Всеволод Чаплин: Ислам исповедует одинокого Бога, которому не нужны творения
Бог очень далёк, ему не нужны люди, он не испытывает потребности в общении с кем бы то ни было.
А. Венедиктов― Это программа «Сбитый фокус», отец Всеволод Чаплин. Добрый день.
В. Чаплин― Приветствую вас.
А. Венедиктов― Алексей Венедиктов и Леся Рябцева.
В. Чаплин― Здравствуйте.
Л. Рябцева― Скажите, пожалуйста, объясните мне, для вас служение – это работа?
В. Чаплин― Я священник и бюрократ. Служение священника – это служение, служение бюрократа – это работа. Но я все-таки считаю, что бюрократическая работа – это тоже часть служения. Без бюрократии церкви быть не может, как в любом другом человеческом сообществе, я убежден в том, что в этом есть, если хотите, часть вот того дела, большого дела, той миссии, которую я делаю. Знаете, я бы никогда на стал светским бюрократом. Вот положите мне какие угодно деньги, какой угодно пост…
А. Венедиктов― Министра по делам культа.
В. Чаплин― Не пойду.
А. Венедиктов― Министром по делам культа?
А. Венедиктов― А по-моему, уже есть министр по делам культа у нашего государства. Нам так кажется.
В. Чаплин― Нет, я церковный министр по делам государства и общества.
Л. Рябцева― А получается, что церковь – ваше место работы? То есть, у вас есть график, у вас есть зарплата.
В. Чаплин― Конечно, да, да, есть такая жизнь, вы знаете. Графика нет, потому что я работаю, как правило, где-то с семи или восьми утра до часу-двух ночи. То есть, я работаю практически постоянно. Я, как правило, работаю с текстами и это делаю всегда почти везде: в самолете, в машине. К сожалению, иногда часто на мероприятиях, более того, бывает и такое: ведешь программу в прямом эфире, и одновременно пишешь. Такая жизнь.
А. Венедиктов― Но это что…
А. Венедиктов― Зачем? Что за тексты?
В. Чаплин― Самые разные тексты. Это церковные документы, достаточно такие значимые.
А. Венедиктов― Это бюрократическая работа?
В. Чаплин― Не только. Это в том числе (неразб.) документы. Я на самом деле имею, скажем так, некоторое отношение ко всем церковным текстам, которые… ну, почти ко всем церковным текстам на общественно-значимые темы, если говорить вашим языком, политические темы года, примерно с 91-го, если не с 90-го.
Вот для меня здесь нет приоритетов. В церкви люди не равны, но перед богом то, что ты делаешь, равно. Сложный ли это текст, статусный, или это ответ совершенно убогому человеку. Убогий – у бога, да?
Л. Рябцева― Вы сказали, что вы занимаетесь этой работой с 90-х годов. В чем случился ваш карьерный рост?
Л. Рябцева― А что изменилось за это время? Вы выросли по стажу, или у вас появилась какая-то более высокая должность, у вас сменились начальники?
В. Чаплин― Какие-то должности меняются. Начальников у меня было всего два, это покойный митрополит Питирим и патриарх Кирилл, так вот, собственно, изменений было очень немного. Но при этом изменилось время, и я почему-то считаю, что оно изменилось не в последнюю очередь, а потому, что мы что-то придумывали еще в 80-е годы и в 90-е годы. Время меняется в ту сторону, в которую мы хотели его изменить еще тогда, когда мы были неформальной христианской молодежью в 81-82-м году. Советскую власть победили не только мы и не столько мы, но мы придумали, как это сделать. И придумаем и следующий исторический ход, и следующую историческую эпоху.
А. Венедиктов― Победить Путина?
В. Чаплин― То, что сегодня делается в мире. Путин тоже ведь меняется, он был раньше одним и теперь стал другим. Есть логика истории. Вот я считаю, что этой логикой истории в каком-то смысле управляют люди, которые еще в 70-е или 80-е годы думали о том, что будет после Советского Союза и что будет послезавтра.
А. Венедиктов― Кто эти люди, отец Всеволод? Кто эти люди?
В. Чаплин― Да, вот мы с вами в том числе. Только почему-то вы не стали думать о том, что будет послезавтра, или, может быть, вы думаете, только не говорите. Но вот мысль, улавливающая движение народной души, она, конечно, сильнее любого властителя. И умный властитель, хитрый властитель, эффективный властитель подстроится под это.
А. Венедиктов― То есть, он не ведет овец, он становится одной из овец?
В. Чаплин― Он должен улавливать волю народа и попытаться ее, что называется, возглавить. Даже Сталин пошел этим путем. Все остальные более яркие личности в его период – Троцкий, там, или Бухарин, проиграли, потому что пытались поломать волю народа. Ее нужно услышать, попробовать выразить. Возглавить или не возглавить – уже десятое дело.
В. Чаплин― Нет, нет.
А. Венедиктов― И Сталин возглавил это движение?
В. Чаплин― Нет, это все делали против воли народа, поверьте мне.
А. Венедиктов― Вы сказали, что Сталин возглавил волю народа. Но это было при нем!
В. Чаплин― Он все-таки восстановил место церкви в жизни страны. Очень аккуратно, очень постепенно, но он это сделал.
А. Венедиктов― Но сначала убив массу священников.
В. Чаплин― Вот вопрос возникает следующий. Не каждый священник в это время был убит за веру. Очень многие на самом деле считали, что нужно отстаивать некие устаревшие политические позиции. Но, так или иначе, вот эти массовые репрессии, они ведь на самом деле в значительной степени уничтожили тех, кто их и породил. Да, в это время много погибло верующих, очень много погибло священнослужителей и монашествующих, но не случайно многие остались. Я не думаю, что у Сталина был план полностью уничтожить веру в народе и уничтожить церковь. У Троцкого, скорее всего, такой план был. У Бухарина – может быть. У какого-нибудь Енукидзе – возможно. Думаю, что у Сталина – нет.
Л. Рябцева― Получается, вы восхваляете манипуляции народом.
В. Чаплин― Это ваши слова. В Сталине было хорошее и было плохое. Вот так отвечу.
Л. Рябцева― То есть, правители должны понимать, что хочет народ…
В. Чаплин― Да, именно так.
Л. Рябцева― … и управлять этим хотением, подстраиваться?
В. Чаплин― Нет, они должны выражать волю народа. По-моему, я достаточно ясно об этом сказал.
Л. Рябцева― Я просто уточняю.
В. Чаплин― Они… вот историю делает тот, кто слышит ее поступь и кто пытается что-то невысказанное высказать, в том числе, в категориях политики, права и так далее.
Л. Рябцева― Вам кажется, что вы войдете в историю?
В. Чаплин― Не знаю. Понятия не имею.
А. Венедиктов― Но вам кажется?
В. Чаплин― А мне все равно.
Л. Рябцева― Почему?
В. Чаплин― Кажется, что да.
Л. Рябцева― Хорошо.
А. Венедиктов― Хорошо. Это отец Всеволод Чаплин. Леся?
Л. Рябцева― Как вы считаете, церковь должна быть бедной?
В. Чаплин― В церкви должны быть бедные люди, вот, вы понимаете…
Л. Рябцева― Прихожане или священнослужители?
В. Чаплин― Бедные люди, да? Вот в церкви не должно быть человека, который кичится собственным богатством. И я знаю, пожалуйста, у нас в храме есть достаточно большое количество людей, достаточно богатых и влиятельных в обществе, но они приходят сюда в таком casual style, и никогда никто из них не будет кичиться собственным богатством или собственным положением. Но в церкви люди, они равны, как я вам уже сказал, и самое лучшее отдается, конечно, на украшение храма, на украшение иконостаса, на облачение священников богослужебное. А часто верующие люди что-то священнику жертвуют, чтобы он жил не хуже, чем прихожане. Совершенно особое место у епископа, он ходит в золотых ризах, он отделен особым пространством в храме, у него есть трон. И вот это нормально, вот это еще раз говорит о том, что у церкви есть особое служение. Вот я не епископ, я могу бегать по церковному двору в подряснике, а вот епископ уже не может. А, может быть, ему хочется побегать в casual style, но он уже не может. И поэтому есть в церкви разное служение.
В. Чаплин― И, кстати, разные виды внешнего оформления этого служения, но при этом тот же епископ не имеет практически ничего лишнего, он не может ничего передать по наследству, потому что особенно ничего у него нет, он не может ничего передать братьям или сестрам, или кому-нибудь еще в этом роде. У священника обычно есть личное имущество. Лишнего обычно нет, но личное есть. И обычно оно очень скромное, кстати.
