Дефицит книг в СССР, очередь за подпиской на Чехова и нужно ли возвращать долги

1. Беня Лазерман рассказывает в комментариях о дефиците книг в СССР. Кое-что из текста могу подтвердить лично, благо читать очень любил, и краешком эпоху охоты на книги застал. Одним из главных моих удовольствий в начале девяностых было посещение книжного базара в ДК Крупской: после распада СССР там появилось огромное количество всякого разного, от Шекспира до Гаррисона. Странно, но маленькие лавочники выиграли у огромной советской книгоиздательской машины вчистую. Счёт на табло: СССР обеспечить своих граждан книгами за 75 лет не смог, а мелкие издатели-частники буквально за пару лет — смогли.
 
Собственно, вот рассказ господина Лазермана (ссылка):
 

В позднесоветскую эпоху, когда книжные магазины были забиты всякой макулатурой, от многотомных и многотонных собраний сочинений классиков марксизма до ежегодных пропагандистских брошюр «СССР в цифрах», мало-мальски приличная художественная литература была адовым дефицитом, а порой и предметом спекуляции. Поэтому советским книголюбам приходилось пускаться на всевозможные ухищрения для поощрения своей похвальной страсти.
 
Во-первых, люди просто менялись временно книжками или давали почитать знакомым, но персональные библиотеки были крайне скудны, и эта схема имела ограниченные возможности.
 
Второй вариант — система «книгообмена». Это были специальные полки в крупных книжных магазинах с доской объявлений по соседству — какая книга выставлена, и какую или какие хозяин хотел бы получить взамен. Оставлялись записки с вариантами, оставлялись телефоны, магазин же за размещение взымал малую мзду – если мне не изменяет память, 50 копеек за одно название.
 
Третий вариант – библиотеки. Это было совсем плачевно. На популярные книги велась предварительная запись на месяцы вперёд, но и это не гарантировало их прочтения — фонды беспощадно разворовывались, и некоторые нечистоплотные пользователи просто присваивали популярные издания, предпочитая выплатить штраф, чем вернуть дефицитную книгу.
 
Четвёртый вариант – сдавать макулатуру. За определённое количество сданной бумаги (от 20 кг, кажется) выдавались талоны на приобретение дефицитных изданий. Я лично этим никогда не занимался, но многие, прибегавшие к этой схеме, оставались недовольны, ибо выбора не было, и выдавались по талонам книги, имевшиеся в наличии. Приходилось прибегать опять к обменным схемам.
 
Пятый вариант – подписка, но для того, чтобы подписаться, к примеру, на Всемирную Библиотеку в 200 томов, нужен был блат не меньший, чем на покупку видеомагнитофона ВМ-12 по государственной цене и без очереди.
 
Шестой вариант, самый рациональный, но и полукриминальный – подпольная книготорговля. Приблизительно до 1990-91 года в нашем городке существовал чёрный книжный рынок. Он собирался утром по воскресеньям в лесополосе у железнодорожной ветки. Вот там можно было найти что угодно – вопрос был в цене.
 
В книжных магазинах средняя цена зависела исключительно от качества переплёта и оформления и колебалась в промежутке от 20 копеек за то, что сегодня называлось бы «покетбук», до 3-3,5 рублей за солидный фолиант с иллюстрациями. Впрочем, тут были оговорки: советская полиграфия была довольно убога, потому заказы на некоторые книги, к примеру, медицинские атласы, требовавшие размещения большого количества фотографий на бумаге высокого качества, размещались в Финляндии, Венгрии и ГДР, и вот они уже стоили совсем другие деньги — от 10 рублей и выше.

На чёрном книжном рынке же цены напрямую зависели от спроса, популярности и редкости книги, и покетбук мог стоить и 3, и 5 рублей — именно по стольку я выложил за свои первые сборники Гумилёва, Жигулина и Северянина. Антикварные книги вообще шли по отдельной статье и по отдельным ценам.
 
Ну, и седьмой, самый криминальный и бестолковый вариант — самиздат. Это были книги:
 
А. Старых авторов, малопечатаемых в СССР, но не особо вредоносных с точки зрения идеологии — в подавляющем большинстве поэзия Серебряного века.
 
Б. Эмигрантов 1-2-3 волны, деятелей царского режима и не относящихся к оным, от Милюкова и Деникина до Набокова, Бродского, Довлатова или Алешковского.
 
В. Явных антисоветчиков — Солженицына, Шаламова, Виктора Некрасова или Леонида Бородина.
 
Г. Откровенно пропагандистские антисоветские издания типа «Писем к другу» Светланы Аллилуевой или записок Елены Боннэр, перепечатки альманаха «Метрополь», эмигрантского книгоиздательства «Посев» и проч.
 
Д. И всякое прочее унылое — самопальные переводы Флемминга и Чейза, дореволюционные гороскопы и самоучители хиромантии и чёрной/белой магии, оккультные бредни Блаватской и кулинарные книги Молоховец и т.п. <…>
 
В слове «самиздат» главный корень — «сам». Это было творчество энтузиастов, каких и сегодня немало, но в пору отсутствия электронных сетей книги распечатывались обычно на пишущей машинке (шта?! – спросят меня зуммеры) под копирку в 4-5 слоёв (ШТА?!) или, в крайне редких случаях, откопированные те же машинописные тексты, размноженные на мерзкого цвета лиловой бумаге при посредстве чуда тогдашней копировальной техники — машин «Эра» и «Ксерокс». Впрочем, этот вариант был исключительно редок как по малому количеству оной техники в конторах, так и из-за неусыпного контроля [КГБ] за каждым таким аппаратом. Копии обращались в строжайшем секрете и по величайшему блату, чаще всего в узком кругу тусовки труЪ-интеллигентов и/или фарцовщиков, каковые, впрочем, нередко представляли собой одних и тех же людей.

Перестройка, уничтожение цензуры и вступление полиграфической промышленности в свободный рынок нанесли не нокаутирующий — смертельный удар по всем этим схемам, уничтожив их до основания и оставив лишь узкую нишу библиофилов-антикваров, ну, а приход интернета с массовой оцифровкой книг стал угрозой полиграфии, в целом.
 
Времена бумажных носителей канули в лету. Где-то я скучаю по старым добрым книгам и их иллюстрациям, запаху, тиснёному коленкору, а где-то — радуюсь, ибо по мере разрастания библиотеки жилого пространства в доме становилось всё меньше и меньше.
 
Лично я сегодня на бумаге покупаю исключительно роскошно оформленные издания, которые обладают самостоятельной художественной ценностью, а от всего остального отрёкся, и свои 26 книжных полок постепенно освобождаю. Первый этап выбраковки — на дачу, там своя коллекция; второй — в библиотеку, пока там ещё принимают бесплатно. Раньше, лет 15 назад, продавал барыгам, но теперь, когда у них цена упала ниже плинтуса, по 1-3-максимум 10 рублей за книгу, я к ним ходить гнушаюсь.
 
Теперь нашефсё — Интернет и электрокниги.

2. Очередь на подписку за книгами в СССР показана в известном фильме для детей «4:0 в пользу Танечки» 1982 года, с отметки 35 минут 40 секунд по ссылке.

Народ начинает собираться вечером, за день до того, как в книжном магазине начнётся подписка на Чехова. По мере того, как расползается слух о том, что «выкидывают Чехова», очередь растёт. Собравшаяся толпа, очевидно, собирается стоять до утра, до открытия магазина.

В фильме сцена показана не как комический эксцесс, а как совершенно нормальная ситуация, к которой все участники привыкли. С другой стороны, отстоять такую очередь считается небольшим подвигом (это одно из испытаний, которое школьники в фильме устраивают своей учительнице).

В принципе, я легко могу понять очередь. Когда я был школьником, у нас дома было полное собрание сочинений Чехова, а внутри были всякие рассказы, вот как раз любимый мой формат. Отстоять ночь в обмен на хорошие книги — выгодная сделка по тем временам. Опять-таки, советский народ умел организовываться: мне лично, к примеру, наносили фломастером номер на тыльную сторону ладони, чтобы я мог отойти по своим делам на 2-3 часа, а потом вернуться и встать обратно в очередь за нужным мне товаром.


3. Любопытная заметка о морали, которую воспитывали в детях некоторые книги времён СССР (ссылка):

В детстве у меня была книжка «Анекдоты про Насреддина». Приведу один.

Попросил Насреддин у бая казан. Бай дал ему старый маленький котелок. Насреддин вернул вовремя, да еще в придачу маленькую сковородку. «Котелок ночью ее родил». Через некоторое время Насреддин опять попросил у бая казан. Тот дал ему новый большой казан. Но Насреддин ничего не вернул. «Если ты поверил, что казан родил сковородку, то почему ты не веришь, что казан умер?».

Симпатии читателей на стороне Насреддина. Как он ловко облапошил жадного бая. Но… Всегда надо выслушать другую сторону. Бывает жена говорит, какой у нее муж подлец. Пьет, бьет ее и детей, настоящий кровопийца. Окружающие негодуют. Как еще земля носит такого негодяя. Но если послушать мужа, то оказывается жена гулящая и лживая. За домом не смотрит, деньги, которые муж зарабатывает, транжирит на гулянки и любовников. Танго танцуют вдвоем.

Давайте выслушаем бая.

Приходит к нему человек и просит казан. Сразу вопрос, почему у взрослого человека нет своего казана? Есть ли у него дом, семья? Может, он проходимец. Но отказать неудобно. Дал бай старый маленький котелок и в душе с ним простился. Но человек вовремя вернул котелок, да ещё и маленькую сковородку. Бай понимает шутку. Есть традиция. Если ты берёшь в долг посуду, то верни её с благодарностью. Если ты готовил плов, то верни с порцией плова, если жарил пирожки, верни с парой пирожков. То есть сковородка как бы плата за аренду котелка. Человек опять просит казан. Бай думает, человек аккуратный, вернул вовремя, да еще и с благодарностью. Дает новый большой казан. Но человек не возвращает ничего. Казан умер. А вот это уже «кидалово». Никто у тебя сковородку не просил, не нужна никакая благодарность. Но казан верни. Любой суд постановит или вернуть казан, или компенсировать ущерб.

И действительно, если история пересказана верно, то её герой — классический кидала. Сейчас, из 2025 года, даже сложно извернуть голову таким образом, чтобы сочувствовать наглому жулику, а не его жертве, проявившей доброту по отношению к плохому человеку…

Кстати, господин Лазерман забыл упомянуть ещё один советский способ разжиться книгами: взять у товарища в долг и не отдать. На этот счёт был даже придуман специальный термин, «зачитать».