Кривизна пространства и времени с точки зрения человека лежащего на верхней полке в поезде проезжающем по средней полосе России

Когда я был маленький мы жили в небольшом поселке и границы моего детского мира были очерчены железной дорогой с одной стороны и оврагом с другой. Заходить за железную дорогу было запрещено родителями, а пересекать овраг было страшно. У кого–то на границе мира большой дуб и дремучий лес, я же до шести лет жил зажатый между полотном железной дороги и оврагом, как грецкий орех пассатижами. Потом мы переехали в другой город, а овражно–железнодорожные пассатижи остались на месте. После переезда мне еще очень долго было горько и грустно от того, что я так и не узнал — что же там, по другую сторону оврага и железной дороги. Как мне казалось там жили волшебники и богатыри, а возможно даже рыцари и принцессы. В какой–то момент, когда я уже был взрослым, мне стало абсолютно невыносимо от того, что я всего этого так и не увидел и я бросил все и приехал туда, чтобы узнать, что же там такое, по ту сторону оврага и железной дороги, и наконец встретиться с волшебниками и богатырями.

Однако к тому времени они, судя по всему, уже куда–то уехали. За оврагом была стихийная свалка куда местные жители приносили все что им было ненужно – от автомобиля ИЖ «каблучок» до уродливых детских игрушек и старых диванов. По другую же сторону железной дороги было кафе «Луч» где было недорогое пиво и люля–кебаб. Волшебников и богатырей нигде не было видно. Ничего не оставалось как зайти в кафе и взять выпить и закусить. Когда официантка принесла кебаб я не смог удержаться и спросил: «Скажите, а волшебники или богатыри к вам заходят? Бывает такое?». Ни на секунду не задумываясь она тут же ответила: «Да, конечно заходят. Да вон как раз один в углу сидит». В углу сидел косматый мужик в телогрейке на голое тело. «А кто он, богатырь или волшебник?» — опять не смог не спросить я. Она посмотрела на меня пристальным оценивающим взглядом и, в этот раз, взяв паузу сказала: «Если честно, то нет тут никаких ни волшебников, ни богатырей. Одна в основном пьянь и мелкое жульё». В воздухе повисла неловкая пауза которую правда несколько скрашивал запах свежеприготовленного кебаба. Дальнейшее продолжение разговора представлялось бессмысленным, ибо информация полученная мной о местном мироустройстве была исчерпывающей. Официантка в синем фартуке изложила мне общую теорию относительности применительно к кафе «Луч» и к пространству его окружающему — «Луч» искривляет его вокруг себя и затягивает к себе внутрь «пьянь и мелких жуликов». Также кафе замедляет время, по крайней мере для части своей клиентуры. Если бы в округе водились волшебники, то никакая магия не помогла бы им хотя бы пару раз не оказаться в "Луче". А раз этого не происходило, то никаких волшебников тут нет. Всё было понятно и делать здесь было больше нечего.

Я допил пиво, доел кебаб и пошёл на станцию где купил себе билет и сел в поезд чтобы уехать туда откуда я приехал. Поезд медленно набирая ход провёз меня мимо оврага со свалкой с одной стороны и кафе «Луч» с ненастоящим волшебником (или богатырём) у окна и официанткой в синем фартуке с другой. Я чувствовал себя Амундсеном который добравшись до Южного полюса обнаружил там свалку и кафе «Луч». Не знаю чтобы он стал делать увидев все это — стал бы заходить в кафе покупать кебаб и пиво или нет. Думаю что скорее всего стал бы. Возможно что он бы даже обрадовался такому повороту событий. Мне же было немного грустно и тоскливо. В вагоне поезда напротив меня сидел старик с седой, очень правильной формы бородой клином, по которой можно наверное было бы изучать теорему Пифагора. Борода его в такт движения поезда немного покачивалась и делалась похожей на маятник. За окном мелькали деревья, километровые столбы и покосившиеся избушки, которые как бы намекали что в этом мире ничто не вечно. Ну, как минимум, гарантировано невечны бревенчатые срубы. Старение зданий все же может быть очень разным и навевать совершенно разные эмоции. Гуляя, например по Венеции (да и в принципе по любому маленькому городку в Италии) и наблюдая вокруг старинные дома которые хоть и обветшали, но сделали это как–то весьма благородно и опрятно, совсем не хочется думать о бренности бытия. Скорее наоборот. Проезжая на поезде по средней полосе России невозможно думать ни о чём другом. Особенно будучи немного выпимши. Скорее всего всему виной климат — зима и слякоть. Хотя возможно причина в чём–то другом. Кто его знает.

Устав наблюдать за бородой–маятником и избушками я отправился в вагон–ресторан где взял ухи и водки. Водка придала окружающей обстановке весьма благообразный вид, а уха никакого ощутимого воздействия на меня не оказала, чем я был немного разочарован. Вернувшись назад я обнаружил что мужик с бородой спит, я борода теперь его торчит остриём верх примерно под углом в 39 градусов по отношению к полке на которой он лежал. Мне тоже ничего не оставалось как лечь спать, но перед этим я держась за бороду–маятник загадал желание, а потом вырвав из бороды волосок разорвал его пополам и громко сказал «трах–тибидох». Бородатый мужик вздрогнул, но не проснулся. Также оказалось что пока меня не было на полке напротив бородача поселилась незнакомая женщина. Она не спала и смотрела на мои упражнения с бородой со смесью недоумения и испуга. Я хотел что–то ей сказать, но подумал, что чтобы я не сказал никак не улучшит мою ситуацию. Тем не менее, неизвестно зачем, видимо чтобы свести к минимуму вероятность диалога, я сообщил ей что «я как Путин – не участвую в дебатах», и залез на верхнюю полку.

Взобравшись наверх я лёг, достал наушники и немного подумав включил пятую симфонию Малера. Если вы никогда не слушали пятую симфонию Малера лежа на верхней полке поезда проезжающего по средней полосе России, то возможно вам стоит попробовать. Малер рекомендовал играть Адажиетто “Sehr Iangsam”, т.е. очень медленно, но говорят что когда он дирижировал сам, то укладывался в семь минут. Сейчас среднее время исполнения наверное минут десять, хотя нередко и минут 11 и 12 и даже 13. Думается что Бог когда создал Россию тоже в инструкции к дирижёрам написал что всё надо делать очень медленно. Однако некоторые не слушаются пытаются делать быстро, наверное потому что не читают что написано в инструкции. Не знаю почему люди не читают инструкции, причины могут быть порой самые неожиданные. К примеру, в Шотландии существует устойчивое мнение что чтение инструкции по эксплуатации чего–либо считается признаком латентного гомосексуализма, поэтому мужчины там инструкции не читают.

Я люблю слушать Малера, но в моём случае у его музыки есть побочные эффекты. Особенно пятая симфония неизбежно генерирует вполне устоявшийся ряд воспоминаний. Сначала вспоминается Алексей, коллега с которым мы часто ездили в командировки когда–то давным–давно. Алексей был как две капли воды похож на Дирка Богарда в роли Густава. В командировках он неизменно прилично выпивал и принимался размышлять об эфемерности всего в этой жизни. В исполнении Алексея–Густава всё это выглядело вполне естественно. Было бы странно если бы человек с такой внешностью рассуждал о футболе или котировках акций "Газпрома". Если позволяла погода и архитектурные решения гостиницы, то он любил философствовать стоя в одних трусах на балконе гостиничного номера, куря сигарету и стряхивая пепел на прохожих. Путём довольно сложных рассуждений Алексей всегда приходил к выводу что смерть неизбежна и что эфемерно всё – юность, красота, непорочность и т.д. и т.п. но любовь вечна. Затем наступала точка бифуркации, после которой он либо ложился спать, либо отправлялся в гостиничный ресторан чтобы практическим путём доказать правильность своих теоретических выкладок. Доказать всему миру и себе самому что любовь вечна. Если он уходил в ресторан, то тогда он пинком настеж распахивал дверь номера и громко выкрикивал в гостиничный коридор свой жизненный девиз – «Любви и денег хватит на всех!», который по сути являлся упрощенным вариантом его философии о том, что любовь вечна. Я думаю что если бы у него был рог, то скорее всего он бы трубил в него, но так как рога не было ему приходилось просто кричать.

Далее, когда пятая симфония доходит до Адажиетто, то неизбежно вспоминается мама. Мама тяжело болела и жила с нами последний год ибо уже не могла жить одна. Она однако была очень сильной и держалась исключительно. Когда она умерла и тело её увезли в морг, то оставаться в доме было просто невыносимо. Поэтому мы улетели в Венецию и плавание на лодке по ее каналам, хождение по ее улочкам и набережной Дзаттере, а также непрерывное употребление алкоголя и курение травы как–то немного сглаживали невыносимость мироощущения в том момент. Дым от травы смешивался с запахом «мерзнущих водорослей» и запах водорослей уже не был похож на запах свежескошенного газона или хвои. Неисцелимость некоторых болезней и неизбежность смерти вызывает много вопросов к Создателю на которые он не спешит отвечать. Возможно что единственный ответ это набережная Дзаттере, прогулки по которой придают смыл чему угодно. Путь от нашей гостиницы до ближайшего магазина с алкоголем на 80% пролегал через эту набережную и походы за вином еще никогда не были так полны смысла. В течение дня ходить приходилось несколько раз и если утром и днём проходя мимо таблички я был ещё в состоянии что–то вспомнить, ну хотя бы про пепел и комнату, то вечером уже не мог. Адажиетто же не переставала играть в моей голове ни на секунду. В последний день вернувшись в номер мы обнаружили в номере голубя который ходил по полу ванной комнаты немного прихрамывая, точно также как прихрамывала мама. Мы открыли все окна настежь, но голубь не спешил улетать. Он (или она) неторопливо всё обошел, развернулся в сторону окна, посмотрел на нас повернув голову и улетел. Голубь улетел, а вино осталось не выпитым.

Однако музыка и стук колёс сделали своё дело и я уснул. Утром чтобы доехать от вокзала до Домодедово я взял такси и промчался по пустынному утреннему городу. Москва мне представляется странной суперпозицией Лондона и то ли Вавилона или Константинополя и поэтому я почему–то уверен что если математически вычесть из Москвы Лондон, то получится Вавилон. Правда в Вавилоне я никогда не был, хотя знавал несколько человек что учились там в университете. Так что всё это всего лишь мои ментальные модели. В Вавилоне строили башню, в Москве строят здание аэропорта Домодедово. Башня росла вверх, аэропорт растёт вширь. Я убеждён что когда аэропорт достроят, то случится апокалипсис. Хотя бояться не стоит ибо его никогда не достроят. Когда улетаешь из России никогда непонятно грустно ли ей становится от этого или ей все равно. Это знать нельзя, но что я знаю наверняка это то, что лично мне всегда делается грустно. Кроме того, я теперь знаю, что за границами моего детского мира уже нет ни волшебников и нет богатырей. Я уверен, что они там были когда я был маленький, но вернуться в то время и проверить нет никакой возможности.

Путешествие моё закончилось, и я благополучно вернулся домой. Моя пятилетняя дочь крича: «Папа вернулся», бросилась обниматься и уселась мне на колени. Я обнял её и сказал: «Помнишь ты спрашивала, что там, за вот за тем полем, и просилась сходить туда, а я не разрешил? Давай я сейчас поем и мы сходим вместе? Узнаём что там». Улыбаясь, она молча кивнула и обняла меня изо всех своих детских сил. После обеда мы взялись за руки и пошли смотреть, что там за полем. Но что там я вам не скажу — идите и смотрите сами. Потом мне расскажете. Буду ждать.

Написал ферромагнитный Rovlad на marty.d3.ru / комментировать