А. Венедиктов― Вот все эти истории: часы, машины, дачи, подарки, которые идут иерархам церкви.
Л. Рябцева― Взятки?
Л. Рябцева― А бывают взятки?
В. Чаплин― А что может священник или епископ сделать, за что ему стоит давать взятку? Не знаю.
А. Венедиктов― Я не знаю, я не пробовал, но я могу сейчас придумать.
В. Чаплин― Отмазать кого-то от тюрьмы?..
Л. Рябцева― Я могу сейчас попробовать дать взятку.
В. Чаплин― Ну, давайте. А что я могу сделать? А что я могу сделать за эту взятку такого, что было бы на пользу господину Венедиктову или «Эху Москвы», за что мне можно дать взятку, объясните мне.
А. Венедиктов― Но все-таки, о больших подарках, о дорогих подарках, которые видны, которые видны на экране.
А. Венедиктов― Передариваете.
В. Чаплин― Передариваю. Этого я вам не говорил, потому что это тайна от тех, кто это все мне дарит, но это обычно не аудитория «Эха Москвы».
А. Венедиктов― Понятно, отец Всеволод, тем не менее, дорогие часы, я говорю, то, что видно, да? Мы помним эту историю с патриархом с часами. Вот насколько, вы считаете, это правильно, когда священнослужитель, даже самый высокий, или епископ, неважно, это же не облачение, это не часть облачения.
В. Чаплин― Ну, если что-то дарят, я считаю, что можно это принимать, и, как правило, ведь это не становится какой-то частью личного обихода, вот очень часто все передаривают подарки другим. Например, если брать священнические кресты – у меня нет ни одного креста, который бы я купил сам или заказал где-нибудь. Это все подарено. Сколько они стоят, я не знаю. А, возможно, некоторые стоят достаточно много. А какие-то я сам кому-то передарил. Я никогда не интересовался, сколько они стоят и из чего они сделаны. Вот не знаю просто. Вот у меня крест, его мне подарил митрополит киевский Владимир покойный в Киеве, я думаю, что он достаточно дешевый, но я думаю, что есть кресты, которые являются достаточно дорогими.
А. Венедиктов― Церковь как институт бедна в России? Русская Православная Церковь Московского патриархата.
В. Чаплин― Да, она беднее большинства крупных компаний. Она, конечно, гораздо беднее государства.
В. Чаплин― Ну, да, конечно. Она беднее крупных образовательных систем, связанных с большими деньгами, таких, как Высшая школа экономики или иные такие вузы системы.
А. Венедиктов― Что-то я сомневаюсь, чтобы Русская Православная Церковь была беднее какого-то института.
В. Чаплин― Да, да, вы знаете, я имею в виду вот эти вузы системы, где люди получают достаточно большие зарплаты, где есть сотни, если не тысячи действующих штатных единиц. Но на самом деле в церкви очень много денег, которые сразу же уходят куда-то.
А. Венедиктов― Да, расскажите. А можете бюджет прихода рассказать?
В. Чаплин― Да, пожалуйста. Мы получаем около миллиона рублей и около 800 тысяч тратим на коммуналку и зарплату. То есть, вот остается 200 тысяч. При этом нужно восстанавливать здание, оно у нас обсыпается потихонечку, потому что ремонт в 90-е годы делался не самым лучшим образом. У нас есть еще один большой ремонт. И на самом деле эти средства мы должны зарабатывать сами.
А. Венедиктов― Как?
В. Чаплин― Иногда появляются спонсоры. Иногда приходится ходить с протянутой рукой. Очень редко что-то дают быстро. Знаете, у меня здесь бывали разные люди, в том числе достаточно известные в мире бизнеса. Почти никто ничего не дал. Вот так скажем. И от московских властей или от федеральных властей тоже почти ничего не было. Может быть, один раз что-то от Москвы подкинули на организацию подсветки в храме. Так что, если кто-то что-то жертвует, на самом деле люди жертвуют достаточно часто, почти все это куда-то уходит, так что не остается даже на ремонт или на какие-то еще текущие нужды.
А. Венедиктов― Отец Всеволод Чаплин. Вы, знаете, что вас многие считают мракобесом?
В. Чаплин― Ну, естественно.
А. Венедиктов― Обскурантистом.
В. Чаплин― Я такой и есть.
А. Венедиктов― А почему вы мракобес?
В. Чаплин― Я пытаюсь на самом деле сказать очень важную вещь. Христианство, если это настоящее христианство – это не витрина вот такого миссионерского магазинчика, которая должна привлечь людей, и все равно, что с ними дальше будет. А христианство – это все-таки вещь, которая требует от человека всей жизни. Я не люблю Кузьмину-Караваеву, я не поклонник ее творчества, но она однажды сказала одну очень правильную вещь: христианство – это огонь, или его нет. Вот христианство должно человека полностью включить в себя.
А. Венедиктов― Сжечь?
А. Венедиктов― Не плюралистично?
В. Чаплин― Абсолютно так. Вот, пожалуйста, мы сейчас на богослужении Рождества вот такие слова читали: Августу единоначальствующу на земли, многоначалие человеков преста. И Тебе вочеловечшуся от Чистыя, многобожие идолов упразднися.
Очень сложные слова, понятно, это еще греческий в переводе на церковнославянский и так далее. Но суть очень простая: когда Август был одним императором, исчезло многоначалие среди людей. И когда ты, господи, воплотился, стал человеком, упразднилось многобожие идолов. Первая заповедь божия: я – твой Бог, да не будут у тебя боги иные, нежели чем я. Никакой инклюзивности, отсутствие плюрализма. Вот это христианство. Это очень не нравится многим людям, я знаю. Но не нужно пытаться уговорить себя или уговорить кого-то в том, что христианство совместимо вот с этими идолами, с этим многобожием идолов.
А. Венедиктов― Какими идолами?
В. Чаплин― Идолом комфорта, идолом спокойствия душевного, идолом успеха, идолом денег, идолом плюрализма. Верой в отсутствие истины как в последнюю истину. Вот это все не про нас.
А. Венедиктов― Вот я агностик, поэтому мне легко говорить сбоку, да? Я этим не хвалюсь, я просто объясняю, что я не внутри, и поэтому в данном случае, как ни странно, к вашим словам я только наблюдатель. Мы знаем, что в христианстве есть разные течения. Есть православная церковь, есть католики, есть протестанты.
В. Чаплин― Но истина все равно одна.
А. Венедиктов― Нет, истина одна, но они по-разному разговаривают.
В. Чаплин― Истина одна. И я считаю, что она именно в православной церкви.
А. Венедиктов― Вы когда-то сказали, что вы не будете молиться с христианами других конфессий.
В. Чаплин― Очень давно этого не делаю.
А. Венедиктов― Почему?
А. Венедиктов― Почему?
В. Чаплин― И сделали это примерно в 90-е годы, в конце 90-х, и нас стали гораздо больше уважать. А потому что истина одна, потому что вовсе не всякий, кто говорит «Господи, Господи» пойдет в Царствие Небесное…
А. Венедиктов― Вы точно мракобес, я присоединяюсь абсолютно.
В. Чаплин― Да, да.
А. Венедиктов― Истина одна.
В. Чаплин― Нет плюрализма истины, нет относительности в истине и в этике.
Л. Рябцева― Могли бы вы мне объяснить, получается, существуют разные каналы доступа к истине?
В. Чаплин― Нет, он один.
Л. Рябцева― Хорошо, один.
Л. Рябцева― А куда?
В. Чаплин― Нет множественности истин о Боге.
А. Венедиктов― Куда?
Л. Рябцева― Они в космос уходят? Куда?
В. Чаплин― А некоторые люди принимают за Бога силы природы или людей, там, например, обожествляли того же Сталина. А некоторые могут принимать за Бога то, чего нет. Вот Бога в душе нашего интеллигента – его нет. Обращаясь к так называемому Богу в душе, который оправдает какой угодно грех и какое угодно преступление, этот человек обращается к тому, чего нет. Более того, есть те, кто обращаются, как к Богу, к злой силе. Бог один, обращаться к нему можно только, извините, как вы говорите, через один канал, да. Вовсе не все пути ведут к Богу, и часто получается так, что кто-то почитает за Бога что-то, что Богом не является, кого-то, кто Богом не является, и даже то, чего нет.
Л. Рябцева― То есть, католики молятся не Богу, а?..
В. Чаплин― Католики – христиане, они молятся Христу, да. Но мы не молимся вместе с ними, потому что их молитвенная практика не совсем, я бы сказал, здравомысленная с точки зрения…
А. Венедиктов― У них кривая труба?
А. Венедиктов― Но труба кривая?
