«Отец — мужик суровый, заводской. Он мной гордится». Как живет и сколько зарабатывает потомственный фрезеровщик

Как в возрасте 14 лет начать работать на авиационном заводе, где всю жизнь трудились дед и отец? Сколько получают сегодня операторы ЧПУ-станков? Кому удается пережить сокращения на родном заводе? Что может растопить сердце простого рабочего, кроме хорошей зарплаты и при чем тут музыка в туалете? Обо всем этом «Мосленте» рассказал потомственный московский фрезеровщик с 22-летним стажем Георгий Пушич. Ниже — его монолог. Про династию Мой покойный дедушка всю жизнь делал и обслуживал авиационные двигатели на заводе имени Чернышева. Это метро «Тушинская», центральная проходная — на Вишневой, 7. Удивительно: дед начинал в том же цехе, в котором после начинал и мой отец, а потом и я туда же пришел. И мама моя на этом заводе успела поработать, а брат до сих пор там трудится. Про выбор профессии У меня и выбора особо не было, куда и кем устраиваться работать. В 14 лет я из школы ушел, отец предложил — давай на завод. В первые несколько месяцев у меня из-за возраста был сокращенный рабочий день: то ли до 10, то ли до 11 часов утра. Параллельно я пошел в вечернюю школу. В 2002 году найти ее в Москве оказалось огромной проблемой, во всем городе она, похоже, вообще была тогда одна — на Нахимовском проспекте. Начал с должности слесарь-инструментальщик. Мы занимались тем, что ремонтировали или изготавливали новые приспособления для производства. В основном — для сверловки деталей. Про переход на программиста ЧПУ-станков Слесарем-инструментальщиком я отработал года четыре. Потом отец меня по большому блату устроил на работу с ЧП-станками (станки с числовым программным управлением — прим. «Мосленты»), которые тогда только-только начали появляться на заводе. Я обучился, и понеслось. Работа сводится к тому, чтобы писать программу для ЧПУ-станка, а потом пойти и опробовать ее, чтобы дальше оператор по этой программе уже изготавливал детали. Про четыре года слесарем-ремонтником Потом потихонечку завод насытили ЧПУ-станками, и мы оказались больше не нужны. С перфокарт все перевели на программное управление, и отдел упразднили. Я долго не думал, куда пойти дальше. С тех пор, как стал серьезно работать с металлом, пришло понимание, что все то, что ты делаешь непосредственно руками, — это и есть правда. А все остальное, все эти циферки — как будто бы не мое и не то. Так что я пошел в цех слесарей-ремонтников и проработал там года четыре. Мы занимались ремонтом нестандартного оборудования. Насмотрелся на все. Мы и прессы многотонные разбирали — я тогда в первый раз в жизни увидел гайку на 130. Впятером ключ держали в руках, чтобы эти гайки откручивать. Истории из литейного цеха Помню, случай был. У нас литейный цех занимался тем, что лил алюминий. Причем делали это во вторую смену, потому что при плавке алюминия используется аммиак. Вонь стоит невозможная. И вот — лето, жара в цехе. Заходишь, мужики одеты так: на голове повязка, чтобы пот в глаза не капал, сами в майках и в шортах, что по технике безопасности — расстрел на месте. Но, поскольку это вторая смена и начальства никакого уже нет, они работают, как им удобно… Так вот. Нам нужно было подготовить старенький пресс к тому, чтобы его вывезти. По сути, дел — ну, на час с перекурами. У нас же ушло четыре дня. Мы заходим туда, три-четыре гайки крутанем и выходим, потому что просто невозможно оставаться — пот заливает. Потом поползли слухи — завод будут закрывать. И под это дело начали менять начальников цехов: ставить не производственников, которые работали, все понимают и знают, а ребят сразу после института, которые кроме авторучек ничего не видели. Пошли сокращения. Из десяти бригад нас тогда осталось две, в каждой по пять-шесть человек. А работы не убавилось. В таком режиме мы где-то полгода с ума посходили. Работали сверхурочно, каждый день с семи утра до восьми вечера, в том числе в субботу. Про три года на пиле В 2017-м мне подвернулось тепленькое местечко: заготовка металла. Я сидел на пиле и пилил болванки. Согласился на это, потому что мне было интересно изучать разного вида металлы, хотя сама работа была абсолютно дурацкая. Целыми днями сидишь и режешь. Зарплата — 75 тысяч плюс сверхурочные. Если я дополнительно оставался каждый день с понедельника по субботу, получалась 81-82 тысячи. Но часто происходило вот что: если кто-то из бригады напился и не вышел или напился и брак