До сих пор «История России - ничему не учит»
Не я первый, и не я последний, буду ещё не раз, возвращаться к этой теме.
Казалось бы, страна ценой невероятных усилий и жертв добивается определённых успехов, как было, например, в области освоения космического пространства, так и быстро сдаёт свои позиции, из-за некомпетентности руководства страны и присущей ему маниакальной подозрительности - считать всех своих граждан, склонных к предательству и к измене. В результате засекречивается всё, половина граждан СССР становятся не выездными за рубеж, зато дети высших руководителей страны – дочь Иосифа Сталина и сын Никиты Хрущёва становятся гражданами США. После того, как сейчас достоянием гласности стал «репортаж Ланы Сатор», проникшей с группой любителей острых ощущений на территорию режимного объекта, производящего жидкостные двигатели для космических ракет-носителей через дырку в бетонном заборе, подкрепив свой рассказ сотней фотографий с комментариями, довольно странно выглядела реакция на это ЧП вице-премьера РФ Дмитрия Рогозина разобраться с чиновниками и руководителями, только в том, как они допустили отсутствие надежной охраны объектов Роскосмоса, в том числе завода «Энергомаш», а не довели это предприятие до состояния полной разрухи.
Складывается впечатление, что перед Дмитрием Рогозиным поставлена Президентом РФ единственная задача, заделать все дырки в заборах режимных объектов, а не в головах руководителей Роскосмоса, у которых скоро не окажется, вообще, квалифицированных специалистов. Только не надо думать, что к этому положению дел в освоении космического пространства привело после распада СССР исключительно руководство современной России - это было лишь продолжением того процесса, который начался ещё при жизни С.Н.Королёва. В результате нездоровой конкуренции конструкторских бюро Н.С.Королёва и В.Н.Челомея, а так же политических интриг, к которым был причастен даже сын Н.С.Хрущёва, работавший в то время в КБ В.Н.Челомея, Советский Союз, проиграв «лунную гонку», отказался от программы пилотируемых полётов на Луну. О той обстановке, которая складывалась в одном из НИИ, накануне уже наметившего отставания СССР от США в освоении космического пространства, автор и рассказывает в статье, уже опубликованной в «гайдпарке», чтобы сейчас возникало меньше вопросов, почему наша межпланетная станция «Фобос-грунт» летит не к Марсу, а к Земле. В 2009 году, когда на стенде НПО им. Лавочкина Главе Правительства РФ Владимиру Путину продемонстрировали прибор «Фобос-грунт», видимо уже тогда планировали, преподнести ему этот космический аппарат в качестве подарка, после очередного избрания Президентом РФ, но опять, не рассчитали какой агрегат выйдет из строя и «Фобос-Грунт» «возвратится» на Землю, по последним сведениям, до 21 января 2012 года.
История, оказывается, ничему не учит. Проходит время и те, кто должен следить, чтобы обороноспособность страны не падала и её военная мощь росла, сами создают условия, тормозящие процесс модернизации и создания новой военной техники, не говоря уже об оснащении её новым мощным и безотказным оружием.
В советское время вся промышленность страны была двойного назначения, ориентированная на быстрый переход от мирной жизни на военные рельсы. Но так как всё самое передовое оборудование и самые современные технологии в производстве различных материалов и изделий, сосредотачивались на объектах военных ведомств, то все прочие полугражданские предприятия оснащались по остаточному принципу.
Поэтому неудивительно, что даже в 1980-е годы там использовалось в немалом количестве оборудование и технологические процессы довоенного и даже дореволюционного образца, где в основном преобладал малоэффективный и не гарантирующий высокого качества, ручной труд. Но вместо того, чтобы оснащать предприятия новым оборудованием и внедрять автоматические производственные линии с использованием промышленных роботов, повсеместно только увеличивалось число конвейерных линий, где производилась преимущественно ручная сборка товаров народного потребления от радиотелеаппаратуры и холодильников до мотоблоков, мотоциклов и автомобилей, с использованием малоквалифицированного, низкооплачиваемого и потому часто меняющегося персонала.