Л. Рябцева― То есть вам не хватает аскезы у католиков?
В. Чаплин― А причём здесь аскеза? Нет, она у них есть. Просто аскеза ума – вот этого, может быть, немножко меньше, чем надо бы.
Л. Рябцева― Но тем не менее вы подписали вместе с мусульманами, буддистами закон о традиционных религиях, да?
А. Венедиктов― Закон о совести, где перечисляются как бы традиционные религии в России. Хорошо. Вы его готовили. Мы это знаем. Знаем, что его готовили.
В. Чаплин― Мы обсуждали его с государством, скажем так. Очень много спорили. Я помню, это было ельцинское время, 1990-е годы.
А. Венедиктов― 1997.
В. Чаплин― Споры шли с 1993 года. В своё время был принят близкий закон с ветом Российской Федерации, потом он был удалён. Споры шли 5 лет примерно.
А. Венедиктов― Вы тоже считаете, как и закон, что в России четыре традиционные религии и остальные?
А. Венедиктов― Конечно. Он там перечисляет. Вы читали, вы готовились. Перечисляется четыре. И остальные.
В. Чаплин― Православие, христианство как бы в целом, буддизм, иудаизм и ислам.
А. Венедиктов― И остальные.
В. Чаплин― Ну да.
А. Венедиктов― Написано: «и остальные».
В. Чаплин― Да, да, да.
А. Венедиктов― «И другие». Но вы согласны с такой…
В. Чаплин― Ещё проще, уж веришь или нет, и особых преимуществ у этих пяти названных нет. Это лирика, если хотите. Это преамбула к закону, которая не имеет прямых последствий.
А. Венедиктов― Отец Всеволод, лукавство – это грех, как мне объясняли, представляете? Потому что на самом деле теперь, когда…
А. Венедиктов― А я докажу вам, что…
В. Чаплин― У нас есть какие-то преимущества на голосовании – это преамбула. Особо ничего…
А. Венедиктов― Я вам докажу. Основы преподавания истории религии в школе. Именно эти четыре религии, которые перечислены в преамбуле, только преподаются в школах и предлагаются на выбор. Никаких других и остальных в школах нет.
В. Чаплин― А что бы вы хотели ещё…
В. Чаплин― Относительное преимущество. Всё-таки прямой связи здесь нет – это раз. Во-вторых, а что ещё вы бы хотели предложить школе? Свидетелей Иеговы с их доктриной, тантризм, что ещё…
А. Венедиктов― Я не специалист.
Л. Рябцева― Это выбор родителей, наверное, должен быть. Нет?
В. Чаплин― Абсолютно точно. Абсолютно правильно. Устами младенца глаголет истина.
Л. Рябцева― Спасибо.
В. Чаплин― Опять же, а кто же ещё, господа? Так вот, родители имеют эксклюзивное право определять, какое мировоззрение их ребёнку будет преподаваться в школе. Не школьный директор, не РОНО и не государство, и не какой-нибудь народный сход, а именно родители имеют право выбора.
А. Венедиктов― Смотрите, Всеволод, вы сказали однажды, что для вас православный мир более важен, чем русский. Что вы имели в виду? Это надо пояснить.
С другой стороны, конечно, мы не можем полностью отказаться от должного отношения к собственному народу, от любви к нему, от того, чтобы разделять его интересы, от того, чтобы попытаться услышать его настроение, его душу. Вот крайности космополитизма и крайности ультрапатриотизма – это опасные вещи, политически опасные вещи с точки зрения веры этого человека своим убеждениям. Но, конечно, для меня, положим, православные негры из Кении, сейчас таких достаточно много, ближе, чем русские атеисты.
А. Венедиктов― Понятно.
В. Чаплин― Кенийский?
Л. Рябцева― Ваш.
А. Венедиктов― Ваш совместно с кенийским…
В. Чаплин― А я не считаю себя в первую очередь националистом или патриотом. В первую очередь всё-таки я считаю себя христианином, наверное. По крайней мере…
А. Венедиктов― Христианский космополитизм.
В. Чаплин― Да вот нет, понимаете. Вас постоянно сносит то в одну крайность, то в другую.
А. Венедиктов― А вы стоите мракобесно, как столб?
В. Чаплин― А я мракобесно стою, как столб. Потому что видите, в чём разница. Очевидно, вы считаете, что истина переменчива, а те же нравственные нормы – это то, что придумали люди. А я считаю, что это то, что один раз дал вечный и неизменный Бог, и значит эти ценности не меняются.
А. Венедиктов― Не совсем мракобес. Леся.
В. Чаплин― Если вы посмотрите некоторые патриотические сайты, то там я как раз жидомасон и враг народа.
А. Венедиктов― Это мы знаем.
Л. Рябцева― Что делать с Кавказом? Там же православные люди.
А. Венедиктов― Что-то переменчиво.
Л. Рябцева― А вы часто рефлексируете на эту тему? Переживаете? Вас называют жидомасоном и фашистом.
Л. Рябцева― Вы о людях беспокоитесь?
В. Чаплин― Как меня называют, мне абсолютно всё равно. Я не читаю ни хвалебные, ни ругательные посты о себе, чтобы не оказаться управляемым этими толпами ботов или кого ещё при этом упоминают. Но о том, в какой идейной обстановке должна жить Россия и должен жить мир – вот об этом я думаю много. Я в день читаю примерно 100 страниц того, что люди наговорили за сутки. Вы знаете, иногда попадаются очень интересные, очень умные вещи.
А. Венедиктов― Про Северный Кавказ ты хотела спросить.
Л. Рябцева― Да, я хотела спросить про Кавказ. Там же живут православные люди. Но при этом живут по зову крови. Как это сочетается?
В. Чаплин― А что имеется в виду? Живут по зову крови?
А. Венедиктов― Хорошо. По шариату. Давайте назовём это более узко, хотя это не совсем правильно.
В. Чаплин― По адату, который сменяется шариатом. Скажем так.
А. Венедиктов― Они находятся внутри православного мира и России, но живут по совсем особым иным правилам и смотрят в другие трубы совсем непонятно куда, по вашей теории.
В. Чаплин― Кстати, правила очень часто похожи, если говорить о родовых правилах, об этических правилах.
А. Венедиктов― Многожёнство, например.
А. Венедиктов― А ислам?
Исламская религиозно-политическая система достаточно далека, но всё-таки нравственные ценности во многом похожи. Поэтому всегда мы, разделив общественное пространство (общего у нас обычно не получается), ухитрялись достаточно успешно жить в мире, в том числе на этом самом Северном Кавказе.
А. Венедиктов― Мы с вами учились по одним советским учебникам истории, где была единая советская общность, советский народ.
В. Чаплин― Не было их тогда, слушайте.
А. Венедиктов― Вот именно. Но мы с вами учились по таким учебникам.
В. Чаплин― Подождите. В XIX веке, когда не было советского народа, не было советских учебников, вскоре после войны отлично жили на одной территории казаки и…
А. Венедиктов― Мы читали «Хаджи-Мурата» вместе с вами.
В. Чаплин― После этого они довольно быстро учились жить в мире. Как и на Ближнем Востоке, кстати.
Л. Рябцева― Мы с вами заговорили про Рождество. Вопрос прислал мой читатель в Твиттере: «Иисус был революционером?».
Л. Рябцева― Ни Навальным.
В. Чаплин― Ни Махатмой Ганди. Ну, это уж не знаю. Вам как-то виднее, как эта аналогия нравится людям или нет. Но он сделал, конечно, гораздо более важное, если говорить о революции. Он не просто ведь учение какое-то проповедовал, хотя учение очень интересно хотя бы тем, что оно даёт недостижимую человеческими силами нравственную планку. Нельзя самому через самосовершенствование достичь той нравственной высоты, о которой говорит Христос в Нагорной проповеди. Только через божью помощь, божье действие, божье участие в твоей жизни можно этой планки достичь. Но самое главное: он вернул людям рай, открыл вновь людям небо, потому что он был не только человек, а и Бог. Он мог, будучи безгрешным, принести себя в жертву, чтобы человеческий грех был искуплён. Сам грешный человек себя искупить не мог. Вот разница. Вот, если хотите, глобальный переворот, который был совершён. Это вещь гораздо более важная, чем все прошлые и нынешние режимы, бунты, революции, разного рода угнетения или борьба с угнетением.
Поэтому христианство – это о том, что на самом деле важно. Вот, единое на потреб, как говорится в церковнославянском Евангелии. То одно, что только можно, то есть вечная жизнь и вхождение в неё – об этом христианство.
