Эвклид Кюрдзидис. Он играл и чеченского чабана, и героя-любовника
Заслуженный артист России Эвклид Кюрдзидис по национальности грек. Он искренне гордится своей греческой родословной, хотя появился на свет в СССР. Сюда после окончания Второй мировой войны переехали жить его бабушка и дедушка. У Эвклида – двойное гражданство, он часто летает в Грецию, даже баллотировался в мэры одного греческого приморского города. Но как творческий человек, актер со своим узнаваемым обликом и почерком, он реализовался в России.
– Эвклид, кем вы себя чувствуете в этой жизни? Русским греком? Греческим россиянином?
– Когда приезжаю на историческую родину, в Грецию, родственники мне говорят: ты русский. А здесь, в России, мне говорят, что я грек. Сам себя я считаю счастливым человеком, потому что во мне живут две великие культуры, обогатившие мир: русская и греческая.
– Русская культура естественно вошла в вашу жизнь вместе с образованием. А греческую культуру, догадываюсь, пришлось постигать самостоятельно?
– Она у меня в крови от бабушек и дедушек – и по линии отца, и по линии матери. Я появился на свет в Советском Союзе, но в детстве не говорил на русском языке. Там, где я родился, – а это Цалкинский район Грузинской ССР, – были расположены 60 деревень, в которых жили только греки. Они говорили в основном на понтийском (византийском) языке, который приближен к древнегреческому. Так что прикосновение к греческой истории и культуре я впитал, что называется, с молоком матери. Легенды и мифы древней Греции, которыми я зачитывался гораздо позже, были сначала преподнесены мне моей бабушкой Фотинией – разумеется, в народной интерпретации.
А русский был для меня сложным языком. Он поначалу мне настолько не давался, что в первых классах я приносил по русскому одни «колы». Но я очень хотел его постичь. Старался, заучивал учебники русского языка и литературы целыми страницами. В классе 8-м, когда заметил, что у меня списывают диктант, понял, что нахожусь на правильном пути.
Но легкий акцент, который я сам у себя не слышал, у меня оставался еще долго. С ним боролись в Днепропетровском театральном училище, которое я закончил в 1987 году, потом во ВГИКе. Я занимался специальными упражнениями, но уезжал на каникулы к родителям – и акцент возвращался. В какой-то момент преподаватели под угрозой исключения из вуза запретили мне бывать в родных местах. Я года три не ездил домой и постепенно избавился от своего говорка. Но совершенствуюсь в русском до сих пор, он для меня неисчерпаем.
– А что у вас сегодня с греческим?
– Мама порой шутит: «Сынок, поговори по-гречески, а мы посмеемся». Но при этом я иногда выдаю такие словесные обороты, которые уже и мама не помнит. Но я стараюсь сегодня читать на греческом, учу стихи, пою песни. В 2009 году я баллотировался в мэры города Салоники, о чем в свое время широко писалось. Для того, чтобы выступать перед публикой, зазубривал наизусть на греческом свои тексты, как в школе зазубривал целыми страницами очерк о жизни и творчестве Гоголя – ныне одного из моих любимых писателей.
– Вся эта история с выборами, которые вы предсказуемо проиграли, – была для вас была игрой, авантюрой, или вы всерьез рассчитывали на победу?
– К любому делу, к которому доводится быть причастным, я отношусь серьезно. Но я, разумеется, не собирался становиться мэром города. Я политикой не занимаюсь. Как гражданин, я интересуюсь ею, искренне переживаю за то, что происходит на планете, в особенности в России и Греции, но я до мозга костей человек творческий. И на первое предложение принять участие в выборах отказался. Но меня уговорили.
Греция находилась тогда в тяжелом экономическом положении, люди были подавлены, разобщены. Мне сказали, что на меня возлагается некая миссия – поднять людям настроение, вдохнуть веру в завтрашний день, да и просто развеселить их. Греки, живущие в Салониках постоянно, меня знали мало. Но меня хорошо знала постсоветская диаспора – не только этнические греки, но и русские, украинцы, грузины, армяне, имеющие греческое гражданство. И я согласился баллотироваться, хотя у меня в то время шли съемки, я выпускал новый спектакль.
Даже раз в неделю вылетать в Грецию для меня было сложно. Но я отнесся к своей миссии всерьез. Давал интервью, дискутировал с оппонентами, приходил к людям на свадьбы, на дискотеки. У меня подобралась замечательная команда, в которой были писатели, ученые, управленцы. В случае моей гипотетической победы я мог передать власть кому-нибудь из них. Не случилось. Но переполох наша команда наделала нешуточный. А лично мне было очень полезно поучаствовать в этом предвыборном марафоне. Я столько увидел новых лиц, глаз, пережил столько эмоций, мне это еще пригодится как актеру.
