Цели ясны, задачи определены

В эфире программы «Вечер с Владимиром Соловьевым» известный журналист Виталий Третьяков предложил создать в системе Российской академии наук Институт СССР для осмысления советского феномена и разрешения вопроса, можно ли было спасти великое государство от развала.

Как отнестись к данной идее? Если возникнет структура по поглощению бюджетных денег, удобная синекура для энного количества сотрудников, база для бессмысленных конференций или инструмент подгонки «исследований» под уже готовый ответ, не суть, просоветский или антисоветский, — ​тогда лучше и не начинать. Но предположим, институт действительно станет соответствовать задачам, обозначенным Третьяковым. И в нем начнут беспристрастно изучать гигантский пласт нашего совсем недавнего прошлого, проецируя полученные знания на перспективу. Тогда — ​другое дело.

Известно, что китайцы, например, глубоко и тщательно прорабатывают советский опыт и в первую очередь причины его трагического окончания. Для Поднебесной это не праздное любопытство: в случае с КНР речь тоже идет о колоссальной, многослойной и внутренне противоречивой стране, в сущности равной отдельной цивилизации. Стране, шагающей социалистическим путем, но все дальше удаляющейся и от советских лекал, и от классического марксизма, причем отнюдь не во вред себе. И тут возможна рекурсия: китайцы препарируют советский опыт, а мы стараемся понять, реально ли было перевести Союз на современные китайские рельсы, и если да, то почему не вышло.

Не перестают рефлектировать советскую эпоху и за океаном. Если для Китая СССР — ​своеобразный брат-близнец, то для Запада — ​достойный идеологический и геополитический противник, заставивший тамошние государства стать более гуманными, социальными и внимательными к правам простых людей. При этом западные страны страдают, и зачастую в достаточно тяжкой форме, многими советскими хворями, что становится дополнительным поводом для тщательного анализа.

Да, там регулярно появляется множество агиток и страшилок об СССР, — ​впрочем, как и о любом другом периоде нашей истории, — ​но все чаще выходят и книги с медицинским уровнем объективности. Из новинок, уже переведенных на русский язык, стоит отметить «Распад Советского Союза» американца Стивена Коткина и «Леонид Брежнев. Величие и трагедия человека и страны» немки Сюзанны Шаттенберг. Вторую книгу выделю особо: и за содержание, и за точный подзаголовок. Оцените заодно завершающую фразу биографии генсека: «Думаю теперь, он вполне заслуживал Нобелевской премии мира. Во всяком случае, Брежнев по делам своим в пользу мира был бы достоин ее больше, чем все те, кто получил ее в 70-х гг.». Правда, это цитата из дневника Анатолия Черняева, помощника Горбачева, но сама Шаттенберг с ней вполне согласна. Разрыв шаблона — ​для тех, кто привык мыслить «брежневскими» анекдотами и штампами о «застое».

Меж тем в самой России культура исторической дискуссии — ​не застольной, а сугубо научной — ​по большей части либо отсутствует, либо сведена к статистической погрешности. Обсуждение событий 1917–1991 годов выявляет это с наглядной беспощадностью. Конституционный запрет на государственную идеологию компенсируется идеологическим переизбытком в спорах. Одни утверждают, что национально-территориальный принцип устройства СССР, в частности создание республик, — ​динамит, замурованный в фундамент страны и в итоге ее разнесший. Другие возражают, что большевики, наоборот, неидеальным, но единственно возможным способом сгладили накопившиеся к моменту Гражданской войны национальные противоречия, альтернативой же был только распад. Данный спор — ​совсем не отвлеченный: у него есть колоссальное прикладное значение к современным реалиям, учитывая, что Российская Федерация в плане устройства в меньшем масштабе копирует СССР.

Тем печальнее, что выход за пределы строго очерченного идеологического лагеря грозит суровым наказанием, а попытка найти ответ в «золотой середине» карается залпом с обеих сторон. Например, я видел отзывы отдельных «белоисториков» (по аналогии с «белоказаками» и «белофиннами») на великолепную книгу Андрея Ганина «Семь «почему» российской Гражданской войны». Ганина, коего считали «своим», осудили лишь за то, что он честно рассказал о сильных сторонах красных и стратегических слабостях белых. Подобное посчитали «совчиной». Но, как по мне, данный термин в его негативном смысле лучше подходит для определения тотальной убогости и однобокости мышления вне зависимости от политической окраски. И вот в том числе для устранения таких бед нам нужен реальный, а не синекуроподобный институт СССР.

А то ведь смеемся и негодуем насчет американского биолога Джеймса Уотсона, заклейменного на родине за неполиткорректную правду об интеллекте различных рас, но от правды об истории собственной, если она неудобна и не вписывается в устоявшуюся матрицу, сами бежим точно ошпаренные. Споры же не утихают — ​вот только истина в них не рождается, потому что субъективного во много крат больше, нежели объективного.

СССР — ​не просто великий феномен мировой истории, кардинально ее перекроивший, но и, как говорил Леонид Парфенов в проекте «Намедни 1961–1991», «то, без чего нас невозможно представить, а еще труднее — ​понять». Но сделать это необходимо. Не столько из-за ностальгии по дню вчерашнему или неприязни к нему, сколько в заботе о дне грядущем.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции