Как Вы относитесь к идее превратить РПЦ в министерство?
РПЦ станет министерством?
Объединить церковь с государством – такое предложение оказалось самым популярным в ходе рождественских парламентских встреч в Госдуме. Оно звучало из разных уст и формы единения назывались разные, но складывалось полное ощущение: политические элиты забыли о том, что у нас светское государство, или хотят, чтобы оно перестало быть таким. Обсуждение взаимодействия церкви и государства состоялось после первого в истории выступления патриарха Всея Руси в Госдуме.
фото: Геннадий Черкасов
«В Конституции ничего не сказано о русском народе и православии, и их особой роли, - обратил внимание руководитель благотворительного фонда Святителя Василия Великого Константин Малофеев.
– Появление такой статьи повлияло бы на дух всего российского права. Сейчас бы не ломались копья вокруг абортов, содомии, суррогатного материнства. Не знаешь, как квалифицировать – загляни в Евангелие. Это – не экзотика. Такие нормы есть в законодательстве Норвегии, Дании. Для исламских стран особая роль церкви – это то, что даже не обсуждается».
Его мысль развил советник президента России Сергей Глазьев: «В нашем законодательстве не записана ответственность государства за нравственность его решений, за уровень жизни населения страны. Государство сначала отделилось от церкви, а потом – от народа. Сейчас необходимо ввести субъект, который бы оценивал нравственную сторону власти, причем имел на это официальное право. Таким субъектом может быть только церковь, а такое право необходимо закрепить законом». То есть РПЦ превратится в что-то среднее между министерством и прокуратурой?
Геннадий Зюганов напомнил всем, что Россия находится в опасности: «Против нас идет восьмая большая война: санкции, изоляция, нападки. Мы обязаны сплотиться для того, чтобы выстоять и справиться с нашествием. В такие моменты особенно важно, чтобы были люди, к которым прислушивается все общество. И это – слово Святейшего. Нас нельзя победить, если не убить нашу веру. Мы должны ее беречь и возрождать духовность».
Владимир Жириновский надеется, что церковь поможет ему принять «закон о торговле детьми». Речь о законопроекте, согласно которому если женщина (особенно – несовершеннолетняя) забеременела, но не хочет иметь ребенка – она не делает аборт, а идет на сделку с государством: «Не нужно ее ругать и вызывать к директору школы. Стесняется она ходить беременной в школу – поместите ее в хороший санаторий, пусть там выносит, родит, сдаст государству и получит премию – 100 тысяч рублей. Мне говорят, что торговать детьми – негуманно. А убивать гуманно? Я думаю, церковь меня поймет и поддержит».
Михаил Зубов
Защита веры как социальный лифт
http://www.vedomosti.ru/opinion/news/38469131/za-veru-otvetish
Защита веры становится критерием благонадежности, как в СССР поддержка линии партии
Лозунг защиты православной веры становится важной частью новой политической идеологии. Социологи давно говорили, что православие для большинства россиян служит скорее средством национальной и культурной идентификации, теперь, похоже, это еще и средство коллективной идентификации перед лицом враждебного бездуховного Запада.
В 2012 г., когда разворачивался процесс Pussy Riot, еще не было такого единодушия по поводу оскорбления религиозных чувств, и последующее принятие специального закона прошло почти незаметно. Но в 2014 г. благодаря внешнеполитическим решениям Кремля и массированной пропагандистской обработке граждан синдром осажденной крепости в их головах достиг пика. А что защищать? Чем мы уникальны? Тут-то и заработала идея православной традиции как единственная сколько-нибудь конкретная составляющая путинского «традиционализма». При том что «православная традиция» интерпретируется кому как бог на душу положит.
Если в 2012 г. организованное патриархом Кириллом «всероссийское стояние в защиту веры» воспринималось как инициатива сверху, то сегодня, напротив, немало примеров инициативы снизу. Фильм Андрея Звягинцева «Левиафан», показывающий в неприглаженном виде жизнь в российской провинции и «симфонию властей», выдвинут на премию «Оскар» — и это стало поводом для абсолютно советских по стилистике доносов. Если Борис Пастернак, Андрей Синявский или Александр Солженицын «клеветали на советский строй», то Звягинцев и его съемочная группа занимаются «изощренным поношением Российской власти и Православной Церкви». Это цитата из открытого письма министру культуры Самарской области от группы писателей, клириков и общественников, возмущенных тем, что православного архиерея в фильме сыграл главный режиссер Самарского академического театра драмы Валерий Гришко, который мало того что создал «циничную и грязную пародию на русский православный епископат», так еще и работает в государственном театре. Общественность просит разрешить эту «нездоровую ситуацию» — и легко понять как.
Политики и чиновники, конечно, тоже высказываются — для них это привычная возможность правильного патриотического пиара. Но доносы со стороны «общественности» говорят о новом развитии ситуации. Граждане начинают воспринимать «защиту веры» как социальный и политический лифт.
В советские годы церковь была гонимым институтом, в который шли, как правило, не особенно грамотные кадры (собственно, об этом заботилось и советское руководство; конечно, были подвижники и могучие умы, но мы говорим о массе). После кончины СССР РПЦ быстро развивалась административно, оставаясь при этом закрытой структурой, выведенной из-под критики со стороны государства и большей части общества. Закрытость, вполне земное благоприятствование в юридических, финансовых, имущественных вопросах вкупе с массой неграмотных священников привела к построению послушного вертикального института, сильно зависящего от власти. Граждан это устраивает: 44% опрошенных ВЦИОМом в 2013 г. назвали православие государственной религией. При этом институт церкви изначально маркирован как сакральный. Александр Агаджанян из центра изучения религий РГГУ отмечал, что после распада СССР идейная религиозность в России быстро выросла, а вот практическая осталась одной из самых низких в мире. Получилась «вера без участия», уважение к институту без участия в его работе.
Сейчас, в ситуации идеологической войны, гражданам все больше нужна коллективная идентификация. Тот, кто не «верит в бога», — чужой. И значит, не имеет тех же прав, что свои. Отсюда недалеко до инструментализации защиты веры — она становится критерием кадрового, финансового и т. д. роста — как в СССР поддержка линии партии. И далее — критерием благонадежности. Маркируя соседа как неверующего, можно обойти его в карьере, в споре за имущество и т. д.
Усиление этого тренда вероятно сегодня и потому, что в деле оскорбленных религиозных чувств повестку формирует радикальный ислам. А некоторые успешные госменеджеры-мусульмане, используя ситуацию, выводят на митинги в защиту веры сотни тысяч. Появившийся после акции Pussy Riot интернет-мем «попробовали бы они это сделать в мечети» сегодня видится как лозунг догоняющего развития для православных прихожан из «Левиафана».
Автор — Андрей Синицын
На Макспарке организован опрос на эту тему: