вред, уместность может не быть нравственной, а здоровое тело может заниматься глубоко аморальными делами. Я думаю, что произошло следующее: нам стало неловко использовать моральные категории прошлого. «Доброта» и её близкая родственница «толерантность» — единственные ценности, которые, кажется, соответствуют нашей нынешней эпохе агностического плюрализма. Нас приучили уважать предпочтения других людей и не осуждать чужой выбор (если, конечно, он не является «недобрым»).

Консерваторы утверждают, что нам просто нужно вернуться к простой схеме «правильно — неправильно». Возможно, все эти разговоры о том, чтобы быть добрыми, отзывчивыми и уважительными, — это просто запутанный способ избежать принятия сложных решений о добре и зле. И в этой критике есть доля правды. Но я также считаю, что шкала «правильно — неправильно» — это устаревшая схема. Эти категории являются дуалистическими и подразумевают плоский моральный мир, в котором каждое действие можно расположить на своего рода числовой прямой и присвоить ему положительное или отрицательное значение. Мы воспринимаем вопросы морали не так.

Однако я считаю правильным оглянуться на прошлое. Там мы можем заново открыть для себя понятие добродетели и греха.

«Что ты узнала о добродетелях?» — спросила я свою девятилетнюю дочь на прошлой неделе. Она учится в католической школе.

— Я думаю, это упорство и стойкость, — сказала она. — И ещё кое-что. Я не могу вспомнить. — Затем последовала пауза. — Подожди, подожди! Я вспомнила. Три богословские добродетели — это вера, надежда и милосердие.

В христианской традиции существует несколько различных списков добродетелей. Доброта — одна из семи добродетелей, противостоящая зависти, одному из семи смертных грехов. Другие добродетели — это смирение, умеренность, целомудрие, терпение, милосердие и усердие. Некоторые христианские формулировки включают такие понятия, как стойкость, преданность, любовь и мудрость.

Определение добродетелей не является исключительно христианским. Дохристианские греки говорили о четырех главных добродетелях — благоразумии, стойкости, умеренности и справедливости. Платон добавил благочестие, Аристотель — мужество и правдивость. У римлян список был еще длиннее.

Это западные культуры. А как насчет кого-то из Африки, Индии или Китая? Как насчет мусульман? Во всех этих культурах есть понятия, очень похожие на идею добродетели. И все они определяют индивидуальные добродетели, которые выходят далеко за рамки понятия «доброта». В Индии есть дхарма. В Древнем Египте богиня Маат олицетворяла добродетели гармонии, истины и справедливости. В буддизме есть десять совершенств. В конфуцианстве жэнь, сяо и ли.

Я не эксперт в области моральных и этических традиций этих культур. Я, как и почти все представители моего поколения, учился в школах, где не уделялось должного внимания разговорам о добродетелях. Однако я начинаю понимать, что нам нужно возродить концепцию добродетели, если мы хотим говорить о морали ясно и точно. Стремясь быть исключительно культурными людьми, мы исключили из моральных дискуссий понятия, которые встречаются во всех традициях мудрости нашего вида. Мы создали в чашке Петри инопланетную форму жизни и вылили ее на головы наших детей.

Нам всем нужна добродетель. Но там, где есть добродетель, есть и грех.

Давайте еще раз посмотрим на школьный призыв: будьте добры, поощряйте, берите на себя ответственность. Все это хорошие цели. Но чего среди них нет? Добродетелей, связанных с силой воли: благоразумия, стойкости, целомудрия, усердия, мудрости и т.д.

Очевидная истина заключается в том, что вы не можете быть хорошим человеком, не будучи сильным. Вы должны быть достаточно сильными, чтобы противостоять низменным инстинктам. Вам нужна сила, чтобы противостоять другим, если они хотят сотворить зло. И вам нужна дисциплина — ежедневная сила — чтобы творить то добро, на которое вы способны.

