ЗАГАДКИ ДРЕВНЕЙ РУСИ

А. Романченко

по научно популярной книге авторов: А.А.Бычков, А.Ю.Низовский,

П.Ю. Черносвитов

ОБ ИСТОРИИ РАННИХ СЛАВЯН

Увы, это по-прежнему пока — чисто археологическая история.

Ни один из упомянутых нами выше ранних европейских этносов — соседей славян — на рубеже нашей эры, да и в первых ее веках, еще не создал своей письменности, равно как и не создал государства, хоть отдаленно сопоставимого с существовавшими в Средиземноморье античными. И если с балтами, германцами, западными кельтами, фракийцами и скифо-сарматами в языковом смысле все более или менее ясно — хотя бы потому, что они с древности и до средневековья продолжали жить на территориях, включавших в себя их основной, древнейший ареал — то со славянами все гораздо сложней. Как мог убедиться читатель,

их древнейший ареал — зона контакта чуть ли не всех остальных европейских народов, ну, разве что, кроме греков и италиков! И вообще то, что мы, следуя за В. В. Седовым, назвали здесь их древнейшим ареалом — культуру подклошевых погребений — это лишь одна из гипотез, представляющаяся сегодня наиболее обоснованной.

Чтобы считать эту культуру собственно славянской, мы должны доказать, что ее носители говорили на славянском, ну или хотя бы на протославянском, языке, то есть обладали важнейшим этноопределяющим признаком. А сделать это строго невозможно — народ бесписьменный и в античных источниках даже не упомянутый!

Единственное, что могут в этом отношении сделать лингвисты — и, действительно, делают — это выявить в славянских языках следы контактов с носителями других языков в виде лексических заимствований, проникновения некоторых посторонних грамматических форм, чужих фонем и прочего. И все это выявлено в славянских языках и подтверждает, что его носители на разных этапах своего существования плотно контактировали и с балтами, и с германцами, и с фракийцами, и с кельтами, и с североиранцами. Иначе говоря, лингвистические исследования подтверждают, что территориально славянский этнос действительно занимал контактную зону, то есть граничил со всеми вышеупомянутыми народами. Но вот когда это было — тут единого мнения среди специалистов нет.

Балто-славянские языки: генетика и лингвистика

Более того, приведенная нами на рисунке 1.2 схема эволюции культур далеко не всеми лингвистами признается безоговорочно. Не менее популярна схема, согласно которой славяне и балты принадлежали одному отдельному языковому стволу, достаточно поздно разделившемуся, и стало быть, имели в своей основе единую археологическую культуру [Седов, 1994, с. 19–20, с. 41, 44]. В другой схеме единой группой считается германо-балто-славянская — следовательно, и в этом случае подразумевается, что за этим должна стоять единая когда-то археологическая культура [Седов, 1994, с. 39]. И все это осложняется еще и тем, что разные специалисты по-разному оценивают время расхождения таких исходных объединений — от эпохи ранней бронзы до эпохи Великого переселения народов.

Но вернемся к «археологической истории» славян, благо, ничего другого нам не остается. Пусть читатель не тешит себя надеждой, что по прохождении этого условного рубежа — Рождества Христова — в истории славян и их окружения что-то стало определеннее и яснее. Да, для тех народов Европы, которые попали в поле зрения позднеримских историков, некая ясность наступила. Правильнее сказать — это для насотносительно них появилась некоторая определенность — в той мере, в которой до нас дошли документы этого времени. Упоминаются в них народы и события, с ними связанные, в связи с положением Римской империи. Это народы Испании, Галлии, Британии, южные германцы, народы Балканского полуострова — греки, иллирийцы, фракийцы (геты, даки, карпы), и кочевники причерноморских степей, которые с позднеримского времени фигурируют чаще всего под именем сарматов. И опять-таки, никаких славян и балтов в них нет! Правда, у Птолемея (I–II века н. э.) упоминаются восточные соседи венедов — галинды и судины, которых можно считать балтами (голядью русских летописей, например), и южные их соседи — бастарны, аланы, роксоланы, сарматы. Но тогда мы обязаны считать венедов славянами, и только ими, так как никакого другого места для тех и других просто нет на карте, а у нас твердой уверенности в их тождестве нет!

А уж если мы обратимся к археологии этой территории, где в качестве раннеславянской культуры приняли культуру подклошевых погребений, то тут же убедимся, как далеко нам до времени, когда славянские народы обрели, наконец, известную нам из нашей истории территорию и привычный облик. И ничего удивительного в этом нет. История — это кипящий котел, в котором перемешиваются, переплавляются народы, языки, культуры и их ареалы. И так продолжается до тех пор, пока не появятся, наконец,

устойчивые государственные границы,

которые жители этих государств, ощутив себя связанными задачей самосохранения как единой целостности, начинают защищать. Пока же этого нет, возможны любые перемещения людей с более плотно заселенных территорий на менее плотно заселенные и, судя по археологическим данным, очень часто — почти бесконфликтно.

