Константин Ремчуков: «Президент не может сказать "придурок"»

И. Воробьева― Здравствуйте. Это программа «Особое мнение». В этой студии наш гость - главный редактор «Независимой газеты» Константин Ремчуков. Добрый вечер.

К. Ремчуков― Добрый вечер.

И. Воробьева― Я вас поздравляю с праздником. С Днем защитника отечества. Вы же служили.

К. Ремчуков― Спасибо.

И. Воробьева― Я вас искренне поздравляю и хочу по поводу праздника спросить. Последние опросы показывают, что стало расти число людей, которые за воинскую обязанность. Это с чем связано? Падение количества людей, которые за контрактную армию.

К. Ремчуков― Не могу ответить на этот вопрос, потому что я даже не понимаю, почему люди могут думать на эту тему. Что кому-то не все равно, какая армия.

И. Воробьева― Конечно, не все равно.

К. Ремчуков― Мне казалось, что все равно, лишь бы армия была крепкая. А то, что люди да еще по опросам отвечают, что я выступаю за то, чтобы меньше контрактников и больше призывников, я даже не могу понять, что в голове у этих людей. Поэтому не буду отвечать за них, почему они так думают. Но я считаю, у меня мой опыт собственный был, поскольку я учился в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы, у нас не было военной кафедры из-за того, что в основном иностранцы учились. То у меня были уже два диплома экономиста и переводчика. Я уже был женат, у меня было сыну 2,5 года. Я отработал в Пакистане переводчиком, вернулся. Поступил в очную аспирантуру и проучился полгода, но никаких отсрочек не давали в это время очным аспирантам, меня призвали, и я служил моряком в ВМФ. Поэтому с этой точки зрения вроде бы взрослый человек, состоявшийся, уже материально независимый, отец, в конце концов, и я провел полтора года с молодыми ребятами. Но прошло уже с 78-го по 80-й 35 лет, только хорошее вспоминаю. Потому что мужской коллектив, способность налаживать отношения в мужском коллективе. Все-таки смешанный коллектив, когда есть мужчины и женщины, когда можно апеллировать к каким-то другим чувствам, мотивам, симпатиям, красоваться перед кем-то. В мужском коллективе в кубрике ты абсолютно один на один с обстоятельствами жизни. И ты либо находишь общий язык со всеми. Это потом по жизни мне всегда помогало, и более того, я выделяю из жизни тех ребят, которые прошли срочную службу. Мы не абсолютизируем, мы не встречаемся пить по этому поводу. Но люди, с которыми у меня нормальные отношения, как-то начинаешь, спрашиваешь, все прошли срочную службу. Вчера отмечали Масленицу, и мы стоим с Гришковцом Евгением, и подходит посол ЕС в России Вигаудас Ушацкас. И он говорит: мужики вы служили. Я говорю: я служил. Гришковец: я служил. А он говорит: а я в Казахстане служил. Потому что в то время Литва была советской…

И. Воробьева― Да вы что.

К. Ремчуков― Я говорит там. Давайте выпьем. Мимо пробегает: а ты служил? Нет. А ты. Ну мы махнули. Но вот это такое. Миша Прохоров служил, Олег Дерипаска. На срочной службе. Поэтому в этом смысле я не видел никого, кому бы служба, по крайней мере, в то советское время в чем-то не помогла. Конечно, были разные ситуации, и глупые. А сейчас мы недавно встречались с министром обороны группы главредов, это было перед новым годом, и я ему задал вопрос: Сергей Кужугетович, как у вас с системой, дедовщина. Я так понял, что у них такая нагрузка сейчас, они так заняты, так уматываются, у них камеры везде, полигон, учебный центр, что у них дедовщины нет. Если кто и дерется, он говорит, то это контрактники. Потому что там ребята здоровые, у них зарплаты большие, иногда какие-то бывают разборки. А у этих почти нет. Видеокамеры и сфокусированное внимание на этой теме в целом мне кажется, изменило ситуацию, за год эти ребята должны получить базовые навыки по той специальности, по которой они обучаются. И количество видеокамер вот сейчас, когда каждая, туалетные комнаты, душевые, казармы, улицы, все оснащено видеокамерами. Оказалось достаточно эффективным инструментом преодоления этой казалось бы, тяжелой болезни как дедовщина.

И. Воробьева― То есть можно сказать, что идет на пути к выздоровлению как минимум.

К. Ремчуков― У меня достаточно нормальные отношения с Шойгу, чтобы я считал, что я могу ему верить. Что этой темы, я потом спросил на всякий случай еще двух замов, просто чтобы рассказали подробности. Но подробностей не удалось. Действительно эта тема уходит на периферию. Хотя, в конце концов, что-то бывает.

И. Воробьева― Я не знаю, как обратиться к нашим зрителям в Сетевизоре, видимо, через эфир, но, к сожалению, технические трудности. Нет звука. Чиним. Но, к сожалению, пока вот так. Поэтому включайте через Интернет. И смотрите на нас с Константином Вадимовичем, без звука тоже интересно. Про армию, Илья спрашивает: а вам не кажется, что телепропаганда начинает сильно милитаризировать общество. С событиями на Украине, с какими-то может быть фильмами, сериалами, программами. Или этого нет?

К. Ремчуков― Тут несколько иной нюанс. Мне кажется, что с одобрения планов идти воевать добровольцами, оно легализует желание многих пострелять. Вот если ты живешь в обществе, выясняется, что поскреби человека, и вот это человеческое тонким слоем на нем нанесено, а там зверь. Апелляция к какому-то зверскому и легитимация этого желания взять автомат и это будет не в тире, а в тире под названием жизнь, на юго-востоке, пострелять кого-то и может быть даже убить и получить за это награду. Я безусловно, считаю, что конфликт последнего года выявил относительно большое количество людей в нашей стране, которым хочется стрелять, хочется убивать и которые до этого можно сказать перебивались какими-то огрызками с барского стола в виде войны в Боснии, Приднестровье или Абхазии. Вот, наконец, она пришла в наши исконные русские славянские земли и тут можно стрелять друг в друга, забывая, что это такой же русский или такой же православный. Это все оказалось вторичным. Все люди, которые апеллируют к понятию первичности русского мира, их карта бита тем фактом, что они убивают людей из этого самого русского мира. И выяснилось, что государство может их поддерживать, одевать, снабжать боеприпасами, поэтому, безусловно, для меня итогом этого года войны на юго-востоке Украины явилось пробуждение и востребованность тех людей, которые нам до этого казалось должны всячески скрывать и маскировать свое желание поубивать. У которых не было полигона для своей человеконенавистнической миссии. Поэтому я думаю, что расхлебывать еще нам придется этот статус этих людей.

И. Воробьева― Такой диагноз скорее получился у нас с вами.

РЕКЛАМА

И. Воробьева― По поводу Украины сегодня президент Украины Петр Порошенко заявил о намерении вернуть Крым. Он опять зачем? Только-только стали какие-то рельсы в сторону хоть какого-то чего-то хорошего.

К. Ремчуков― Вы с чьей позиции сейчас говорите?

И. Воробьева― Я спрашиваю.

К. Ремчуков― Только вот-вот стали.

И. Воробьева― Я по поводу только вот-вот встали, вроде как начали переговоры. Я понимаю, что после переговоров было много кровавых событий.

К. Ремчуков― Не в этом дело. Дело в том, что предмет переговоров разный. Я вас уверяю, нет ни одного заметного политика на Украине, ни одного, просто можете весь спектр, включая, между прочим Януковича, если его считать политиком. Который, став бы президентом, сказал, что он за то, чтобы Крым был русский. Просто нужно понимать, что на Украине нет будущего ни у одного политика самого лилипутского размера или самого гигантского, который кажется как потенциал политика, который скажет, ну да, правильно Крым пусть отойдет к России. Поэтому просто надо разводить темы прекращения войны на юго-востоке Украины, это одна тема, а Крым это другая тема. И когда, судя по всему, Порошенко в силу разных причин, в том числе политических, в том числе комплексных, в том числе неопытности не смог найти достойные формы, как, признав «дебальцевский котел», вывести людей относительно мирно, посадив их на машины, что звучало в ходе минских переговоров, условно говоря. Но здесь совершенно очевидно было бы, если это сильно не пиарить, то мы, сидя в комнате 4 человека, понимаем, что Путин говорит им, слушайте, ваши войска окружены, для того чтобы вывести людей, усаживайте их в машины, тяжелая техника остается. Ружья без патронов у них в руках. И они выезжают под марш, вы их встречаете. Он сказал, что Путин говорит чушь, что никакого окружения нет, были попытки вывести, я так понимаю достаточно жестко с колоссальным количеством жертв, абсолютно ненужных уже после минских соглашений, были убиты. И конечно, вопрос мы просто видим по информационным лентам, встает беспрерывно. Виноват ли Порошенко в смерти этих людей и так далее. Поэтому для него сейчас заявление типа - Крым наш и мы будем за него бороться, - это форма каким-то образом хотя бы чуть-чуть сместить повестку дня с вопроса о его личной виновности в гибели этих людей при отводе войск из Дебальцево.

И. Воробьева― Да. Я поняла. Тут совершенно неожиданный вопрос пришел на сайт. Я почему-то его забрала и хочу его задать. Слушатель спрашивает: существует ли возможность увидеть вас кандидатом в президенты России.

К. Ремчуков― Нет.

И. Воробьева― Почему?

К. Ремчуков― Мне неинтересно. Я все в жизни стараюсь делать, по крайней мере, последние годы и десятилетия только то, что мне интересно.

И. Воробьева― Неинтересна именно политика вообще…

К. Ремчуков― Должность президента. Слишком большое количество ненужных встреч, слишком большая зависимость от большого количества людей, я реально независимый человек, реально стараюсь, чтобы у меня было минимум начальников надо мной. Я считаю, что большой кайф в жизни говорить правду людям. В том числе и оценочные суждения. Слушатель, какой же ты придурок, что ты такой вопрос задаешь, иди, выучи. Президент не может сказать «придурок», он скажет, слушайте, какой интересный вопрос, спасибо вам. Закон жанра диктует. Тот, кто говорит правду, он в политике обречен на то, чтобы быть нишевым человеком. Если ты хочешь быть президентом такой страны как наша с учетом реальности, можно сколько угодно фантазировать, какая Россия, а можно иметь точное представление, какая Россия. Так вот это Россия, в которой не созрели политические инстинкты, институты, реакции. Не может такого быть, чтобы за год экономическое положение россиян ухудшилось, сбережения растаяли, цена продовольственной корзины выросла. Люди начали экономить. Это социология даже прокремлевская, ВЦИОМовская показывает, что люди начали экономить на еде. Стали меньше потреблять. А при этом рейтинг не колеблется. В развитой стране такого не может, поэтому давайте отличать, все-таки развитая страна там, где люди могут апеллировать к созревшим политическим институтам, партиям, организациям для того, чтобы артикулировать свои желания, а те оказывали политическое давление на власть. У нас отсутствует этот механизм. Так вот реальная Россия это такая. Значит, с ней нужен совершенно другой разговор. Нужно где-то заискивать, где-то потакать. Я поражен в человеческом плане, что за последний год с небольшим публично на самом высоком уровне получали поддержку такие проявления человеческого поведения, которые противоречат тому, что ты хотел бы видеть в своей стране или у своего народа. Что я имею в виду. Сноуден. Предатель. Нарушил клятву, присягу, контракт. Мы говорим: ох, молодец. Значит, тем самым я как бы говорю: если какой-нибудь парень аналогичной должности в наших рядах вдруг прозреет и захочет рассказать какую-то правду, вот он будет молодец. Нет, он у нас будет заклеймен предателем. Из Украины начали бежать молодые люди, не хотеть служить в армии. Мы делаем официальное заявление – мы поддерживаем молодых людей, дезертиров украинской армии, более того, даем распоряжение миграционной службе пересмотреть широко разрекламированную новую норму с 1 января 2015 года о том, что украинец может пребывать в России непрерывно 90 дней, потом он должен уехать, прожить какой-то срок и после этого получить еще 90 дней. Мы говорим, нет, мы пересмотрим. Это случилось уже в январе-феврале. Тем самым мы как бы говорим: дезертира из армии мы хотим поощрить его и сказать, да, молодец, слушай, так и надо на самом деле вести. Вот такого рода вещи…

И. Воробьева― Это политика двойных стандартов в чистом виде.

К. Ремчуков― Еще раз говорю, или поддержка сепаратизма. У нас даже упомянуть нельзя о сепаратизме.

И. Воробьева― У нас уголовное преступление.

К. Ремчуков― С 10 мая 2014 года внесена поправка, что если при помощи СМИ вы ставите под сомнение территориальную целостность России, а, формально говоря, если вы в прямом эфире или в газете пишете о том, что Крым украинский, а не русский, это может явиться основанием для возбуждения против вас уголовного дела. Это может быть повсеместно по всей стране, кто-то где-то захочет что-то там отделиться. Мы говорим, нет, потому что наш закон говорит, что нормальным является территориальная целостность. Мы ставим превыше любого права нации на самоопределение. Соседняя страна, мы говорим, да нет, вот эти ребята по-другому мыслят себе эту власть. Таким образом, апелляция к ценностям, которые невозможно применить в своей стране, а мы поощряем их в соседней стране, вот это вызывает у меня недоумение, потому что ты не можешь сохранять целостность внутри себя, ты не можешь считать, что предатель это предатель, а тут ты молодец. Не можешь считать, что дезертир это дезертир и презрение этому дезертиру всегда во все века было. А вот здесь ты молодец, мы дадим еще чуть ли ни вид на жительство.

И. Воробьева― Может быть это гибкость такая просто.

К. Ремчуков― Я бы не хотел быть президентом, чтобы проявлять такую гибкость. Просто вы задали мне конкретный вопрос. У этой должности огромное количество ограничений, огромное количество вещей, которые мне совершенно не нравятся. Он-то считает, он же успешный президент, у него рейтинг большой, значит, по крайней мере, у него есть чем козырнуть, что его люди поддерживают. Но при этом, когда я задаю вопрос самым высокопоставленным чиновникам прямо и в лоб: у нас граница на замке? Мне чиновники в два голоса говорят: нет, не на замке. Я говорю: как так, не на замке. А Бортников чего делает. Он отвечает за границу. – Нет, у нас граница была на замке в Советском Союзе, а сейчас не на замке. Я говорю: послушайте, значит что, с момента начала боевых действий на востоке Украины мы не привели в порядок нашу границу. Что она как решето. Нет, не привели, говорят мне. Я говорю, это означает, что люди из Украины, которые враждебно относятся к нам, могут придти с ракетой и пульнуть по атомной станции. – Да, могут. Получается, что они отвечают мне на вопрос, им даже не надо, знаете как заготовленная шахматная комбинация для блица. Потому что он знает, что если он скажет, что граница на замке, это на уровне условного рефлекса, значит, мы можем потребовать с него информацию, сколько людей пересекло эту границу, сколько единиц техники и так далее. Не гнушаясь полным отсутствием логики в дальнейших вопросах моих, они говорят: нет, в Советском Союзе была, сейчас мы не знаем, ходят туда-сюда. И последствия для страны мы гарантировать не можем. При этом все получают награды. Пограничники.

И. Воробьева― Это правда, тут у нас в этом смысле все хорошо. Мы продолжим через несколько минут.

НОВОСТИ

И. Воробьева― Продолжается программа «Особое мнение». И я хочу вас спросить про положение, в которое попал крупный российский бизнес, крупные российские компании, государственные компании. По некоторым данным, по крайней мере, как сообщает Рейтер со ссылкой на свои источники, российский сбербанк собирается продавать свои дочернюю структуру в Словакии и Венгрии, и как пишут пражские СМИ, крупнейший российский банк вынужден сворачивать свой бизнес в Европе из-за конфликта между Западом и Кремлем. В сбербанке информацию пока не комментировали, то есть мы ориентируемся на некоторые данные, но, тем не менее, это ожидаемая история. Нет?

К. Ремчуков― Это ожидаемая история только в одном случае – что кому-то известно, что конфликт с Западом продлится долго. Если бы считалось, что конфликт продлится недолго, то сворачивать бизнес никто не будет. Они просто немножко подождут. Это же бизнес. Бизнес это то, что приносит денежки и что имеет стоимость как бизнес. А когда ты сворачиваешь из-за конфликта, это говорит о том, что кому-то, если считать, что эта информация достоверна, то аналитики банка исходят из того, что конфликт продлится несколько лет, а в течение нескольких лет иметь убытки от этого бизнеса никто не хочет. Так что это косвенный месседж для нас всех, что конфликт между Кремлем и Западом продлится долго.

И. Воробьева― Но в целом российский бизнес оказался в непонятной ситуации. Или на самом деле бизнесмены все хорошо понимают, очень хорошо ориентируются, где и когда продавать, когда какой конфликт может перерасти в их потери по деньгам.

К. Ремчуков― Ориентироваться-то может и ориентируются. Но потери у всех неизбежны. Любое снижение рейтинга ведет к образованию последствий в виде увеличения платежей в те временные сроки, в которые до этого не предусматривались такие платежи. Возникают так называемые ковенанты. Я уже говорил как-то в этой студии об этом. Поэтому что хорошего, если бизнес узнает, что из-за потери рейтинга, когда снижается какой-то рейтинг страны, то смысл, как правило, следующий, - что рейтинг ни одной компании из этой страны не может быть выше рейтинга страны. Поэтому ты вроде бы стараешься, у тебя все хорошо, но как только снижается на одну или две ступени рейтинг страны, автоматически снижается на одну или две ступени рейтинг вашей компании. А это означает, что деньги для вас будут стоить дороже. А это значит, у вас увеличиваются издержки в ведении вашего бизнеса. В условиях кризиса непонятно за счет чего вы их должны компенсировать. Поэтому говорить, что бизнес ориентируется лучше, как бы это общее место, лучше или хуже это не имеет значения. Ухудшаются условия ведения бизнеса в России. И для российского бизнеса. Это можно констатировать со всей очевидностью. Скорее всего, еще раз хотелось бы подчеркнуть, в правительстве, а может быть даже в Кремле не знаю, что является первичным, отсутствует понимание того, что политическая стабильность России в условиях такой конфронтации с Западом возможна не столько за счет накачки патриотизма при помощи экстравагантных акций, мер и поддержки аморальных качеств в людях, сколько за счет экстраординарной поддержки развития предпринимательства, частного бизнеса. С тем, чтобы можно было генерировать работу, активность и возможные доходы с использованием внутреннего спроса, стимулирования его. Потому что мы видим, что с 2003 по 2008 год политическая ситуация в стране была относительно стабильная, люди были довольны, потому что эти годы совпали с потреблением. Когда люди потребляют, когда у них возникают все эти риски, связанные с кредитами, выплатой, с последующей покупкой, отдыхом, то они меньше склонны обращать внимание на политику. Если у тебя застой, долги, отсутствие перспектив, то люди рано или поздно начинают, особенно если им помогать, а помогать им будут и политики, и оппозиционеры, и иностранные медиа, если российские предположим, будут молчать. Те, которые покрывают основную часть страны. Объяснять, из-за чего это у них такая беспросветная беспробудная жизнь. Поэтому я пока на данный момент вижу, что идет ожесточенная борьба за включение в список привилегированных предприятий, которые носят системообразующий характер для экономики. Это борьба идет серьезная. Насколько я понимаю, никто официально список этих предприятий не будет публиковать, и в этом тоже видна эта не совсем принципиальная линия. С одной стороны руководители страны говорят, нет, это же системообразующие предприятия. А с другой стороны списка вы нигде официально не прочтете. Потому что рабочие соседнего предприятия скажут, это вот эти системообразующие, а мы так просто, мимо тут гуляем.

И. Воробьева― Ой, бунт.

К. Ремчуков― С тем, чтобы это не растравлять. Но по факту все остальные должны будут выживать, как они хотят. А вот если у государства нет представления о том, что это должно быть фактически воплощение бухаринского лозунга «обогащайтесь», с тем, чтобы открыть все шлюзы для того, чтобы можно было осуществлять инвестиции, сбывать, снятие всех барьеров на пути между сбережениями граждан в инвестиции и потом продукция на рынке. Этого нет, потому что у власти в основном люди бюрократического типа, более того, военно-бюрократического, более того, чекистско-бюрократического, для них как классовой сущности этих людей предпринимательство присуще только в слабых формах в виде ренты за то, что они курируют какое-то направление. А самостоятельный источник денег у бизнеса рассматривается как непосредственный риск для политической системы. Неслучайно все монополистические потоки денег, все крупно-корпоративные потоки денег были перекрыты для того, чтобы не было никого, кто мог бы вдруг из этих потоков денег вынуть какие-то деньги и дать их на развитие политической системы.

И. Воробьева― Как Ходорковский.

К. Ремчуков― Ходорковский. И мы видим, что даже сбор денег через Интернет за последний год подвергся резкому ограничению. Называется, что это сбор денег в пользу террористов, на самом деле есть серьезные основания подозревать, что это сбор денег в пользу оппозиционных политиков.

И. Воробьева― Но при этом бизнес и предприниматели это вообще один из самых молчащих слоев общества.

К. Ремчуков― Потому что с моей точки зрения бизнес и предприниматели не осознали в России себя как класс. Поскольку, пользуясь лексикой советского периода, идеалы буржуазной революции в России так и не были реализованы. У нас буржуазная революция началась в феврале 17-го года и в силу того, что Россия была участницей Первой мировой войны, до конца довести ни свободу слова, ни буржуазные ценности, идеалы не удалось, потому что уже в октябре революция стала Октябрьской, социалистической. С зачисткой всего буржуазного и прочего помещичьего феодального и аристократического слоя. Мы превратились в государство бюрократии, рабочих и крестьян. И выяснилось, что те годы после распада Советского Союза какие-то ростки при строительстве новых институтов, когда приватизацию провели, начали формироваться, все равно верховными надсмотрщиками процесса были бюрократы. Потому что кто такой Ельцин, Горбачев. Это все люди, безусловно, верхушка бюрократической системы советского типа. Они просто были чуть более продвинуты с точки зрения понимания реальных рисков для системы, в том числе для военного паритета Советского Союза, вынуждены были идти на какие-то реформы. А потом пришел Путин, который оказался мастером очень быстро завернуть все назад, и предприниматели опять дискредитированы именно как класс. Поэтому первое – не было условий им для становления себя и фиксации себя как победившего класса буржуазии в ходе буржуазной революции и, во-вторых, уже сформировавшись в том виде, в каком они есть, они ощутили себя, тесно зависящими или плотно зависящими от государства. И поэтому эти риски, связанные с попыткой организации или самоорганизации буржуазии как класса со своей политической платформой, они были резко пресечены. Если можно Ходорковскому что-то такое предъявить, хотя он всегда кстати отрицал, что он какую-то попытку такую предпринимал, и наказывали его совсем за другое. Не за политические попытки, а просто хотели отнять его нефтяной бизнес. Но, тем не менее, никакой попытки такой внятной, ясной, что встают люди и говорят, слушайте, буржуазия, давайте, и эта буржуазия начинает апеллировать к людям, потому что она неконфронтационна, потому что она должна объяснять, что рабочие места самые прогрессивные рабочие места, самые перспективные, не только в столице, но и на периферии могут возникнуть, если главным двигателем перемен будет именно частный бизнес. А государство будет заниматься инфраструктурой, социальными проблемами. А давайте выступайте за нас, поддерживайте нас, народ. Вы же будете лучше жить, поскольку вы не будете ходить на унылые государственные предприятия работать. Вы будете на наших веселых. Этого не происходит.

И. Воробьева― Было бы хорошо, если бы происходило, если честно.

К. Ремчуков― Поэтому политических оснований считать, что в ближайшее время проявится именно идеология буржуазии как класса, я считаю малореалистичным.

И. Воробьева― О кино. Вы смотрели же «Левиафан» наверняка.

К. Ремчуков― Нет.

И. Воробьева― А почему, что-то принципиальное или просто не успели.

К. Ремчуков― Во-первых, он не продается на DVD…

И. Воробьева― Но он шел в кинотеатрах и его очень много в Интернете было.

К. Ремчуков― Ну, те люди, которые смотрели, чьему мнению я доверяю, ставят под сомнение большие художественные значения и считают, что это более публицистический фильм, который отличается от многих других, в частности я в эти праздники посмотрел, купили DVD Юрия Быкова «Дурак». И кто-то говорит, что это такой же «Дурак», то там поп есть. Таким образом как бы политическое звучание «Левиафана» в том, что показана фигура попа. Но на самом деле эта публицистика разоблачения власти не художественными методами, а публицистическими, она меня не очень интересует в кинематографе. Потому что я сам публицист достаточно самоходный.

И. Воробьева― Но вы болели за него на Оскаре?

К. Ремчуков― Я не болел на Оскаре, потому что ну чего болеть, если ты даже не смотришь эту церемонию. Как вы себе представляете боление. Ты болеешь за «Реал» Мадрид, если ты не смотришь игру.

И. Воробьева― Хотели вы, чтобы он получил или нет.

К. Ремчуков― Даже не думал на эту тему. Поскольку для меня «Левиафан» так же далек, как и фильм «Ида».

И. Воробьева― Который в результате и получил премию Оскар.

К. Ремчуков― Не в этом дело. Дело в том, что я, например, у Звягинцева люблю фильм «Елена». И считаю, что это глубочайший фильм, показывающий природу сегодняшнего российского общества. Образованные люди, которые предпочитают игру на компьютере, и их мать, которая хочет им добра, могут не остановиться перед преступлением, перед богатым человеком, поскольку у них нет нравственного завета.

И. Воробьева― На этой прекрасной ноте нам приходится, к сожалению, заканчивать эфир. Спасибо большое. Константин Ремчуков был сегодня со своим особым мнением.

К. Ремчуков― Спасибо.