«А с войны я приплыл домой на лодке»: 98-летний полешук о жизни среди болот

Александр Михлюк рассказывает, как местные жили при Польше, от чего их спасла война и почему сейчас жить хорошо

<p>Про белорусское Полесье ходят легенды. Туристов впечатляют болота и разлив Припяти, оторванность от большого мира, старые деревянные домики, крытые камышом, свой диалект, особый жизненный уклад. А кто эти люди, которые сами себя редко называют полешуками, но прожили на Полесье всю жизнь? «Комсомолка» побывала в гостях у 98-летнего Александра Михлюка из деревни Оздамичи и узнала, как местные жили при Польше, от чего их спасла война и что будет, когда сменится власть.</p>

<p><strong>«ОСВОБОДИЛИ ОТ ВСЕГО»</strong></p>

<p>Александр Михлюк - местная знаменитость. Он единственный в районе ветеран Великой Отечественной войны, поэтому по праздникам к его дому идут караваны школьников с подарками, цветами и открытками. Молодежь приходит расспросить о деревенских родственниках для семейного древа. Александр Иванович много всего помнит и знает, сохраняет чувство юмора и трезвый взгляд на жизнь.</p>

<p>- Заходите, я для вас свет включу, - приглашает в старую хату с высоким потолком хозяин. За окном пасмурно, и темно даже в полдень. Для себя старик свет не включает, читает газету на лавке у окна.</p>

<p>Александр Михлюк всю жизнь провел в Оздамичах. Здесь он и родился в 1920 году. Все, что происходило за неполные 100 лет его жизни, описано в учебниках истории. Когда Западная Беларусь была включена в состав Польши, а Оздамичи оказались на польско-советском приграничье, Александр Михлюк был еще младенцем. Но при Польше он жил до 19 лет - многое осталось в памяти.</p>

<p>- Я ходил в польскую школу, четыре класса кончил. В каждом селе тогда была школа, и у нас была. Учили тогда польский язык, все предметы были на польском. Польский почти как белорусский, в нем много белорусских слов. А дома разговаривали на своем, - старожил говорит на диалекте, который больше похож на микс из белорусского, польского, украинского и русского языков.</p>

<p>После учебы дети помогали родителям по хозяйству. У каждой семьи был свой участок земли, на котором нужно было вырастить урожай зерна, картошки.</p>

<p>- Но платили деньги за это в государство. У кого было больше земли, у того был больше налог, - вспоминает оздамец. - Мы сразу после школы шли работать - коров пасли в основном. Четыре класса закончил - это 12 - 13 лет, самый пастух! За счет скота и жили, сдавали на мясо. Молоко не принимали, но брали сметану. Тогда была такая центрифуга: загоняешь ведро молока, а она перегоняет в сметану моментально. Сметану взвешиваешь и сдаешь, тебе платят деньги, а перегон (сыворотку. - Ред.) забирай себе.</p>

<p>Хотя отношение к жизни белорусов «за польских часув» у историков до сих пор неоднозначное, полешук в политическую аналитику не ударяется. Работали на себя - и ладно.</p>

<p>- А как пришли наши освободители, то они нас освободили от всего - уже не надо был ни пастух, никто, - иронизирует пенсионер.</p>

<p><strong>«ТУДА ПОПАЛ - БЕЛОГО СВЕТА НЕ ВИДАТЬ»</strong></p>

<p>Советско-польская граница проходила в 5 километрах от Оздамичей. О жизни в приграничье у Александра Михлюка есть два ярких воспоминания: закрытые шлагбаумы и беженцы.</p>

<p>- Когда в России в 30-е годы колхозы начали делать, проводить коллективизацию, у нас еще такого не было. И к нам сюда люди шли через границу. Кто к родственникам, кто так. Однажды из села по ту сторону бригада целая пришла, простые люди - человек 20 или больше. У нас был «постарунок» - пять человек полиции и комендант. Привели их польские пограничники туда, оформили - и назад их отправили. Как они плакали! «Ну, нам уже белого света не видать, все!» Чтобы прийти сюда, нужен был поручитель - кто-то должен расписаться, поручиться за меня, что я тут буду жить, работать. Нет поручителя - вали назад, а туда попал - все, прощай, родина.</p>

<p>Формально граница перестала существовать в 1939 году, но Александр Михлюк помнит, что она существовала вплоть до войны.</p>

<p>- Границу не открывали, пока война не началась. В 1939 году, 17 сентября, пришли к нам русские. Польских пограничников уже не было, а советские два года стояли. Шлагбаум был - и борони Боже туда соваться. Переехать в ту часть нельзя было - не пускали, а также с той стороны не пускали к нам. Родственники оказались по разные стороны границы, и все равно нельзя было к ним попасть. Как открылась война в 1941-м, тогда только убрали пограничников.</p>