Разумеется, тут не надо строить идиллическую картину: вот, на чью-то землю пришли семьей или родом новые поселенцы, а их местные встречают хлебом-солью: здравствуйте, гости дорогие, будьте как дома, селитесь как хотите! — особенно, если пришельцы являются большой массой, со своим скотом, да еще и говорят на незнакомом языке. А у местных все поляны в лесу расчищены под пахоту, поделены пастбищные угодья, покосы, да и вообще тесновато. Но, судя по тому, что на огромных территориях мы встречаем вперемежку остатки синхронно существовавших поселений явно разных культур, а на следующем этапе их жизни появились очевидные следы смешения этих культур — керамика разных типов в каждом доме, стоящие бок о бок постройки разных типов, могильники с погребениями разных обрядов и т. д. — пришельцы и аборигены как-то ухитрялись уживаться на одной земле, да еще и «культурно перемешиваться». Значит, не так уж и тесно было. И это «перемешивание» сплошь и рядом доходило до полного слияния- культурных признаков: нивелировалась разница в керамике, украшениях, орудиях, домостроительстве, погребальном обряде. В итоге получилась новая археологическая культура, за которой, несомненно, стоит и новая живая культура народа. Какого? На каком языке говорящего? Непонятно!

Еще одним признаком сравнительной бесконфликтности процессов культурного смешения можно считать незащищенность поселений вступивших в контакт культур. Не нужно думать, что отсутствие укрепленных местообитаний на какой-то территории — признак примитивности культуры живших там людей. Защищать свои поселения люди научились очень давно. Рассмотрим, например, лесную полосу Евразии эпохи поздней бронзы — раннего железа.

Основная масса живших на огромных просторах по обе стороны Уральского хребта в это время — оседлые рыболовы-охотники, в среду которых из лесостепи постепенно проникали скотоводы-земледельцы. Так вот, примерно на рубеже бронзового и железного веков вдруг все аборигены лесной полосы начали усиленно строить укрепленные поселения! Причем делали это так же, как и в значительно более поздние времена: выбирали высокие мысы на коренных берегах рек при устьях впадающих притоков и ручьев, как правило, с крутыми обрывами с трех сторон, четвертую сторону перегораживали глубоким рвом и валом, по которому выставлялся тын. Иногда рвы и валы делались в два-три ряда. Там, где подобных мест было мало, выбирался высокий останец коренной террасы в пойме реки, или вообще высокое и от природы труднодоступное место, которое всячески укреплялось. Более того, археологи обнаружили свидетельства того, что эти городища брались противником и разрушались. Стало быть, люди не зря начали прятаться за заборами: жить стало действительно опасно!

И это — гигантские лесные просторы Восточной Европы и Западной Сибири! Там, что — очень тесно? В эпоху бронзы, в начале железного века? Невозможно поверить! А в Центральной Европе античного времени, где плотность оседлого земледельческо-скотоводческого населения, судя по археологическим данным, была намного выше, ухитрялись передвигаться на территории друг друга и мирно сосуществовать целые народы. И никто не прятался за укрепления!

Опять-таки, повторяем: никакой идиллии тут нет. Оружие здесь делали, и наверняка — не просто так. И на поселениях, и в погребениях встречаются и копья, и мечи, и наконечники стрел, и умбоны щитов, и шпоры. Причем на территории культуры подклошевых погребений все это в ощутимых количествах появилось с приходом туда кельтов, которые примерно со II века до н. э. начали активно перемещаться на восток, вторгаясь в раннеславянскую среду. Мы вообще не представляем себе, как складывались их отношения на самом деле: возможно, были какие-то военные стычки, соседские ссоры из-за владения земельными угодьями. Но войны кельтов со славянами не было! Как не было ее и между всеми ними и германцами, тоже в это время надвигавшимися на эти земли с северо-запада. Напротив, происходило интенсивное «перемешивание» народов, судя по интенсивному «перемешиванию» культурных признаков по той схеме, о которой мы говорили выше. И в результате к рубежу эр на территории бывшей культуры подклошевых погребений возникло новое образование — пшеворская культура

[Седов, 1994, с. 159–199]. В. В. Седов считает, что по следам материальной культуры ее можно отнести к славяно-кельтской. Заметим, кстати, что тот громадный «промышленный» район в Силезии, где процветала кельтская черная металлургия, входит в ареал именно пшеворской культуры. И жил он достаточно долго: от III–I веков до н. э. до III–IV веков н. э.

И все-таки кому-то на этих землях становилось тесно. Кто-то мог ужиться с пришельцами, а кто-то — нет. И часть носителей первой раннеславянской культуры — подклошевых погребений — и их соседей-балтов — поморской культуры — уходила со своей исконной земли на восток, в места, по-видимому, менее плотно заселенные. Особенно это касается тех, кто пришел в бассейн крупнейшего днепровского притока — Припяти. Это в основном глухие болотистые леса, на рубеже эр практически незаселенные. Поэтому пришельцы еще долго здесь сохраняли свой исконный культурный облик. А вот те, кто пришли на верхний и средний Днепр, смешались с местным населением: на верхнем Днепре — с местными балтами, на среднем — с потомками скифов-пахарей, как их называл еще «Отец истории» Геродот.

В археологии все три группы этого населения принято считать одной, так называемой зарубинецкой культурой. Она существовала как самостоятельная культура со II века до н. э. по III век н. э., и в результате разных подвижек населения, главным образом, из-за сарматских набегов из степи вверх по Днепру, ушла на север и северо-восток с насиженных за четыре века мест и растворилась в других культурах. С ней связано два любопытных для нас момента.

Первое. «Зарубинцы», много поколений жившие в условиях относительного мира еще у себя на родине — на Висле, в Южной Прибалтике — и никогда не строившие укрепленных поселений, быстро освоили это занятие, попав на средний Днепр. Вот что значит иметь соседей-кочевников! Но и это не помогало. Мирный земледелец не хотел мириться с каждодневной угрозой грабежа и разоренья, а то и угрозой смерти или рабства. А умения дать отпор да и сил для этого еще не было! И в результате он ушел подальше от степи, в менее плодородные и климатически благоприятные районы. Но, воистину, жизнь дороже! Так что с кельтами и даже германцами уживаться было проще [Седов, 1994, с. 200–217].

Второе. Никто из специалистов до сих пор не смог однозначно определить языковую, этническую принадлежность «зарубинцев». Многие считают их раннеславянской группой. В. В. Седов, например, полагает, что невозможно ретроспективным методом связать их с более поздними славянами, заселившими эти территории, и, скорее всего, это какая-то диалектная славяно-балтская группа, не оставившая после себя прямых языковых потомков [Седов, 1994, с. 217–219]. В общем, это одна из нерешенных загадок ранней истории славян.

А теперь снова вернемся к тем, кто остался на старом месте и пережил наплыв кельтского населения — к пшеворской культуре. Еще один любопытный и даже загадочный момент. По уровню развития материальной культуры — технологии черной и цветной металлургии, кузнечного, гончарного и ювелирного ремесла, а возможно, и сельского хозяйства — кельты, очевидно, были выше ранних славян. И это сказывалось на материальной культуре «итогового» — пшеворского — населения: она в основном «продвинутая», кельтская. А вот само кельтское население постепенно ассимилировалось раннеславянским. Археологически это выражается в том, что на всей этой территории — а она еще и расширяется на запад вплоть до Силезии, то есть захватывает и собственно кельтские земли — кельтские поселения и могильники прекратили существование, и появились пшеворские. При всем том, что пшеворское население большинство исследователей считает раннеславянским, хотя бы потому, что многие формы керамики и тип домостроительства получили продолжение в позднеславянских древностях, да и ареал этой культуры совпадает с позднейшим славянским, на самом деле мы не знаем точно, на каком языке говорили эти люди. И если все-таки на праславянском, то, по-видимому, именно ко времени существования этой культуры относится укоренение в нем кельтизмов и германизмов, которые выявляются в славянском языке лингвистами.

Германизмы же в славянском — результат переселения в западную часть пшеворского ареала в I–II веках н. э. германских племен с севера, из ареала ясторфской культуры. И снова повторяется та же картина, что и с кельтами: это не война славян с германцами, это диффузия, «ползучая миграция» германцев в земли ранних славян. И снова идет постепенное смешение населения разных этнических корней, разных культур. И снова пришлые элементы растворяются в местных, давая в итоге симбиотическую культуру. Но при этом в западных частях пшеворского ареала преобладают германские черты, в восточном — славянские [Седов, 1994, с. 170–196].

И все-таки полного смешения с германцами не произошло. Если судить по погребениям праха покойных в урнах, сопровождаемым богатым погребальным инвентарем, где много оружия — это именно германские погребения, как правило, находящиеся при поселениях с длинными наземными германскими же домами. Так вот, все это, по-видимому, принадлежало военно-дружинному сословию! Это не совсем рядовое население, не простые земледельцы. Они не сливались этнически с основным населением и, можно думать, как-то социально возвышались над ним, хотя вряд ли впрямую его грабили.

В общем, мы не можем точно сказать, какие отношения в этот период складывались между славянским и германским этносом в той среде, которую мы связываем с пшеворской культурой. Ясно одно: это еще не было государство, в нем не было городов, сложной социальной иерархии, четко очерченных границ и, скорее всего, наследственной аристократии.

И еще один важный процесс начался в это время — во II–III веках н. э. Пшеворскому населению становилось тесно на старой территории, особенно на ее западе. И оно начало продвигаться на юг и восток. Какие-то его группы перевалили через Карпаты и осели в Среднем Подунавье. Большой поток пшеворского населения оседает в Среднем Поднестровье, на Волыни, в Южном Побужье и дошел до Днепра. И везде эти люди смешивались с местным населением, в результате чего возникла масса новых симбиотических культур.

Здесь нет необходимости перечислять все сложившиеся в этом обширном регионе культуры. Но главные их этнические компоненты указать необходимо, и вот почему. Как мог заметить читатель, все территории, о которых выше шла речь — это земли будущих собственно славянских государств. Поэтому современному человеку нужно усвоить себе одну простую и очевидную для историка любого профиля истину: практически ни один из современных народов мира не является этнически чистым, «однокоренным». А уж те из них, которые варились в таком «этническом котле», как Европа, — и подавно. Мы постарались дать читателю представление о древнейшем этапе существования этого европейского котла, в котором зародились все важнейшие этносы Европы. Теперь нам предстоит описать тот котел, в котором «сварились» славяне, уже попавшие на страницы истории под своим собственным именем.

Итак, мы будем говорить о той части будущей славянской территории, которая первой попала в поле зрения позднеантичных и византийских авторов.

На западе это Нижнее Подунавье,

на востоке — Поднепровье,

на севере — от Прикарпатья до верхних границ днепровского бассейна,

на юге — побережье Черного моря.

Интересующий нас период — со II по IV век н. э. Что же тут происходило? Это сплошное «кипение этнического котла». Кого здесь только нет и кто только сюда не двигался!

Начнем с самых ранних насельников этих мест. Как говорилось выше, степная полоса от Нижнего Дуная и на тысячи километров на восток — ареал вечного обитания североиранских кочевников, из которых самые ранние, известные нам еще со времен Геродота — скифы. Но еще на рубеже бронзового и раннежелезного веков с запада от Дуная и до Днепра по предгорьям Карпат и лесостепной полосе распространялось фракийское население, отождествляемое с несколькими археологическими культурами. Естественно, население, их оставившее, к интересующему нас времени не исчезло бесследно, а сохранилось в виде более поздних культур, на которые «послойно» накладывались пришельцы на следующих этапах истории.

Наиболее ранний наложившийся на них «слой» — та часть скифов, которая перешла на оседлый земледельческий образ жизни и известна в истории как скифы-пахари. Конечно, здесь, в лесостепной полосе, обитали и какие-то другие народы, перечисленные Геродотом в его истории скифов. О них он сообщал, что эти народы во всем похожи на скифов, но говорят на других языках. Самое интересное, что археологические памятники, относящиеся к началу железного века, подтверждают это! Действительно, вся лесостепная полоса Европы в это время была заселена народами, по материальной культуре неотличимыми от скифов степей. Эти культуры принято называть скифоидными, и они смотрятся как локальные варианты той же скифской культуры, с той лишь разницей, что, помимо подвижного скотоводства, они занимались и земледелием, и потому хотя бы часть этих людей жила в стационарных поселках. А к рубежу нашей эры они уже имели хорошо укрепленные городища, которые, кстати, еще долгое время после них использовали более поздние насельники этих мест. Но, поскольку все эти народы бесписьменные, мы так и не знаем, на каких языках они говорили, то есть их этническая принадлежность нам совершенно неизвестна, хотя материальная культура воспринимается нами как североиранская.

Следующим по времени «слоем», расселившимся по лесным и лесостепным районам этого региона, наверное, следует считать носителей зарубинецкой культуры, о которой мы говорили выше. Опять-таки, к какому языку, к какому этносу их причислять, то ли ветвь праславян, то ли смесь ранних славян с балтами — непонятно.

В первые века нашей эры на всю степную полосу, от Нижнего Дуная до Нижнего Дона, накатилась волна кочевников — сарматов. Это этнические родственники скифов и живших восточнее их савроматов, то есть тоже североиранцы. О них