Инженерно-технические кадры на этих предприятиях закреплялись принудительно, в основном за счёт распределяемых на эти предприятия выпускников многочисленных ВУЗов и техникумов, которые обязаны были отработать там не менее двух-трёх лет. Правда, представителей мужского пола, на этих предприятиях прореживал военкомат, так что основная нагрузка в итоге ложилась на женщин и выпускников заочников, уже работавших на этих предприятиях, которые хотя и были иногда неплохими рационализаторами, но поднять производство, хотя бы на европейский уровень, были не в силах. А хотели догнать и перегнать Америку, но почему-то в основном, чисто административными мерами.
На это, как и на идеологическую работу и пропаганду марксизма-ленинизма средств не жалели. Леонид Ильич Брежнев, даже как-то на одном из пленумов проговорился, что в стране около двухсот НИИ занимаются однотипным проектированием АСУП - автоматизированных систем управления производством.
Автор этой статьи на следующий день специально купил несколько центральных газет с выступлением Л.И.Брежнева, но во всех изданиях цифра 200 отсутствовала. А фраза заканчивалась словами, что «у нас есть НИИ, которые занимаются однотипным проектированием, что недопустимо», без всякого упоминания, что это относится к АСУП. Трудно даже представить, какое огромное число людей, занималось тогда математическим моделированием производственных процессов, как правило, не имеющих ничего общего с реальным положением дел в стране.
Не так просто даже сейчас посчитать, сколько было потрачено впустую средств, когда катастрофически не хватало даже квалифицированных рабочих многих строительных специальностей от каменщиков и штукатуров до газо-электро-сварщиков, маляров и плотников. И это не говоря уже о постоянном дефиците, вплоть до государственного нормирования и распределения не только кирпича и цемента, а даже обыкновенных шурупов.
И хотя в области самых высоких технологий, сосредоточенных в ведомствах ВПК – военно-промышленного комплекса, положение было значительно лучше, но и там уже к концу 1960-х годов, не ощущались реальные перспективы в разработке и создании принципиально нового ракетно-космического оборудования, а шла модернизация того, что уже было создано в 1950-е годы.
Продолжалось так же, как и во времена И.В.Сталина, слепое копирование уже созданной на западе военной техники. В связи с этим, значительного отставания ещё не было заметно, а успехи в освоении околоземного космического пространства создавали даже иллюзию преимущества социалистического строя над капитализмом. К тому же ещё сохранялся высокий военный и послевоенный научно-технический потенциал, в котором основную роль играли теперь известные всему миру учёные и конструкторы, обеспечившие СССР ракетно-ядерный паритет с США, и благодаря которым, Россия, до сих пор ещё, может претендовать на звание великой державы.
Тормозом на пути технического прогресса в СССР была доведённая до идиотизма система засекречивания всего, что хотя бы как-то касалось оборонной промышленности или имело какое-то отношение к армии. В результате было больше половины предприятий, которые назывались в народе «почтовыми ящиками», не важно какого профиля, будь то НИИ или КБ по разработке ракетно-космической техники, танковый завод или фабрика по пошиву кальсон и раскрою портянок. Мало того, что поступавший туда на работу человек, заполнял подробную анкету, в которой была даже специальная графа, с вопросом о том, проживал ли кто-то из его близких родственников на оккупированных немцами территориях, он после обязательной проверки, сразу же попадал в разряд невыездных, за границы СССР, граждан.
Но, даже находясь в «почтовом ящике», его работник, имел право перемещаться там только в одной, специально отгороженной для него «ячейке». Он словно находился в обыкновенном ящике для стекольной тары и, если попадал в него не по собственному желанию, а по распределению из учебного заведения, то даже не имел возможности в течение нескольких лет, выбраться из узкого горлышка, вечно полупустой бутылки того подразделения, в котором ему предстояло трудиться.
А, как ему приходилось трудиться? - это вопрос особый и самый интересный. Если возникала производственная необходимость, он не имел права заходить, в другие цеха, отделы и лаборатории, не имея на то разрешения начальника и заверенного в первом отделе специального разового пропуска.
В итоге, даже такие проблемы, которые можно было решить в рабочем порядке, в течение нескольких минут, решались иногда в течение нескольких дней, а более сложные растягивались, даже не на одну неделю, а порой и на месяц. В результате, это отражалось на эффективности внедрения новых разработок и устранения выявленных неисправностей, ещё до отправки готовых изделий для испытаний на полигон, а не в то время, когда уже налаживалось серийное производство, и что-то менять кардинально было уже поздно, а то и просто нельзя.
