Владимир Васильев: «Актерская порода била в Караченцове через край»

Воспоминаниями о Николае Караченцове поделился с «Культурой» народный артист СССР Владимир Васильев.

Колю хочется вспомнить светло — ​человек он был удивительный. Встретились мы в Щелыково почти шесть десятилетий назад, когда он еще был школьником. Сначала он познакомился с Катей Максимовой, приняв ее за ровесницу. Рассказывал, как обрадовался, что появилась красивая хрупкая девочка, с которой можно погулять и поболтать, а говорил он без умолку, взахлеб: «Катя, у меня здесь такие друзья — ​Пров Садовский, Никита Подгорный, я тебя со всеми познакомлю, все покажу». Его действительно знали все — ​он был общим любимцем. И вот на следующее утро Катюша с мамой пришли на завтрак, подсел к ним за стол Коля и начал объяснять, кто есть кто, а вокруг — ​одни знаменитости. Вдруг в столовую гордо входит Вера Николаевна Пашенная — ​авторитет непререкаемый, все перед ней раскланиваются, она здоровается строго, сдержанно и внезапно расплывается в улыбке: «Катюша, милая, как я рада видеть Вас здесь». Коля начинает медленно сползать под стол, понимая, что в чем-то ошибся. Катина мама, Татьяна Густавовна, тогда спросила 15-летнего Колю, сколько ему лет. Он гордо приврал: «Уже семнадцатый пошел». Так состоялось знакомство.

Актерская порода била в нем через край. Он всех копировал, и маститые артисты, великие мэтры включались в эту игру. Было видно, как хочет Коля стать их коллегой, и то, что с ним потом произошло, то, что он вырос в большого артиста, никого не удивило. Это был естественный ход событий, путь, предначертанный природой. С подростковых лет его голос обладал характерной хрипотцой. Я сейчас слушаю его песни, они звучат нечасто — ​и его удивительный голос узнаешь сразу, с первого звука.

Караченцов был и удивительно пластичен, видимо, в маму-балетмейстера, от нее же знал все балетные позиции, умел танцевать, иногда показывал какие-то темпераментные па. Его отличала необычная пластика, я бы сказал, джексоновская. Когда только появился Майкл Джексон с его лунной походкой, Коля копировал его совершенно блестяще, вдохновенно. Он постоянно был в движении, словно какой-то невероятный взрыв энергии.

Его отличали сумасшедшая отчаянность и невероятное бесстрашие — ​он первым прыгал с огромного обрыва, бесшабашно включался в любую затею, принимал участие во всех щелыковских забавах.

Однажды в конце августа мы поехали с большой компанией на несколько дней на речку Меру, в путешествие. Как всегда, не хватило запасов. Мы с Колей решили на моей моторной лодке съездить в Кинешму — ​всего-то 38 километров — ​купить рыбы и всего необходимого. Уехали ласковым утром, в майках, не сомневаясь, что скоро вернемся. А по реке шел сплав леса, и из воды торчали топляки, раз десять пришлось чинить мотор. Добрались до города днем, а там хоть шаром покати — ​какая рыба, пустые полки. Поехали обратно — ​резко похолодало, попробовали плыть на веслах — ​течение не одолели. Закончился бензин, увидели огонек — ​рыбаки вышли на ночной лов. Они нас пожалели, дали немного бензина. Вернулись после полуночи, дрожим, зуб на зуб не попадает. Черная ночь, все спят, встречает нас только Катя: «Вы же заболеете, надо выпить и закусить». Но ничего нет — ​все съели. Нашлись только две картошки и одеколон. Тогда мы с Колей первый раз попробовали «Шипр», зажевав его холодной картошкой. Утреннее амбре запомнили на всю жизнь.

Если говорить о детях, выросших в той удивительной актерской атмосфере, невероятно творческой среде, Коля — ​самый яркий пример. Он отдыхал в Доме творчества в Щелыково долго, из года в год, а потом стал востребованным всеми и везде, появлялся все реже — ​летом у него всегда были съемки, и мы гордились и радовались: наш Коля превратился в замечательного и талантливого артиста.

Шло время, мы не теряли друг друга, и однажды Коля, уже известный и популярный актер, попросил меня прийти на репетицию ««Юноны» и «Авось»». В том, что я попал в «Ленком» как постановщик танцев, — ​заслуга Коли, это была его идея. Началась общая работа. Больше всего замечаний и претензий у меня было к Караченцову — ​все-таки он главный герой. Ругал его за переборы, излишки, чрезмерность — ​он не обижался. С ним я мог говорить как с родным человеком.

Случившееся 13 лет назад несчастье прогремело как гром среди ясного неба — ​не только для меня, для всех. Тогда театр не знал, что делать с «Юноной», спросили мое мнение. Я ответил: «Спектакль должен жить». И он продолжился. Но я всегда вспоминаю в главной роли Колю. В нем было необыкновенное качество — ​он всегда играл Резанова на грани человеческих и актерских возможностей, безудержно и отчаянно, на разрыв аорты, словно впереди — ​неизбежный конец: сейчас отзвучит последний аккорд — и все, ничего больше не будет.

Прожил он жизнь очень насыщенную, переполненную событиями, успехами, счастьем. Искусство, конечно, лишилось большого артиста, понесло тяжелую утрату. Мы все скорбим, особенно те, кто знал его близко, — ​для меня это потеря личная, невосполнимая.

Фото на анонсе: Алексей Иванов/Спорт-Экспресс/ТАСС