<p><strong>«ЕСЛИ Б НЕ ВОЙНА, НАС БЫ ТУТ НЕ БЫЛО»</strong></p>

<p>Семья Михлюков встречала советскую власть на своей земле без оваций. Отец Александра Ивановича был уважаемым человеком в деревне. Служил в польской армии, был кавалеристом, а когда вернулся, стал оздамичским старостой. В марте 1941-го за ним пришли.</p>

<p>- Все описали: и хату, пару лошадей, и скот. Отца арестовали. Был суд - правда, не знаю где. Потом началась война - так он и пропал с концами.</p>

<p><strong>- За что судили?</strong></p>

<p>- Кто знает... За то, что был старостой. С ним забрали еще из Луток одного (соседняя деревня, в Гомельской области. - Ред.) - он из Германии из плена утек, когда служил в польской армии, да пришел сюда. Из Коротичей (деревня в 6 км. - Ред.) один был лесником, второй был простой. Наши из Оздамичей тоже все из простых. Может, кто-то брехнул чего, наклеветал...</p>

<p>В открытом списке жертв политических репрессий в СССР есть имя Ивана Лаврентьевича Михлюка из деревни Оздамичи. Он действительно был арестован в 1941-м, осужден особым совещанием за контрреволюционную деятельность и приговорен к 8 годам лагерей. Его освободили в сентябре 1941-го. О том, как и где он погиб, неизвестно. Реабилитировали его в 1989 году.</p>

<p><strong>- Вы помните, как это было?</strong></p>

<p>- Когда папу забрали, плакали все. Это было ночью. Забирали только ночью. Мы уже готовились, что вот-вот приедут. Соседа нашего, молодого мужчину, забрали раньше, чем отца, осенью (1940 года. - Ред.). А весной его жену с мальчиком в Магадан завезли. Тогда вода была большая, так лодками везли. Еще двое из Хильчиц утекали - их за Теребличами постреляли. Поймали на дороге и... Ни судили, ничего. Ни за что. И мы ждали. Уже и сухарей насушили, может, два мешка. Ужас был. Еще один сосед - он лесник был - у него всю семью забрали, тоже ночью.</p>

<p><strong>- Вашу семью оставили?</strong></p>

<p>- Война оставила. Если б не война, то нас бы тут не было. Так бы полдеревни вывезли.</p>

<p><strong>- Не пробовали искать отца?</strong></p>

<p>- Я никуда не писал, ни в розыск, ни в Красный Крест. Может, и надо...</p>

<p>Голос пожилого человека начинает дрожать, а в глазах - страх и растерянность. Будто ему вовсе не 98 лет, за которые он успел вырастить собственных детей и внуков, а снова 20, и ему так не хватает отца. Все, что осталось на память о нем, - это портрет в военной форме, который висит над кроватью.</p>

<p><strong>МЫ БЫЛИ ПРОТИВ ВСЕХ!</strong></p>

<p>Александр Михлюк успел застать третью власть. При немецкой оккупации Оздамичи вошли в состав рейхскомиссариата Украина.</p>

<p>- У нас тут была партизанщина. Мы были против всех. Каждый день и каждую ночь тревожно было: то ли партизаны в дом придут, то ли немцы, - рассказывает ветеран. - Партизаны забирали у нас продукты - у них же ничего не было, они питались только тем, что у населения брали. Обшарят все, найдут краешек хлеба - в карман. Есть хотят, бедные. И отдавали все партизанам, что поделаешь.</p>

<p>На войну Михлюка отправили в 1944 году. В Украине попал на обучение в минометную роту, а потом его перебросили в Латвию.</p>

<p>- Там самые активные бои тогда были. А местность там такая - болото, грязь... абы что! - то ли шутит, то ли всерьез морщит нос выходец из полесских болот. - Пришли офицеры, построили шеренгу: «Вы, вы и вы - за мной». Дали нам пулеметы «максим», на колесах которые, а мы не изучали такие. На месте разбирались.</p>

<p><strong>- Страшно было?</strong></p>

<p>- Конечно, страшно. Немцы старались пулемет уничтожить, мало кто оставался около него. Мне руку поранили в наступлении. Попал осколок мне по руке, а моему товарищу - по ноге. А третий погиб, - замолкает ветеран.</p>

<p>После ранения в декабре 1944-го Александр Михлюк четыре месяца странствовал по госпиталям.</p>

<p>- Я боялся, чтобы мне руку не отрезали, потому что вся кисть, все нервы были разбиты. Отрезать легче, чем лечить. Тяжело. Но мне повезло, - мужчина потирает чуть деформированную левую руку и признается: еще легко отделался.</p>

<p>Из госпиталя на севере России весной 1945-го его комиссовали вместе с товарищем-белорусом из Лахвы - деревни в Лунинецком районе.</p>

<p>- Приехали мы со Степаном, а у нас разлив воды. В документе написано, что последняя станция - Лахва. Дальше как хочешь, так и добирайся. Степан говорит: «Пойди ко мне, переночуешь, посмотришь, как я живу». Кругом все залито, можно только лодкой добраться. Мне нужно было в Давид-Городок. Я остался ночевать в сельсовете и ждать лодку с почтой. С ней приехал в Давид-Городок. А до деревни тоже надо лодкой! И как раз приехали наши люди из деревни в Давид-Городок на базар. Я своих узнал и с ними на лодке доехал домой.</p>

<p>За ранение Александру Михлюку дали инвалидность, а пиджак теперь весь увешан медалями.</p>

<p><strong>- Вы ими гордитесь?</strong></p>

<p>- А-а-ай... мне все равно.</p>

<p><strong>«БУДЕТЕ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ - ВАС НЕ БУДЕТ»</strong></p>

<p>С войны Михлюка ждала жена с малыми детьми.</p>

<p>- А после войны опять к нам Советы добрались. И пусть бы днем пришли, так нет же, приходили ночью. Помню, за час или два до рассвета стучит в двери кто-то. Открыли - влезают в хату вдвоем, с ружьями. «Подымайся, хозяин, пойдем с нами». Моя мама, покойная, еще была, да как заголосит... Начала ругать их - она уже никого не боялась. «Мамаша, мамаша, не беспокойся, ваш сын придет». И забрали меня. Плачет мама, хозяйка моя плачет...</p>

<p>Михлюка и его соседей повели в сельсовет - вступать в колхоз.</p>

<p>- Два старых мужчины, один Трохим, другой Пятро, и женщина Параска, вдова, ее муж погиб на войне - и ту притянули эти... руководители. Один из мужчин отозвался на того начальника: да я тебя так да этак, твою мать... Его за воротник - да в другую комнату: посиди, не будешь такой мудрый. А я говорю: «Давай бумагу». Нам передавали оттуда (из-за границы. - Ред.), что крый Божа не спорьте, когда будут в колхоз звать, будете сопротивляться - вас не будет. Написал заявление и пошел домой. Вот так. А говорят: добровольно, добровольно в колхозы вступали... Ага. Ночью!</p>

<p>Во вновь созданном колхозе Александра Михлюка избрали бригадиром. От новой должности полешук отказался:</p>

<p>- Ай! Стой над людьми, приказывай, как работать? Походил я, может, неделю бригадиром да и кинул - поставили другого. Потом стал кладовщиком, на это я согласился. Мне нужна такая работа, чтобы ходить, а не сидеть за столом и командовать. Я 10 лет работал кладовщиком в колхозе, потом 5 лет на ферме, а потом 22 года лесником - и до пенсии.</p>

<p><strong>«ВСЕ ЕЩЕ КРУТНЕТСЯ»</strong></p>

<p>Теперь Александр Михлюк живет с дочерью - ей уже за 70 - и зятем. Хозяйничает - заложил новый яблоневый сад возле дома, летом нянчит правнуков. Выглядит бодрым, но молодиться не старается.</p>

<p>- Каждое утро делаю гимнастику. А что ж делать, если ни руки, ни ноги не гнутся - приходится! Я уже слабый становлюсь, потому что старый. Иной день хорошо себя чувствую, легче, а иногда уже тяжелее жить. Возраст все-таки уже чувствуется.</p>

<p><strong>- В вашей жизни было много плохого. А о чем хорошем вспоминаете?</strong></p>

<p>- Да ни о чем... Когда был пацаном - тогда было хорошо, - смеется. - А потом война помешала. Теперь, конечно, свободнее, лучше стало. Вот вода в хате появилась. Теплая, холодная, какая хочешь - это ж уже роскошь! Из колодца уже не надо таскать. Большое дело!</p>

<p>Вы, молодые, не слушаете ничего, не верите. Думаете, что всегда так было, как сейчас. Возьмем мы медицину. Разве раньше была такая медицина, как теперь? Не было. Я лежал в госпитале, там то кружочки - белые, красные, то порошочки давали. Замораживания не было, как теперь: дадут укол - и ничего не чувствуешь. Сейчас маленьким аппаратиком могут посмотреть, что у вас, у меня в груди, как там кости, целые или нет. Видите? К лучшему все. А может и еще лучше быть.</p>

<p><strong>- Вы оптимист! А некоторые говорят, что история повторяется и мы опять можем провалиться в тяжелые времена...</strong></p>

<p>- Мы на себе испытали Польшу, Россию, тот строй, этот строй. Дошли до того, что сейчас. И оно еще крутнется, повернется в другой бок. На одном месте невозможно оставаться, одна программа не может существовать.</p>