Латинское слово virtus происходит от слова, обозначающего мужчину (vir), и изначально оно означало храброго воина. Но со временем стало обозначать и моральную силу. Это странным образом перекликается с конфуцианской концепцией жэнь, которая изначально означала «мужественность», но со временем стала включать в себя нравственность. В других культурах добродетель также связывают с силой и мужественностью.

Что замечательно в более традиционном понимании добродетели, так это то, что она вдохновляет. Однако этот мир добродетелей также оставляет много места для сложностей, поскольку довольно трудно найти баланс между правдивостью и добротой, благоразумием и настойчивостью, усердием и смирением. И здесь на сцену выходит грех.

Я знаю, знаю. Нам всем не нравится это слово и эта идея. И, конечно, его слишком часто используют как инструмент для осуждения поведения других людей. Но идея греха абсолютно необходима для понимания себя изнутри. Быть человеком — значит грешить.

Мэрилин Саймон, профессор литературы, написала прекрасное эссе «Во славу греха» о том вреде, который мы причиняем себе, когда пытаемся понять себя чисто психологически, не прибегая к идее греха.

Вы не можете быть полноценным человеком, не признавая свою способность грешить. Если мы установим достаточно высокую планку, это вдохновит нас на нравственные достижения, которые только можно вообразить. Но это также приведёт нас к ежедневным неудачам, даже если мы захотим поступать правильно.

Вынужден признаться, что обычно я не говорю о добродетели и грехе со своим шестилетним сыном. Даже сегодня утром я сказал ему, что его поведние было «неуместным», когда он замахнулся на брата. Было бы странным сказать ему: «Сынок, сегодня утром ты был грешен». Но я и не ограждаю его от этих идей. В нашем доме мы стараемся открыто и честно говорить о морали. Понятия добродетели и греха, когда они не выражены прямо, часто подразумеваются. Как родитель, я часто ловлю себя на том, что мне нужно просить у своих детей или у жены прощения, потому что я всегда не дотягиваю до своего идеала добродетельного родителя.

Два года назад моей дочери впервые пришлось пойти на исповедь, так как в её школе это было обязательным условием для первого причастия. Готовясь к исповеди, мы сели на диван и начали проходить очень простое «испытание совести», основанное на десяти заповедях. Её учитель дал мне несколько полезных советов, но мне было довольно трудно вести этот разговор. Мы оба точно знали, в каких поступках нужно исповедоваться, но ей было трудно говорить об этом.

Дело не в том, что она особенно грешна; на самом деле она невероятно хороший ребёнок. И в этом-то и была проблема. Быть хорошей — часть её личности, и ей было очень больно вспоминать и пытаться говорить об этих случаях, когда она вела себя недобродетельно. Она начала расстраиваться, и у неё потекли слёзы. На мгновение я подумал, что всё испортил. Может быть, второкласснице не стоит ходить на исповедь. Поэтому я сбавил темп. Я заверил её, что это естественная часть процесса. Ошибаться, может, и стыдно, но вовсе не стыдно признать это. И я напомнил ей о некоторых своих проступках, которые она с радостью помогла мне вспомнить.

Чуть позже я и сам прошел через тот же процесс, когда исповедовался у своего священника за грехи 20-летнего периода. До того, как я встретил свою жену, моя жизнь была довольно тяжёлой, я много лет сталкивался со множеством собственных «нездоровых» и «непродуктивных» моделей поведения. Но теперь я должен был честно и открыто признать, что трудности, с которыми я сталкивался на протяжении десятилетий, часто были результатом моих пороков.

Вот почему я собираюсь сказать кое-что, что в нашей нынешней обстановке прозвучит безумно, а может быть, даже ужасающе. Наши дети в начальной школе должны изучать добродетель и порок. К третьему классу они уже вполне способны понять эти идеи и применить их в своей жизни. Это не значит, что это всегда будет легко. Быть человеком нелегко. Но лозунг «Доброта — это круто» больше не работает.

Сообщение «Культ доброты не работает, нам нужен культ добродетели» появились сначала на Идеономика – Умные о главном.