– Кстати, греки вас не зовут сниматься?
– Для меня это больной вопрос, но не зовут. Вернее, предложения время от времени возникают, но ничем не заканчиваются. Я в этом никого не виню. В Греции много своих хороших актеров, а фильмов снимается мало. Актеры, как правило, работают за небольшой гонорар или вовсе бесплатно. Тратить деньги на мои перелеты, переезды – чрезмерная роскошь, которую продюсеры не могут себе позволить.
Я, конечно, в меру сил слежу за греческим кино. Оно не стоит на месте. Одно имя Тео Ангелопулоса – классика мирового кино, недавно ушедшего от нас, чего стоит. Я, кстати, встречался с ним, когда он снимал один из последних своих фильмов в России. Мы хорошо поговорили, он выразил сожаление, что поздно познакомился со мной, поскольку все актеры были к тому времени уже утверждены. Я пробовался в голливудские проекты, играл в немецком фильме «Бабий яр», снимался в Швейцарии, Ливане, переиграл много иностранцев – французов, итальянцев, испанцев, евреев, арабов, грузин, чеченцев. Не теряю надежды сыграть грека в греческом кино.
– Насколько я знаю, ваши родители вернулись на историческую родину. У вас не было искушения податься вслед за ними?
– При получении греческого паспорта у меня и мысли не возникло навсегда уехать из СССР. Я здесь родился, учился, работал в театрах, служил в ракетных войсках под Астраханью. Это моя среда, мои университеты, моя судьба. Так, во всяком случае, я думал до начала 1990 годов, которые меня сначала, как и всех нас, окрылили свободой.
А потом начался весь тот ужас, который мы расхлебываем до сих пор. Страну разрывали на части, начался передел собственности, который затронул все сферы жизни. Театр в Пятигорске, где я в то время служил, находился в старинном здании в центре города, в исторической зоне. Так вот, его сожгли. Потом восстановили, но забрали под бизнес. Находясь в жестокой депрессухе, я тогда всерьез задумался об отъезде в Грецию.
По счастливой случайности в то время мне позвонил друг Николай Анашкин, который учился в Литинституте. Предложил приехать в Москву, побыть здесь некоторое время. Я приехал, и с первых шагов по московским улицам у меня возникло ощущение, что я здесь уже однажды жил. Что я причастен к жизни этого города. Что он соразмерен моим ритмам, надеждам, мечтам, масштабам.
Я тыкался в разные театры, меня не брали. Пришла мысль, что надо закончить московский вуз, чтобы иметь право здесь жить и работать. Театральное образование у меня было, а вот кино… Не то чтобы я был к нему равнодушен. Но оно было от меня далеко и высоко – как Олимп, на котором живут кинобоги. Тем не менее, решил попробовать поступить во ВГИК. Меня отговаривали, пугали огромным конкурсом. Но я поступил с первого раза. И закончил институт с красным дипломом. Так началась моя московская жизнь, которая в течение десяти лет меня испытывала, проверяла, примеряла к себе и в итоге приняла.
– Вам повезло в начале пути. Вашим педагогом во ВГИКе был Анатолий Ромашин, свою первую роль в кино вы сыграли у Владимира Мотыля. Первые роли на московской сцене вы репетировали под началом Нины Чусовой и Петера Штайна. Но, как мне кажется, в последние годы личности такого масштаба на вашем пути встречаются реже…
– Не скажу. Были незабываемые встречи с Алексеем Балабановым, у которого в фильме «Война» я сыграл возрастную, острохарактерную роль чеченского чабана. Интересно работалось с Владимиром Хотиненко, Леонидом Квинихидзе, Вячеславом Криштофовичем. А какое количество выдающихся актеров встретилось на моем пути! Помимо своего мастера Анатолия Ромашина я многому научился у Армена Джигарханяна, заглядывая к нему на уроки. Я ходил на занятия к Алексею Баталову, который руководил актерским факультетом. Как я могу не назвать их моими учителями?
И потом, я снялся в 60 картинах – и почти в каждой были встречи с легендами нашего кино: от Людмилы Чурсиной и Леонида Каневского до Елены Сафоновой и Ларисы Удовиченко. Так что общением с выдающимися мастерами я не обделен. Другое дело, что в последние годы уровень картин, уровень предлагаемого мне материала, скажем так, помельчал.
