К 70-летию Великой Победы. Взгляд из окопа
Последние месяцы войны глазами пехотинца
Публикуем главу из книги Александра Александровича Дринова «Взгляд из окопа», который войну - с марта 1942 года и до Победы - прошел в пехоте. Начинал рядовым, закончил лейтенантом. Оказался на редкость удачливым: находясь практически все время на передовой, выжил, хотя средняя продолжительность жизни пехотинца на передовой составляла от двух недель в наступлении до месяца в обороне. Участвовал в Курской битве, других крупных сражениях Великой Отечественной войны. Его воспоминания – это настоящая солдатская правда о войне.
А.А.Дринов
Издал воспоминания отца его сын – Владимир Александрович Сафронов-Дринов, живущий в Воронеже, врач по профессии. Особое звучание эти воспоминания приобретают, когда узнаешь, что автор мемуаров – потомок великого сына болгарского народа, историка, общественного деятеля, человека с уникальной судьбой Марина Стояновича Дринова.
Итак, глава из книги с символичным названием «1945 год»…
Однажды дневальный, чтобы немножко подремать, положил в костер больше дров, чем следовало. Разгорелся большой огонь, от него, как факел, вспыхнул наш шалаш. Все выскочили из горящего шалаша, оружие, боеприпасы, вещмешки остались в нем. Лезть в огонь некто не решился. Тогда я накрылся плащ-палаткой, заскочил в объятый пламенем шалаш, выкинул из него наши солдатские пожитки. Огонь удалось погасить, никто не пострадал, и наше имущество уцелело.
В конце 1944 года мне присвоили звание лейтенанта. В ночь на 31 декабря все взводные собрались у командира роты, поздравили друг друга, выпили за новый 1945 год. До окончания войны предстоял еще долгий путь от Вислы до Эльбы, еще много наших солдат ляжет в чужую землю. Потом смотрели фильм, не помню названия. Содержание его примерно таково: эвакуировался завод вглубь Сибири. В трудных условиях, за короткий срок завод начал выпускать военную продукцию. Работы велись при сорокаградусном морозе по четырнадцать часов в сутки, люди падали от усталости и голода.
Настало утро 12 января: пасмурно, облачность низкая, видимость не превышала 500 метров. В восемь часов утра началась артподготовка: тысячи стволов артиллерии, минометов, «катюш» произвели массированный огонь по немецким укреплениям. Мы оглохли от грохота артиллерии. Наша армия применила новейший вид минометов большого калибра. Ствол в длину составлял около трех метров и мог принимать горизонтальное положение, в него заряжалась мина весом около пятидесяти килограмм. Дальность полета мины составляла семь километров. Этот миномет служил для удара по сильно укрепленным позициям немцев.
В 10 часов наша пехота пошла в наступление. Немцы заминировали территорию на 5-6 километров. Пока шла артподготовка, саперы разминировали проходы для пехоты и танков, применяя танки-минеры на базе Т-34: впереди у танка большой каток с острыми шипами; каток наезжает на мину – она взрывается. Наш батальон шел во втором эшелоне. С высотки хорошо видно, как работали танки-минеры. Вот танк своим катком наехал на противотанковую мину – прогремел взрыв колоссальной силы, но каток только немного подбросило взрывной волной.
Танк продолжает свои действия. Противопехотные мины под ним рвутся, как хлопушки. Мы идем следом. С левой стороны стоит наш танк-минер с оборванной гусеницей. Над нами пролетели шесть самолетов Ил-2 для штурма отходящего противника. Один штурмовик отклонится в сторону и был сбит немцами. Дальнобойная артиллерия бьет, снаряды со свистом летят над головой, рвутся где-то в глубине немецкой обороны. Мы подходим к немецким окопам. Окопы и блиндажи разрушены точными ударами нашей артиллерии, из них слышны стоны раненых немцев. Мы перепрыгиваем окопы, идем дальше. Проходим с десяток метров – взрыв: подорвался на мине сержант командир отделения Нечаев, ему оторвало ступню. Иду и думаю: вот сейчас так же наступишь на мину и останешься инвалидом.
Везде наши войска приведены в движение, в прорыв вклиниваются наши бронетанковые части. Во втором отделении убит командир отделения.
Майор Ибрагимов приказал:
– Дринов, ты будешь командовать отделением!
– Есть, товарищ майор!
Подошла к оврагу наша самоходка ИСУ-152. Созданная на базе тяжелых танков, эта машина была грозным противотанковым средством нашей армии. Снаряд массой в полцентнера срывал башню «тигра». Солдаты дали этой самоходке прозвище «зверобой». Самоходка проходит вперед – выстрел; отходит назад – опять вперед...
Неожиданно самоходка остановилась. Подозвали сапера. Сапер начал копать землю под гусеницей самоходки саперной лопаткой. Вспотел, пот градом течет с его лица, но он не обращает на это внимания. Нащупал мину руками, расширил проход, извлек и обезвредил ее. От напряжения лицо сапера стало белым, как полотно. Танкисты благодарят его, подали фляжку с водкой, он отпил глоток, пришел в себя.