Зато была чётко отработана охрана доступа к любой информации, связанной с деятельностью, каждого «почтового ящика» не только для посторонних, имелось в виду, от глаз и ушей западных спецслужб, но и что парадоксально до нелепости, от самих же работников большинства этих закрытых НИИ и заводов.
Поэтому неудивительно, что, работая даже в одном отделе НИИ, многие работники разных лабораторий, часто даже не владели полной информацией, для чего предназначались их разработки, так как они даже отдалённо не стыковались по теме друг с другом. Поэтому эти разработки приходилось состыковать, с аналогичными лабораториями других отделов «родного почтового ящика» или даже с отделами и лабораториями других НИИ.
Была бы возможность у наших бдительных компетентных органов, отвечающих за охрану государственные секретов, то они бы создали посты проверки наличия доступа, не только у каждого отдела НИИ или цеха завода, а у каждой лаборатории и на каждом участке, а в идеале и у каждого станка или кульмана.
Но если быть объективным до конца, то следует отметить, что ответственные руководители и ведущие специалисты, имели неограниченный доступ во все подразделения почтового ящика, и все формальности оформления разовых пропусков, их не касались.
Они так же, как и все работники данного «почтового ящика» давали подписку о неразглашении сведений, представляющих государственную тайну, но были вне всяких подозрений, так как непосредственно отвечали каждый за свой участок работ, и действительно были теми, кто занимался конкретным и нужным для государства делом.
И не только, как организаторы, во главе большого творческого или рабочего коллектива, а в большей степени, особенно в НИИ, как непосредственные исполнители того или иного проекта. Все остальные работники, за небольшим исключением, рассматривались там, как лица, не представляющие особой ценности, которые были больше нужны, особенно в НИИ, не для научной работы, а для оказания помощи многочисленным подшефным колхозам и для работы на плодовоовощных базах.
Поэтому исключительно для них и молодых специалистов, была разработана целая система специальных символов на служебных удостоверениях, а также на постоянных и разовых пропусках. Это были «квадратики», «треугольники», «кружки», «птички» и прочие геометрические фигуры и стилизованные знаки фауны и флоры, чтобы, глядя на них, любой «вохровец» (ВОХР – военизированная охрана) мог безошибочно определить, кого и куда можно пропускать, а кого отправлять восвояси, к своему начальнику за оформлением им разового пропуска для своего подчинённого.
По большому счёту, все эти «молодые специалисты» и прочие «люди на подхвате», в ранге простых исполнителей, уходящих в основном на пенсию простыми техниками и инженерами, совершенно были не нужны в том количестве, которое полагалось по штатному расписанию, и от них можно было бы отказаться совсем. Правда, тогда нужно было бы отказаться от сталинского принципа кадровой политики, что незаменимых людей нет, и поэтому с людьми, вне зависимости оттого, что они собой представляют, как специалисты, можно было не считаться.
С одной стороны директору каждого НИИ и генеральному конструктору всякого КБ, всегда легко было найти замену любого рядового работника, но только не специалиста высокого уровня. С другой стороны специалисты высокого уровня, от которых зависел успех порученного дела, отвлекались от основной работы по всяким пустякам, связанным, как с выпиской разовых пропусков, так и с разбором многочисленных производственных конфликтов среди работников самой большой, но малоквалифицированной части своего творческого коллектива. Не говоря даже о том, что каждому ведущему специалисту всегда всё нужно было не просто просить через своего непосредственного руководителя от его вышестоящего начальства, но потом ещё самому, добиваться к нему приёма и без конца подробно объяснять, без чего нельзя обойтись и даже дальше, вообще, работать.
Теперь, после небольшого вступления или комментария о тех далёких днях моей юности, похожих на те, о которых говорил в грибоедовской комедии «Горе от ума», Чацкий, - «времён Очаковских и покоренья Крыма», - я могу продолжить рассказ о тех смешных и курьёзных ситуациях, в которые мне случалось попадать почти всегда по собственной инициативе. Рассказ очевидца, написанный им самим, лучше отражает наэлектризованную атмосферу минувшей эпохи, чем любая её реконструкция, материалом которой, в основном бывает, как и в грибоедовские времена, компиляция «подлинной истории» из предвзятого содержания газет и журналов того времени:
Константин Коханов: «Вводная часть к дипломному проекту»
2 августа 1965 года, учащийся Московского радиомеханического техникума (МРМТ) Константин Коханов был принят на работу в качестве техника-практиканта на производственную практику в «почтовый ящик», где в течение несколько дней, не могли определить, чем его занять, и за кем закрепить в качестве наставника. И вот, наконец, его направили в одну из лабораторий, в группу старшему инженеру Новикова.
