Пощечина общественному вкусу
Если опубликовать документ, 105-летие которого отмечается сегодня, обвинят в экстремизме. «Берите кирки, топоры и молотки и крушите, крушите без жалости седые почтенные города!» – такое, скорее, подойдет для люмпенов с Евромайдана, нежели для состоятельного итальянского интеллектуала, коим является автор цитаты, Филиппо Томмазо Маринетти.
«Манифест футуризма» напечатала французская газета Le Figaro, после чего этот документ взбудоражил умы всего цивилизованного мира. (К слову, до этого он раз десять публиковался в местной итальянской печати без какого-либо отклика. Но Le Figaro – другое дело.) Мир, от которого призывал отречься Маринетти, с восторгом принял это предложение: давайте, отрекайтесь!
«Гоночная машина, капот которой, как огнедышащие змеи, украшают большие трубы; ревущий автомобиль, словно изрыгающий картечь, - прекраснее статуи Ники Самофракийской.»
Маринетти призывал воспеть человека за рулем машины, подразумевая не конкретно водителя и не конкретно автомобиль, а повелителя новой эры механизмов. Столетие как шагала по миру промышленная революция, а общество признавало за машинами и механизмами исключительно утилитарные преимущества. Меж тем машины, облегчая людям жизнь, преображали и среду обитания как таковую, то есть вторгались в культурную и общественную составляющую бытия. Люди предпочитали не замечать этого, вот машины и взбунтовались. Выразителем немого, но чрезвычайно убедительного бунта стал Маринетти. Побудительным мотивом к написанию «Манифеста» послужила автомобильная авария. Случилось это около полудня 15 октября 1908 года на улице Домодоссола в Милане. Маринетти с механиком Этторе Анджелини обкатывал новую Isotta-Fraschini (в двух кварталах на улице Монтероза находился завод этих выдающихся автомобилей). Улица прямая, как стрела, и довольно пустынная (по тем временам – окраина). И все же Маринетти не разошелся с двумя велосипедистами и улетел в канаву.
Этот эпизод лег в предисловие «Манифеста»: «И как молодые львы, мы кинулись вдогонку за смертью. Впереди в бескрайнем лиловом небе мелькала ее черная шкура с едва заметными блеклыми крестами. Небо переливалось и трепетало, и до него можно было дотронуться рукой… Мы неслись сломя голову. Из подворотен выскакивали цепные псы, и наши раскаленные колеса тут же давили их, как утюг разглаживает воротник сорочки. Прирученная смерть на каждом повороте забегала вперед и ласково протягивала мне свои костяшки либо со скрежетом зубовным поджидала, лежа на дороге и бросая бархатистый взгляд из глубины луж… Вдруг откуда ни возьмись – два велосипедиста. Они замаячили передо мной, как два веских противоречивых довода. Виляют по-дурацки прямо на моем пути — ни проехать, ни пройти... Вот незадача! Тьфу!.. Я резко затормозил и отвратительным образом — раз! – кувырком полетел в канаву... О, родная канава, залетел в канаву — напейся на славу! О, заводы и их сточные воды! С наслажденьем припал я к зловонной жиже, вспомнив черные сиськи моей кормилицы-негритянки!».
Вслед за первым «Манифестом» вышли второй и третий. Поразительна легкость, с какой Маринетти обретал единомышленников повсюду, в первую очередь – в России. Давид Бурлюк, Алексей Елисеевич Кручёных, Маяковский. Завелись «кубофутуристы», «эгофутуристы» и даже «центрифугисты» (самый известный – Борис Пастернак). А все вместе – будетляне, «жители будущего». Русский манифест футуристов «Пощечина общественному вкусу» – почти калька с итальянского. Предлагалось сбросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. с парохода современности. (Маринетти призывал повернуть каналы и затопить музеи.) Автомобиль, что характерно, волновал и нищих русских футуристов. «Бак моего завинченного сердца наполнен вспыльчивым, как меняльная лавка, бензином…» – выражался Кручёных, «футуристический иезуит слова», как окрестил его Маяковский. У самого Маяковского связь с автомобилями окажется прочнее и разнообразнее. Одно из ранних стихотворений 1913 года называлось «В авто». Кося от фронта, поэт устраивается в Учебную автороту в Санкт-Петербурге. Это было, как известно, первое на Руси заведение, занимавшееся исследованием конструкций автомобилей, испытаниями, разработкой методик подготовки военных водителей. «Ночами учусь у какого-то инженера чертить авто.» Придет время, Маяковский пойдет арестовывать начальника автороты полковника Секретева – человека, повинного лишь в том, что ему больше нравился Пушкин с Толстым, нежели Маяковский с Бурлюком.
Новое вошло в клинч со старым. Хаотичная неукротимая энергия нового пересилила размеренно-рассудительное старое. Недаром между словами «футуризм» и «фашизм» часто ставят знак равенства. «Война – единственная гигиена мира», – заявлял Маринетти. Трудно отмерить в вихрях, пронесшихся над Европой, роль автомобиля. Вдохновительную, побудительную роль. Но как повлияли вихри на автомобиль? Шагнув со стихотворных строчек-лесенок, с театральных экспериментов, с живописных абстракций, футуризм прочно поселился в эстетике автомобилей 1920-х годов. Это был удивительный эволюционный этап, когда мысль (подхлестнутая футуристами) забежала вперед технологических возможностей. Получается, вдохновленные достижениями науки и техники, отвергая старое и славя новое, футуристы оказались даже слишком будетлянами?