Взвод спустился в овраг, часть солдат поднялась на пригорок. Начал бить немецкий миномет, среди солдат появились убитые и раненые. Слышны крики: «Санитара сюда!» Я находился на дне оврага, в пяти-шести метрах от меня разорвалась мина. Осколок пробил рукавицу, ранил руку. Подбежал санитар, сделал мне перевязку. Первое время я ничего не ощущал, но потом началась адская боль.
Попрощавшись с солдатами и офицерами роты, я пошел в тыловой госпиталь танковой армии. Медсестра обработала рану, дала 100 грамм водки, отвела к нарам и показала место моего пребывания. Несмотря на невыносимую боль, я сразу уснул. На следующий день осмотрелся, что за госпиталь? Барак метров пятьдесят-шестьдесят, вкопан по окна в землю, стены из бревен и досок, нары в два этажа. В конце барака небольшая комната – операционная. Меня пригласили туда. Хирург – капитан Ойснас осмотрел мою руку, предложил:
– Давай я тебе ампутирую палец, будешь нестроевым.
– Лучше я еще повоюю, но со своими пальцами, – отказался я.
Много танкистов лежало на излечении – обгорелые, искалеченные, слепые, но живые. Во время моего пребывания в госпитале произошел инцидент: капитан и старший лейтенант, оба танкисты, выздоравливающие, пошли в польскую деревню, купили там самогон. На радостях, что остались живы, выпили – и отравились. Как же они мучились! Им делали промывание желудка, рвота не прекращалась целый день. Несколько дней они были на грани жизни и смерти, ничего не ели, пили одну воду, ослабли, исхудали, но выжили. Оказалось, что поляки для крепости добавляли в самогон жженую резину. Самогон от этого делался резким на вкус и очень крепким.
Выписали меня из госпиталя в середине марта, в один день с лейтенантом по имени Николай. С большими трудностями мы добирались на грузовых поездах до Германии. По пути заехали в Краков, польская милиция поставила нас на квартиру к профессору музыки пану Казимиру. Жена у пана - пианистка, младшая дочь - скрипачка, старшая - пианистка. Пан Казимир – дирижер в одном из театров Кракова. Старшая дочь, очень красивая пани, – культурная, обходительная. Она сочиняла музыку.
Мы жили у них четыре дня. По вечерам усаживались возле рояля и просили пани Зосю сыграть «Времена года» Чайковского, «Ночную серенаду» Шуберта, «Музыкальный момент» Шопена, вальсы, мазурки. Все мои просьбы пани Зося исполняла с удовольствием.
Как-то вечером мы с Николаем вошли в комнату, где пани Зося играла полонез Огинского. Перестав играть, спросила меня:
– Откуда вы знаете музыку, вы музыкант?
– Нет, не музыкант, просто люблю музыку.
– У нас про русских говорят «русские сибирские медведи» ни в чем не разбираются, кроме как только пить водку.
У пана Казимира была прекрасная квартира, обставленная старинной мебелью: кресла, стулья, диваны – все в белых чехлах.
Перед отъездом, вечером, мы купили хорошего вина, колбасы, конфет, устроили прощальный ужин. Все были довольны, хозяйка и дочери оделись в нарядные платья. Разговаривали о войне, о том, как бесчинствовали немцы в Кракове, о России, о победе над фашизмом. Оперный театр не работал, и семья Казимира перебивалась случайными заработками.
Утром мы собрались уезжать, семья Казимира тепло нас провожала, много было хороших пожеланий:
– Останьтесь живыми, вернитесь домой с победой.
Город Краков произвел на нас прекрасное впечатление: прямые, не особо широкие улицы, старинные дома красивой архитектуры, с овальными окнами, маленькими балкончиками кузнечной работы. Улица – словно сплошной дом с множеством проездов во дворы. На домах – масса башенок готического стиля. Дома – цвета охры. Мы с Николаем посетили знаменитый краковский базар, где торговля шла с утра до позднего вечера, купить можно что угодно, были б деньги.
Ехали по Польше на тормозных площадках грузовых поездов, груженных боеприпасами. Прибыли в город Ченстохов. Город нам не понравился, двинулись быстрей в Германию. Деньги у нас закончились, нам туго пришлось. Нашли штаб 13-й армии, в отделе кадров нам выдали сопроводительные документы в 143-ю стрелковую дивизию, в 487-й стрелковый полк. В штабе полка нас, пятерых офицеров, оставили в резерве.
Жили с комфортом, приволокли пианино, один офицер хорошо играл, а мы с удовольствием слушали его игру.
В первых числах апреля нас распределили по батальонам ,и мы приняли взвода. Начали готовиться к предстоящим боям. На тактических занятиях отрабатывали преодоление водной преграды. Солдат обучали в условиях, максимально приближенных к военным. На одном из озер сделали длинный мостик, повзводно пробегали его, а саперы бросали тол в воду. Тол взрывался, и нас обдавало водой.
Иллюстрация из книги А.А. Дринова «Взгляд из окопа».