Когда Константин Коханов, вошёл в помещение этой лаборатории, окна которой смотрели в сторону здания Центрального музея Вооруженных сил СССР, он был несколько озадачен, поведением её сотрудников. Почти все мужчины сидели у стендов с приборами и что-то проверяли, глядя на кривые осциллограмм, крутили, паяли на платах и сборках из нескольких модулей, каких-то электронных устройств, в то время как все женщины сгрудились у раскрытых окон и смотрели в сторону этого Центрального музея Вооружённых сил СССР.
Техник Мельниченко, к которому его подвёл работник отдела подготовки кадров, с просьбой, чтобы он пока, нет на месте руководителя группы инженера Новикова, занял практиканта каким-нибудь делом, объяснил ему странную рабочую обстановку тем, что в музее ожидается прибытие короля Афганистана Захир-Шаха с королевой Умайрой. И все женщины просто сгорают от любопытства увидеть королеву, в каком она будет платье и как будет себя вести во время этого протокольного мероприятия.
Мельниченко был занят каким-то важным экспериментом, и потому, сказал, что заниматься ему с ним некогда и если он хочет, то может присоединиться к женщинам и, если увидит что-то интересное, чтобы потом поделился с ним своими впечатлениями.
Когда Константин Коханов подошёл к окну, женщины что-то уже разочарованно обсуждали, и не трудно было догадаться, что главное с посещением короля музея, он пропустил. Король уже находился в помещении музея, а перед центральным входом стояло всего несколько десятков, «случайно» оказавшихся там, человек, вероятнее всего или, по крайней мере, большей частью, имеющим отношение к спецслужбам обеих стран. Было понятно, что, закончив экскурсию по музею, король не мог просто так пройти мимо «толпы», не ответив на приветствия в свой адрес.
Поэтому ничего особенного, кроме выхода короля из музея, Константин Коханов не увидел, хотя и обратил внимание на то, чему все, кто смотрел из окон лаборатории, не придали значения, потому что сразу же разошлись по рабочим местам, как только король сел в машину и уехал.
Король был в обычном костюме и особенно не выделялся из числа сопровождавших его лиц. Проходя мимо приветствующей его «толпы», он безошибочно определил, кто действительно, человек из народа, и, подойдя к нему, пожал руку. Король уехал, толпа быстро разбрелась, а человек, которому король пожал руку, чувствовалось, что никак не может успокоиться, словно потерял ориентацию в пространстве, пытаясь пойти то в одну, то в другую сторону, как будто начисто забыл, куда перед этим шёл и, теперь не знает, что ему дальше делать…
А теперь, когда читатель знает, как я попал в первый «почтовыё ящик», хотя, забегая вперёд, скажу, что сменил впоследствии ещё два, пока не оказался окончательно «на свободе», отмечу, что и Афганистан, и сам король и королева этой страны, меня тогда совсем не интересовали. Тогда о многочисленных визитах глав зарубежных государств в нашу страну пестрили передовицы всех газет, как и об ответных визитах советского партийного руководства в другие страны.
Откуда мне тогда было знать, какую роковую роль сыграет Афганистан в судьбе СССР и всего русского народа на постсоветском пространстве после его распада. И, что король Захир-Шах, окажется действительно достойным уважения человеком, и первым из восточных правителей разрешившим женщинам в своей стране снять чадру. Он не только не утомлял свою супругу бесконечными протокольными мероприятиями, которыми сопровождались его визиты в СССР, но даже Советский Союз, всегда воспринимал только, как Советскую Россию и это всегда подчёркивал во время ответных официальных визитов советского руководства в его страну.
Пока Захир-Шах «неукоснительно соблюдал все правила пребывания главы иностранного государства в СССР, посещая мавзолей и различные музеи, возлагая цветы к вечному огню и встречаясь со студентами МГУ», королева свободно распоряжалась своим временем, и могла удовлетворять своё женское любопытство в ГУМе и в других центральных московских магазинах.
