Актер, который пришел с холода

Жженов сидел. Вообще-то Сталин любил кино и артистов предпочитал не дергать - но Жженов годами недотянул до неприкасаемости. Успел только мелькнуть в «Чапаеве» ординарцем Фурманова - докладывал, как «ребята Жихарева на деревне барахолят». И дежурным по станции в картине «Комсомольск». Там его и прибрали. Потом еще раз.

Вернулся в середине 50-х. В кадре был хмур, на движения скуп, держался замкнуто, на вопросы отвечать не торопился: наспрашивались уже. Их в нашем кино двое таких было, оттудашних, - он да Петр Вельяминов. Ветераны сибирских руд.

Артист - редко когда перевоплощение. Артист - это зашифрованная в глазах, повадке, манере двигаться биография, и Жженов у ровесников выигрывал, потому что за ним было много всякого. Потому главной, титульной его ролью был Тульев в «Ошибке резидента». Человек, попавший под каток исторического процесса, переживший гору несправедливостей и выкинутый на той стороне, возвращенец, горемыка, покаянный блудный сын. Вины своей перед первой и второй эмиграцией отчизна признавать не любила, исповедями да откровенностями с экрана не сыпали, выпавшие на их век беды следовало сыграть: сутулостью, хватом сигареты, прищуром вдаль. И артисту, и герою было по сто лет задолго до календарного юбилея.

Он раньше срока стал стариком и хорошо себя в этом качестве чувствовал: уверенно, с полувзгляда распечатывая собеседника и представляя, на что тот годится. Гиперэмоциональность была ему чужда. На месте он был у Митты в «Экипаже» и у Карасика в «Человеке, которого я люблю» в ролях отцов: и в наставники не лез, и разгуляться не давал. И вот что странно: он же с

1915-го, ровесник Андреева, Кадочникова и Алейникова. Те состоялись в сталинские годы и потому кажутся аксакалами, доисторическими ящерами. Жженов же рядом жил, героев играл немолодых, но крепких, и по всем параметрам ему б выходило сейчас лет восемьдесят. А ему полный век - хоть и посмертный. Век чести, век славы, век доблести и геройства.

Отчество у него хорошее было - Степаныч. А то - Жженов да …