сделал, бригаду на 100 процентов — шлеп! — депремируют. И ты, как квиточки зарплатные получаешь, думаешь: «Какого хрена?! Почему так мало!» Но тут неожиданно для меня на завод из Китая привезли два новых ЧПУ-станка. Мне тут же предложили снова работать с ними, и как-то так само собой получилось, что я перешел на должность оператора. Про работу оператором станка с ЧПУ Со сменщиком договорились: в первую неделю я выхожу с 7:00 до 15:00, а во вторую — с 15:00 до 23:50. В таком режиме мы с ним отработали четыре года. Все было отлично. Вот только с каждым месяцем зарплата становилась все меньше, меньше, меньше, при этом нам все чаще и чаще приходилось оставаться сверхурочно. И мне это надоело! Я сменщику говорю: «Пойдем к начальнику цеха разговаривать». Пришли, объяснили ситуацию, сказали, что мы, по сути, жен своих не видим, ночуем на заводе за вот такие вот деньги. А он нам: «Ребят, ничего не могу вам предложить». Тут мы серьезно задумались, что же делать дальше. Стали смотреть объявления о работе, позвонили по друзьям. И так я, можно сказать, совершенно случайно, нашел место, где сейчас работаю, — компанию «ЭХО +», которая разрабатывает и производит системы ультразвукового неразрушающего контроля. Про поиск нового места работы Что мой сменщик, что я — мы всю жизнь отработали на заводе. В металлообработке у нас невероятный опыт: мне, например, 36 лет, и из них я 22 года в профессии. Но если я только на фрезерных станках работал, то друг мой и сменщик — еще и на токарных. И вот мы с ним пришли в «ЭХО+» в тот момент, когда компания только начала организовывать цех на территории технопарка «Строгино». Сели, пообщались непосредственно с генеральным директором — великолепный, мировой мужик. Просто отличный дядька! Он послушал нас, мы его, ударили по рукам, после чего доработали на своем заводе две недели и со спокойной душой ушли на новое место. Сейчас мы получаем на руки по 135 тысяч рублей, плюс квартальные выплаты, новогодние и премии. И дело не только в деньгах. А в том, что генеральный директор на первой же встрече нам сказал: «Посмотрите, какое у нас стоит оборудование, и если что нужно, станки, инструменты, компьютеры, мебель, — мы все купим. И так будет всегда». Мы такие дикие, с завода вырвавшиеся, после этого разговора и так уже чуть с ума не сошли! Заходим в туалет, а там музыка играет. Вы не представляете, какое это впечатление производит на заводского человека. Про работу фрезеровщика Сейчас я работаю на должности оператор станков с программным управлением фрезерной и токарной группы. Занимаюсь трехосевой фрезеровкой и токарной обработкой на ЧПУ-станках. Делаю детали для приборов, сложных машин, которые занимаются ультразвуковой дефектоскопией. Если объяснять упрощенно, то есть труба в море на глубине километр, по которой идет газ. Когда ее сварили, нужно сварной шов проверить. Наш прибор опускается на глубину и проходит по нему ультразвуком. Это позволяет оценить, герметичен ли шов, имеются ли внутри сварного соединения полости и, если да, как скоро там будет происходить деформация. С кем мы раньше на заводе работали — высочайшего класса мастера. Я бы их всех к себе позвал, но, увы, у нас оборудования столько нет. Мы с ними общаемся — от завода сейчас мало что осталось, но все хорошо устроились на новых местах. Про отца Моему отцу в этом году 80 лет исполнилось. В 79 его, как бы это помягче сказать, проводили на пенсию. А так бы он еще работал. Он — тот человек, с которым я советуюсь до сих пор. Если мне что-то непонятно, я всегда звоню: «Пап, с металлом так-то, так-то. Как обработать? Как он калится? Что взять в таком случае, какой металл лучше»? Папа — человек с максимально светлой головой и с незаменимым опытом в работе. Он сам это понимает. Говорит иногда: «Я сейчас сяду дома и начну коростой зарастать, а это — самое страшное». Потому что дедушка, его отец, примерно так же и закончил: его тоже проводили на пенсию, четыре года он дома отсидел, и все, помер. Отцу так совсем не хочется. И я ему говорю: «Живи, папа. Чертежики почитывай, чтобы работу не забывать»… Отец у меня — человек на эмоции очень скудный. Думаю, он гордится мной, я это вижу в его глазах. Но как настоящий суровый заводской мужик он, конечно, никогда этого не скажет и не покажет. Когда отмечали его 80-летие, мы в какой-то момент сели вдвоем. Он спрашивает: «Ну, как у тебя»? «На удивление, — говорю, — пап, все здорово». А он мне: «Молодец! Я за тебя рад».