Поэтому сотрудницы лаборатории, в которой мне предстояло работать, мечтавшие увидеть королеву, напрасно стояли у окна, надеясь хотя бы издали увидеть ожившую картинку из прочитанных когда-то ими сказок.
Когда королева Умайра спустя некоторое время окажется заложницей во время дворцового переворота, за её освобождение Захир Шах заплатит отречением от афганского престола.
«…Он был низложен своим двоюродным братом, Мохаммедом Даудом (Mohammed Daoud), в результате бескровного государственного переворота 17 июля 1973 года, когда находился на отдыхе в Италии. 18 апреля 2002 года после 29-летнего изгнания Захир-Шах вернулся из Италии на родину. Считается, что его 40-летнее правление было самым долгим периодом мира и относительного процветания за всю историю современного Афганистана» (http://lenta.ru/news/2007/07/23/king). Но это будет потом, а пока шёл 1965 год.
Как только я отошёл от окна, то сразу же столкнулся, в буквальном смысле, со старшим инженером Новиковым, и он, догадавшись, по моему растерянному виду, что я новый практикант, предложил подойти с ним к его столу, чтобы познакомиться поближе.
О чём мы тогда говорили, точно я уже не помню, но зато остался в памяти, рассказанный им в конце нашей беседы, анекдот. Судя по содержанию анекдота, в нём заключалось первое, произведённое мной на него, впечатление, начиная от моих познаний в электронике, и кончая человеческими качествами, вообще:
«Ну, что мне ещё осталось сказать, Костя, только рассказать анекдот, о новом начальнике, бывшем военном, который возглавил одно из подобных нашему НИИ. В первый же день он приказал секретарше составить в алфавитном порядке картотеку на всех сотрудников предприятия и, сразу же, как она будет готова, принести ему в кабинет. Вскоре секретарша принесла ему ящик с карточками, в которые были в алфавитном порядке занесены фамилии сотрудников института с их краткими должностными характеристиками, заслугами и поощрениями. Увидев эту картотеку, новый директор, побагровел от гнева, и чуть ли не матом, объяснил растерявшейся секретарше, что нужная ему картотека должна содержать только первые четыре буквы алфавита. «А» – все ответственные работники, «Б» – все женщины, «В» – все бывшие военные, Г – молодые специалисты». Что значат «Б» и «Г» я сразу догадался и, стараясь выдавить из себя что-то наподобие улыбки, всё-таки насчёт буквы «А» решил сделать некоторое уточнение:
«Наверно бывший военный, ставший новым директором института, дослужился в армии только до старшины или прапорщика, если слово «ответственный» у него начинается с буквы «А»?
Новиков задумался, посмотрел уже на меня с некоторым интересом, хмыкнул, наверно оттого, что это ему самому не пришло в голову, а я, чтобы заполнить неожиданно возникшую паузу, в свою очередь предложил ему послушать близкий к теме нашего разговора другой анекдот, - о русских и евреях:
«Почему-то о русских всегда судят плохо, если говорят, что один русский пьяница, двое русских – драка, много русских – очередь. А вот о евреях всегда судят хорошо, говоря, что один ерей – торговая точка, два еврея – шахматный турнир, много евреев – научно-исследовательский институт».
Я сначала не понял, почему Новиков не сразу прореагировал на мой анекдот, но тут подошёл к нашему столу начальник лаборатории, еврей по национальности, и впору засмеяться было мне. И хотя бы только потому, что от евреев рябило в глазах везде, где только за эти несколько дней я не появлялся, пока мне определяли постоянное место в этом «почтовом ящике».
Группа инженера Новикова оказалась дружным и сплочённым коллективом, который сразу же взял меня в оборот своих не только служебных интересов, но и спортивных увлечений. Почти вся группа занималась в секции подводного плавания, занятия которой проходили в бассейне «Москва», построенного на месте стоявшего там когда-то Храма Христа Спасителя и где, в настоящее время, стоит, построенный в спешке Лужковым, его лишь напоминающий внешне, новодел. Поэтому меня просто заставили купить маску трубку и ласты, затащив потом, в буквальном смысле, на дно бассейна. И обидней всего было то, что это сделали не мужчины, а женщины.
Занятия проводил с нами мастер спорта по подводному плаванию в центральном секторе, предназначенном для прыжков в воду с вышки. Там глубина бассейна была шесть метров, но, как я только, по инструкции тренера не продувал свои уши, но опустить свою голову, чтобы она коснулась дна, так и не смог. Упирался руками в дно бассейна, но последние пять сантиметров, так и остались моим непреодолимым расстоянием, как и многое другое, бывшее рядом потом, чего затем не удалось достигнуть в своей жизни.
За четыре месяца практики я достаточно хорошо вошёл в курс порученного мне дела. Начав с простых заданий отладить, какую-то плату, собрать какой-то с нужными параметрами узёл, я, в итоге, сам стал заниматься, почти наравне с другими членами группы Новикова, вопросами стабильной работы всей системы ориентации летательных аппаратов, в которой не применялись гироскопы. Один раз я даже добился ошеломляющих результатов стабильности работы, разрабатываемой или отлаживающейся (не могу точно сказать) группой Новикова системы ориентации, потому что за нашими стеллажами с приборами, находилась другая группа под руководством старшего инженера, кажется Сергея Николаевича, фамилию которого я не запомнил, и занималась решением того же вопроса.
Как я уже отмечал выше, подобное, не допускалось даже в разных лабораториях и отделах одного НИИ, но видимо начальник нашей лаборатории, как еврей лучше любого русского начальника, знал, как обходить подобные ограничения. Поэтому, стоит ли удивляться, что после распада СССР, именно, некоторые евреи очень легко и на «законном основании» смогли прибрать к рукам большую часть народного достояния и стать миллиардерами, на чужом горе.
Помню, как вся группа собралась у моего стенда, и сам Новиков, проверяя стабильность работы системы ориентации моего модульного исполнения, не мог понять, за счёт чего были достигнуты такие результаты, без каких-то принципиальных изменений основных узлов. К счастью я раньше других обо всём догадался, увидев, что к моей сборке с платами, не подключён датчик и вся «моя система ориентации» просто самовозбуждалась, то есть генерировала частоту, которую сама должна была поддерживать в определённых пределах частоту сигнала с датчика, при изменении его положения в пространстве.
Производственная практика закончилась и после небольшого перерыва на занятия в техникуме, я был снова направлен на этот «почтовый ящик, но уже на преддипломную практику, с последующей защитой дипломного проекта на этом же предприятии.
Основную работу со мной по теме дипломного проекта было поручено вести Толе Завгороднему, 26-летнему инженеру, заядлому туристу, с которым мы быстро нашли общий язык, потому что одинаково любили ходить в туристические походы. И самое главное, не ради спортивных достижений, а за общение с интересными людьми и песни, которые имело смысл петь только у костра, потому что только у костра умеют по настоящему слушать и ценить эти песни, и легко понять, насколько искренен и честен, сам исполнитель.
Характер у Анатолия был мягкий, и начальству было легко навязать ему не только одного дипломника, а сразу двух, кроме меня, учащегося техникума, ещё одного студента из МАИ – Московского авиационного института. Надо отдать должное Толе, он относился к нам одинаково, и не делал разницы кто из нас из техникума, а кто из института. Мы сидели рядом у его стола и записывали одно и тоже, что он нам диктовал или говорил, что мы должны были сделать самостоятельно.
Правда, в первый день, когда появился у нас в лаборатории студент из МАИ, я не присутствовал при их разговоре, потому что болтал в это время с кем-то в коридоре у лестничного марша. Там была импровизированная, пока не видело начальство, курилка, или просто место, где травили анекдоты те, кто работал в разных группах или лабораториях, и не имел возможности найти для общения другого помещения.
Я сначала не понял, почему засмеялся, увидев меня Завгородний, а когда он мне рассказал, что его так до слёз рассмешило, сам тоже долго не мог прийти в себя, оттого, как иногда что-то тобой, сказанное в шутку воспринимается кем-то в серьёз, и ты сам в итоге оказываешься просто в глупейшем положении.
Когда Завгородний просматривал у меня в первый раз черновик диплома, то часто указывал, где что-то исправить, а где что-то убрать или переписать заново, но более понятными словами, и на мой каждый вопрос, - «а зачем?» или «почему?» - просто говорил, вздыхая, как Шурик, из гайдаевского фильма, - «надо, Федя!». Надо, так надо, - отвечал я и делал исправления. Но тут, случилось для Завгороднего, совсем запредельная и непонятная ему реакция на его ответ, - «надо, Федя!», когда студент МАИ снова его переспросил, - почему? Ну, потому, что «надо, Федя!», - опять вздыхая, как Шурик в фильме, повторил Завгородний. Ответ студента, - а что я сделал неправильно, - насторожил Завгороднего и заставил посмотреть, на него внимательно, потому что впору было засомневаться, - а всё ли у студента в порядке с головой? Так вот…, - сказал Завгородний, но вспомнил, что студента представили ему, только назвав фамилию, и поэтому, прервав свою мысль, он решил сначала узнать, как его зовут. Узнав, что студента зовут Федя, - Завгородний, прервал разговор со студентом, сказав, что ему нужно сходить в туалет, быстро вышел из лаборатории в коридор, где чуть не подавился со смеха, рассказывая мне эту историю. То ли студент не смотрел гайдаевского фильма о приключениях Шурика, то ли совсем не понимал шуток, для меня так и осталось тайной.
Работали мы в разных группах, что исключало, какое либо общение по производственным вопросам и каких-то общих интересов для встреч в нерабочее время тоже не было.
Когда мой дипломный проект был полностью подготовлен, Толя Завгородний отправил меня к старшему инженеру Новикову, для того чтобы он его просмотрел и отправил на рецензирование. При этом, похлопывая дружески рукой по плечу, он сказал, что я могу считать, что заодно с готовым дипломным проектом техника, у меня уже есть дипломный проект инженера, остаётся только поступить и закончить институт.
Не знаю, насколько внимательно ознакомился с моим дипломным проектом старший инженер Новиков, но ему показалось, что вводная часть дипломного проекта малоубедительна и из пяти страниц текста, трудно понять, для чего собственно проделана вся эта работа.
- Так вот Константин, - сказал он мне, - содержание вводной части нужно чем-нибудь разбавить и довести его хотя бы до десяти, а лучше пятнадцати страниц, а для этого можешь что-нибудь поискать, относящееся близко к теме твоего дипломного, лучше всего в Ленинской библиотеке (сейчас это РГБ). – Там можно будет покопаться в переводной литературе, которая есть в нашей технической библиотеке, но её, скорее всего, там нет в наличии, а кто её взял, конечно, в библиотеке не скажут, потому что не имеют право это говорить никому. – Имей в виду, - продолжил он, - что при защите дипломного проекта, члены государственной комиссии в нашем институте, особенно обращают внимание, как будущим инженером были проработаны все научные источники, как отечественные, так и зарубежные, и насколько грамотно использованы из них отдельные положения в тексте его пояснительной записки.
Всё было бы хорошо, но специфический характер работ в «почтовом ящике», связанных с секретностью, не позволял мне брать дипломную работу домой, и её пришлось оставлять всегда на своём столе в помещении лаборатории. Поэтому всё, что предварительно было написано дома, приходилось по несколько раз переписывать на работе, чтобы исключить возникающие при этом повторы или вносить изменения для стыковки, таким образом, постоянно разрозненных частей, всего дипломного проекта.
Но теперь предстояло переписать только вводную часть, и я решил, перед тем как в ближайшую субботу отправиться в библиотеку, пройтись по книжным магазинам, благо тогда научной, технической и учебной литературе, отводилось значительно больше места, чем художественным произведениям советской и зарубежной классики, в том числе и произведениям современников.
Как ни странно, но в первом же магазине я нашёл так раз то, что мне было нужно, в одной из книг, написанных двум американскими авторами, изданной в переводе издательства «Прогресс». В книге к моему изумлению, открытым текстом, достаточно подробно было рассказано всё, чем я занимался в группе старшего инженера Новикова, к тому же с перспективами развития и внедрения этой идеи на несколько лет вперёд.
Мне даже показалось, что её написали сотрудники нашей лаборатории в состоянии сильного алкогольного опьянения, забыв, что дали подписку о неразглашении государственной тайны.
Я снова посмотрел на обложку с фамилиями авторов этой книги и, боясь, что её кто-нибудь может купить раньше меня, попросил продавца убрать её с прилавка, пока я сбегаю, чтобы оплатить её покупку, отстояв очередь, которые тогда были нередки к кассам всех книжных магазинов. Хотя книга стоила почти, как бутылка трёхзвёздочного армянского коньяка, денег на неё мне тогда было не жалко.
