Нил Доналд Уолш. Беседы с Богом (необычный диалог). Книга 3. стр.66-67.

Это прочные связи, и, вполне естественно, вы их чувствуете, когда "встречаетесь опять" в "первый раз" в "этой жизни".

Если то, что Ты говоришь, правда, это может объяснить явле­ние, которого я никогда не мог объяснить, — когда в "этой жизни" несколько человек утверждают, что они помнят, что были Жанной Д'Арк Или Моцартом. Или кем-то ещё из извес­тных людей из "прошлого". Я всегда думал, что это может служить хорошим доводом для тех, кто отрицает реинкарнацию, потому что как же несколько человек могут утверждать, что были раньше одним и тем же человеком? Но теперь я понимаю, почему это возможно! Просто несколько разумных существ, которые сейчас окутаны одной душой, "вспоминают"* часть своей единой души, которая была (есть сейчас) Жанной Д'Арк.

Боже мой, это снимает все ограничения и делает всё возможным. Теперь, когда я буду ловить себя на том, что говорю "это невозможно", я буду знать, что всё, что я делаю, свидетельствует о том, что я многого не знаю.

Это тo, о чём стоит помнить Очень стоит помнить.

И если у меня может быть больше одной родственной души , это объясняет, почему мы на протяжении своей жизни испытываем это сильное "ощущение родственной души" по отношению к нескольким людям — и даже к нескольким людям одновременно.

Безусловно.

Значит, в одно и то же время возможна любовь более чем к одному человеку.

Конечно.

Нет, нет. Я имею в виду то глубокое, личное чувство, которое мы обычно приберегаем для одного человека — иди, по меньшей мере, для одного человека в одно и то же время'

Почему у тебя вообще возникает желание приобретать любовь? Почему тебе хочется держать её в резерве?

Потому что я не имею права любить больше одного человека таким образом. Это предательство.

Кто тебе это сказал?

Каждый. Это говорит мне каждый. Это говорили мне мои родители. Это говорит мне моя религия. Это говорит мне моё общество. Каждый говорит мне это^.

Это один из тех "грехов отцов", которые переходят на сына.

Твой собственный опыт учит тебя одной вещи: любить кого-нибудь изо всех сил —самая приятная вещь на свете. И несмотря на это, твои родители, учителя, священники...

Говорят тебе совсем другое — что любить "таким образом" ты можешь одновременно только одного человека. И мы говорим сейчас не только о сексе. Когда ты так или иначе выделяешь одного человека из двух, у тебя часто возника­ет чувство, что ты предаёшь другого.

Точно. Именно так мы понимаем эту ситуацию.

Значит, ты испытываешь не подлинную любовь, а какой то подложный вариант любви.

До какой степени подлинная любовь может быть выражена в рамках человеческого опыта. Какие ограничения мы накладываем —на самом деле некоторые сказали бы должны накладывать — на её выражение. Если дать неограниченную волю всем социальным и сексуальным энергиям, к чему это может привести является ли полная социальная и сексуальная свобода отказом от всякой ответственности — или её вершиной.

Любая попытка ограничить естественное выражение любви является отрицанием ощущения свободы — а значит, отрицанием самой души Потому что душа есть персони­фицированная свобода. Бог есть свобода по определению, потому что Бог беспределен. Heт! О нет никаких огра­ничений. Душа—это Бог в миниатюре. Поэтому душа восстаёт против наложения любых ограничении и, принимая внешние ограничения, всякий раз умирает заново.

В этом смысле само рождение есть смерть, а смерть есть рождение. Поскольку при рождении душа оказывается стеснённой ужасными телесными рамками, а смерть — избавление от этих ограничении. То же происходит во время сна.

Душа возвращается к свободе — и вновь испытывает ра­дость выражения и опущения своей истинной природы.

Но может ли она выражать и ощущать свою истинную природу, пребывая с телом?

Это тот вопрос, который ты задал, и он подводит нас к причине и цели самой жизни. Если жизнь с телом — не что иное, как тюрьма или ограничение, то какая от этого мо­жет быть польза и в чём её смысл или хотя бы оправдание?

Да, я думаю, это именно то, что я хотел спросить. И я спраши­ваю это от имени всех существ, живущих повсюду, которые ощущают ужасную ограниченность человеческого существова­ния. И я говорю сейчас не о физических ограничениях...

...Я знаю, что не о них...

...а об эмоциональных и психологических.

Да, знаю. Понимаю. Но тебя волнует всё, что с этим свя­зано.

Да, конечно. Только дай мне закончить. Всю жизнь меня глубо­ко огорчает то, что мир не может позволить мне любить любого человека именно так, как я хотел бы его любить.

Когда я был молод, мне не разрешали разговаривать с незнако­мыми людьми или говорить не то, что следует. Помню, как однажды мы с отцом проходили мимо бедного человека, про­сившего милостыню. Я сразу пожалел его и хотел отдать ему несколько пенни, которые были у меня в кармане. Отец остано­вил меня и поскорее повёл дальше. "Подонок, — сказал он. — Это просто подонок". Так отец называл тех, чья жизнь не соот­ветствовала его представлениям о том, каким должен быть дос­тойный человек.

Потом я вспоминаю жизнь своего старшего брата, который не только не жил с нами, но его не пустили в дом даже в канун Рождества из-за каких-то разногласий с моим отцом. Я любил брата и хотел, чтобы в этот вечер он был с нами, но отец остановил его у двери и преградил вход. Мать была удручена (это был её сын от первого брака), а я был просто в недоумении. Как мы можем не любить или не хотеть видеть брата в предрождественский вечер из-за каких-то разногласий?

Что это за ужасные разногласия, если они могут испортить рождество, когда прекращаются даже войны и объявляется перемирие на 24 часа?

Став старше, я понял, что излиться любви мешает не только гнев, но и страх. Именно поэтому мы не должны были разгова­ривать с незнакомыми людьми — а не только потому, что мы были беззащитными детьми. То же самое, когда мы стали взрослыми. Я узнал, что нехорошо открыто и радостно встре­чать и приветствовать незнакомых людей и что существует некий этикет, который необходимо соблюдать по отношению к людям, с которыми тебя только что познакомили, — ни в том, ни другом я не видел смысла. Я хотел знать всё об этом новом человеке и хотел, чтобы он знал всё обо мне. Но нет. Правила предписывали подождать.

И теперь, в моей взрослой жизни, я знаю, что, когда в неё входит чувственность, правила ещё более суровы и накладыва­ют ещё больше ограничений. И я до сих пор не понимаю этого.

По-моему, я просто хочу любить и быть любимым — я просто хочу любить каждого так, чтобы это было для меня естественным, чтобы я чувствовал, что это хорошо. Но у общес­тва свои правила на этот счёт — и настолько жесткие, что даже если человек, к которому направлены твои чувства, соглашается на это, но общество не согласно, эту связь осуждают, называя её "порочной". Что это такое? В чём дело?

Что ж, ты уже ответил. Страх. Всё дело в страхе.

Да, но разве этот страх оправдан? Может быть, все эти ограни­чения и рамки определяются поведением нашей расы? Напри­мер, человек встречает более молодую женщину, влюбляется (или просто испытывает похоть), бросает жену. В результате она в возрасте тридцати девяти или сорока трех лет, не имея никакой специальности, остаётся одна с детьми — или, ещё хуже, в возрасте шестидесяти четырех лет её покидает шестиде­сятивосьмилетний мужчина, увлечённый женщиной моложе её дочери.

И ты считаешь, что человек, которого ты описываешь, перестаёт любить свою шестидесятичетырёхлетнюю жену?

Да, безусловно.

Нет. Это он не жену перестаёт любить и старается убежать от неё. Это он пытается убежать от ограничений, которые, как он чувствует, наложены на него. О! Это в чистом виде... Просто старикашка пытается вновь пережить свою молодость и хочет быть с молодой женщиной, он не в силах обуздав свои ребяческий аппетит и сдержать обещание, данное той, кто была рядом с ним все нелегкие годы.

Конечно. Ты прекрасно это описал. Но ничто из сказанно­го тобой не меняет того, что говорю Я. По существу, в любом случае этот человек не престаёт любить свою жену. Его бунт вызван теми ограничениями, которые налагает на него жена, или другая, более молодая женщина, не ожедающая иметь с ним дела, если он будет оставаться со своей женой.

Мысль, которую я пытаюсь объяснить, заключается в том, что душа всегда будет восставать против ограниче­нии. Ограничении любого рода. Именно из-за них вспыхивали все революции в истории человечества — не только те, в результате которых мужчина бросает жену или жен­щина бросает мужа (что, между прочим, тоже случается).

Но Ты, конечно, не будешь настаивать на полной отмене ограничений на поступки любого рода. Это была бы полная анархия Социальный хаос ты же не станешь советовать людям заводить "романы" или — о, дай мне перевести дыхание — открытый бра.

Я не советую или не "не советую" ничего, Я не "за" и не "против" ничего. Человечество по-прежнему пытается превратить меня в разновидность Бога "за" и "против", а я к ней не принадлежу.

Я только наблюдаю что и как. Я просто слежу за тем, как вы создаёте свои собственные системы хорошо и плохо­, "за" и "против", и я надеюсь увидеть, какую службу сослужат вам эти ваши представления, принимая во внимание то, что, по вашим словам, вы выбираете или желаете как вид и как отдельные индивиды.

Теперь к вопросу об "открытом браке".

Я не за и не против "открытого брака". Ты или зависишь, или не зависишь от того, чего, как ты решил, что хочешь от своего брака или вне eго. И твоё решение об этом опреде­ляет, Кто Ты Есть с точки зрения того опыта, который ты называешь "браком". Потому что, как Я уже говорил тебе, каждый акт — эго акт самоопределения.

Принимая любое решение, важно быть уверенным, что это ответ на правильно поставленный вопрос. Например, вопрос относительно "открытого брака" — это не вопрос о том, "будет ли брак открытым, когда дозволены сексу­альные контакты обоих партнёров на стороне?". Это воп­рос о том "Кто Я Есть — и Кто Мы Есть — в отношении опыта, называемого браком?".

Ответ на этот вопрос следует искать в ответе на самый важный жизненный вопрос: Кто Я Есть — пауза — в отношении чего бы то ни было, во взаимоотношениях с чем бы то ни было; Кто Я Есть и Кем Я Действительно Выбираю Быть?

Как я постоянно повторяю на протяжении этого диалога, ответ на этот вопрос является ответом на любой вопрос.