– Именно это я имею в виду. Раньше в вашей судьбе были фильмы-события. Сейчас в основном вы снимаетесь в сериалах, увы, не всегда высокого творческого полета. Скажите, вы отбраковываете какие-то сценарии или соглашаетесь на все роли, которые вам предлагают? Мол, времена нынче суровые, «не до грибов»…
– Знаете, как человеку, пережившему лихие девяностые, мне сегодня ничего не страшно. И в профессию я пришел не из-за денег или славы. Я стал актером потому, что не мыслил себя в ином качестве. Именно поэтому я позволяю себе роли выбирать. Читаю иной сценарий, а там играть нечего. Персонаж заявлен номинально, с ним на протяжении всего сериала ничего не происходит. И я имею смелость (или наглость, как считают некоторые) говорить «нет». Но ничего. В нашей профессии надо уметь ждать, я это знаю точно. И верю, что в моей жизни еще появятся Мотыль, Балабанов, Ангелопулос…
– И что, вы праздно сидите на диване и ждете звонка?
– Нет, я не сижу без работы. В моей жизни есть театр. Если бы его не было, я бы, наверное, сошел с ума или даже умер. Я и в кино шел для того, чтобы, приобретя какую-никакую экранную известность, потом в новом качестве вернуться на сцену. Сегодня я играю в трех представлениях: в антрепризных, очень популярных спектаклях «Только для женщин» и «На высоких каблуках», а в репертуарном Театре Луны играю царя Креонта в древнегреческой трагедии. Театр для меня – это и постоянный тренинг, и отдушина. Кроме того, я читаю стихи, сказки, рассказы из книги архимандрита Тихона Шевкунова «Несвятые святые» в сопровождении оркестра, гастролирую со своей сольной программой «Наедине с тобой», это такой концерт-импровизация. Так что паузы в кино меня не пугают.
– На своем веку вы сыграли бездну отрицательных персонажей. Как это случилось при вашем безусловном обаянии?
– Я начинал свою кинокарьеру в нулевые. Тогда фильмы практически не снимались. Но стали появляться первые сериалы. И я сыграл у Тиграна Кеосаяна в «Мужской работе» чеченского боевика. Потом появились сериалы «Спецназ», «Оперативный псевдоним-2», уже упоминавшийся фильм «Война», в которых я играл все тех же отрицательных типов. И тут я испугался, что только в этом качестве меня отныне и станут воспринимать. Однажды я пришел на кинопробу и честно сказал, что не могу больше играть подобных персонажей. И знаете, что мне ответили? – «Да посмотрите на себя в зеркало, кого вам еще играть?».
Я не снимался три года, терпел. И когда мне предложили в сериале «Мой личный враг» сыграть романтического персонажа, француза, героя-любовника с аристократической кровью, это стало для меня спасением. После этого чередой пошли положительные персонажи. Но когда мне теперь опять предлагают идеального героя, я ловлю себя на мысли, что порой мне интереснее было бы сыграть антигероя. Он выписан ярче, колоритнее. И знаете, что я слышу в ответ? – «Эвклид, посмотрите на себя в зеркало. У вас эффектная внешность, добрые глаза. Ну, какой из вас бандит?».
Между тем наша профессия предполагает не демонстрацию себя, своей стати, а перевоплощение. Преодоление наработанных приемов и штампов. Мучительный поиск персонажа, в чью шкуру ты должен влезть. Я к такому поиску готов. Опыт учит: настоящее рождается только в творческих муках, в преодолении себя. А то, что легко далось, легко забывается.
– И последний вопрос. Знаю, что в юности вы экспериментировали с виноделием, делали наливки, настойки. Нет мыслей заняться виноделием всерьез, подобно вашим знаменитым коллегам – Пьеру Ришару, Жерару Депардье, Никите Михалкову?
– Когда у меня появятся такие возможности, как у Депардье или Михалкова, я подумаю о вашем предложении. А если говорить серьезно, то я больше думаю в последнее время о своем ресторане. Для меня это опять-таки не способ заработать побольше денег. Просто у меня есть довольно большой круг друзей, которых я люблю и которые меня любят. В Москве есть достаточно сплоченная греческая диаспора. Наконец, у меня есть мой зритель. И мне кажется, я смог бы создать ресторан, где была бы не только вкуснейшая греческая кухня, но и прекрасная творческая атмосфера.
– И когда планируете открыться?
– Как только это случится, вы будете приглашены в качестве одного из первых гостей.