Никогда я так не торопился с работы домой, чтобы то, что я прочитал в магазине и потом дочитывал в вагоне метро, с чистой совестью переписать на бумагу, а потом на работе вставить в качестве вводной части в дипломный проект. Книгу на всякий случай, на работу, до защиты дипломного проекта, решил не брать, потому что не знал, как на это отреагирует инженер Новиков и какие он ещё может сделать замечания относительно переписанной мной вводной части пояснительной записки.
К моему удивлению, Новиков, после того, как я сказал ему, что довёл вводную часть до нужного объёма, даже смотреть мою пояснительную записку не стал. Вместо этого он, оформив отзыв, сразу же отправил её на рецензирование в соседнюю лабораторию, к одному из ведущих специалистов, для общей оценки дипломной работы и заключения о возможности присвоения мне квалификации техника-электромеханика по специальности 0590.
В рецензии должна быть дана оценка дипломной работы, в частности, кроме соответствия содержания расчётно-пояснительной записки заданию на дипломную работу, также в части «глубины проработки поставленной задачи». Вот в этой части я явно перестарался, даже не предполагая, что любой ведущий специалист «почтового ящика» мог быть напрямую связан с компетентными органами.
В результате меня, по сути, ещё только техника-практиканта и моего руководителя, вызвали в первый отдел, позвонив по телефону не как обычно ему, а непосредственно начальнику лаборатории.
- А, Коханов, то зачем там нужен? - думая, что вышло какое-то недоразумение, переспросил начальника лаборатории Новиков, но и тот не мог понять, для чего я там и кому оказался нужен.
Соверши я, какой бы проступок, меня вызвали бы туда и без звонка, и сразу же задержав у проходной «почтового ящика», а потом бы разбирались с моим руководителем, а тут вызывали среди рабочего дня и притом срочно.
Мне сейчас трудно передать всю атмосферу устроенного тогда моему руководителю разноса. И по поводу потери им бдительности, и по поводу преступного разгильдяйства, в отношении моего дипломного проекта, в котором якобы содержатся секретные материалы.
- Да, нет там ничего секретного и содержащего государственную тайну, - попробовал возразить Новиков, но начальник первого отдела, который тряс моей пояснительной запиской перед его носом, никаких объяснений не хотел слушать, потому что он был абсолютно уверен, что прав именно он, а не сидящий напротив него, как он тогда выразился, - мудак!
- В отличие от вас товарищ Новиков, - сказал начальник первого отдела таким голосом, что вместо слова «товарищ», мне послышалось слово «гражданин», - рецензент, оказался настоящим бдительным человеком, который помнит, что о каждом факте разглашения сведений, составляющих государственную тайну, куда следует обращаться, причём немедленно. - А мы в свою очередь также должны немедленно принять меры к служебному расследованию и взять письменное объяснение, в данном случае от Вас, как такое могло произойти. - Кстати рецензент честно признался, что после первых же пяти прочитанных страниц этого дипломного проекта его чуть не хватил сердечный приступ, потому, что он узнал слишком много такого, чего он не должен был знать по своему служебному положению.
По всему чувствовалось, что Новикову весь этот разговор был настолько неприятен, если он сразу поднялся из-за стола, и сказал, что сейчас же пойдёт жаловаться к директору института, на клевету в свой его адрес, и на оскорбившего его начальника первого отдела.
- Можете идти, я подожду, пока он Вас снова не отправит ко мне, потому что он уже в курсе всего этого безобразия. - Но перед тем, как идти к директору, всё-таки посмотрите, какие пометки в пояснительной записке сделал рецензент, и, сделав паузу, добавил, - только сразу не хватайтесь за сердце и не падайте в обморок.
Пояснительная записка была брошена на стол перед Новиковым и тот начал её листать. Я сидел рядом и сначала не понял, почему каждая перевёрнутая им страница приобретала с обратной стороны какой-то странный красный оттенок. До меня не сразу дошло, что почти каждая строчка вводной части к пояснительной записке была подчеркнута жирной красной карандашной линией, ?
Новость опубликована в городах: Мурманск, Архангельск, Воркута, Магадан, Петропавловск-Камчатский, Тюмень, Якутск