А. Венедиктов― Отец Всеволод Чаплин у нас в программе «Сбитый фокус». Вот ещё один сбитый фокус. Один из наших слушателей спросил: «Почему две главные системы XX века – христианство и коммунизм – сделали евреи?».
В. Чаплин― Как и многие другие системы. Почему именно христианство и коммунизм? А Уолл-стрит? А капитализм, по большому счёту.
В. Чаплин― Идея Вебера, что капитализм придумали протестанты – это очень странная идея. Ростовщичество…
А. Венедиктов― Ответьте нашему слушателю.
В. Чаплин― Так получилось. Особая роль у народа в истории.
А. Венедиктов― Давайте про христианство.
В. Чаплин― Действительно особая роль еврейского народа в истории. От этого никуда не деться. Нравится это кому-то, не нравится. Кто-то может сказать, что это плохо. Кто-то может сказать, что это исключительно хорошо. Вот это так. Это был богоизбранный народ. И печать богоизбранности, конечно, не исчезла никуда. И в судьбе, и в мозгах, и в культуре, и в мысли. Есть, наверное, всё-таки, скорее всего у этого народа и многих других вот этим особым… Особая история отношений с Богом.
А. Венедиктов― Это поручение?
В. Чаплин― Особой истории отношения с Богом. Это не всегда ведь отношение мира и любви. Это и бунт против Бога, и спор с Богом, часто обида на Бога. Это попытка усовершенствовать Бога или подчинить его себе. Но это никогда не безразличие. Я вырос среди людей, в общем, интеллектуально емких, половина из которых были евреями, кто-то до сих пор жив, а большинство скончалось. Это все были люди, неравнодушные к Богу. Даже если при этом они были страшными атеистами убежденными. А что такое атеист. Это не тот, кто может спорить с Богом или обижаться на Бога или пытаться Богу сказать что-то о своей отличной от него точки зрения. Атеист должен быть безразличен. Среди евреев таких холодных атеистов мало.
А. Венедиктов― Нордических.
А. Венедиктов― Давайте мы к русскому миру вернемся. Отец Всеволод, украинцы и белорусы они часть русского мира?
В. Чаплин― Конечно, многие нет, и очевидно, что частью русского мира себя ощущает тот, кто хочет себя так ощущать. Это ведь не гражданство, не принадлежность к той или иной корпорации. Это такая добровольная вещь. Сегодня очень много каждому… народов, разных групп и разных политических векторов. И сам тот факт, что украинские националисты пытаются у нас отнять название «русский» и слово Русь, это тоже о чем-то говорит. Русь ведь это необязательно что-то с центром в Москве. Она была рождена в Киеве, потом как княжеский трон, так и митрополичья кафедра переехали во Владимир дальше в Москву. Потому что Киев был полностью опустошен. И Русь скорее духовное и идейное понятие. За право считаться Русью еще будет определенная очевидно, полемика и очевидно борьба между Киевом и Москвой. И слово «русский», как они говорят «русський» это слово до сих пор достаточно близко ко многим, кто себя до сих пор считает украинскими националистами. И националистами белорусскими.
А. Венедиктов― Кто вкрутил Владимиру Владимировичу Путину, президенту России, что Корсунь, что это русский Иерусалим и русская Мекка.
А. Венедиктов― Но вы так считаете?
В. Чаплин― Она должна стать русским Иерусалимом и русской Меккой. Мы забыли это место, очень многие сегодня православные христиане ездят на Афон. В иные греческие монастыри, и при этом полностью забывают о том, что у нас многовековая духовная традиция. Соловки, тот же Валаам и конечно Крым. Где очень много, увы, было потеряно из христианского наследия, из-за того, что там была достаточно долгая история турецкого владычества. А потом, кстати, в период российской империи также мало было внимания к Крыму, очень многие памятники были утрачены или застроены чем-то новым. Вот нам сегодня вновь нужно вспомнить о том, что это место на самом деле связано с нашей христианской историей. В приходе, где я служу, есть молодежная группа, которая каждый год ездит в Крым под руководством отца Дмитрия Ильина. И еще лет 5 назад говорили, а куда вы едете, почему Крым, почему Афон или какие-то еще особые места. И они отвечали: это самое первое место христианской жизни в нашей стране. Имелась в виду конечно историческая Русь, а не Украина, не Россия в узком смысле этого слова. Вот сейчас эти молодые люди говорят, наконец-то нас услышали, поняв, что Крым это не только флот и не только какие-то базы отдыха, а и особое истори