…Мы поехали дальше. Полицейские хотели ехать как можно быстрее, чтобы за день добраться до Зибне, небольшого городка на берегу Евфрата на границе с Дейр-эз-Зором. Там они должны были передать нас полиции Дейр-эз-Зора, а сами вернуться в Алеппо. Поэтому они постоянно настегивали коней и повозки мчались, выматывая из нас душу. В полдень мы сделали короткую остановку на полтора часа и погнали дальше с той же скоростью. До Зибне оставалось меньше двух часов езды, когда полицейские остановили повозки. К нам подошел Мустафа, который обыкновенно вел с нами финансовые переговоры, и сказал: - Платите шесть золотых. Здесь я должен сказать, что каждый раз, говоря о золотых, я имею ввиду именно золотые монеты - блестящие звонкие золотые монеты, а не бумажные деньги, которые не были в ходу ни в Алеппо, ни тем более в Дейр-эз-Зоре. Обладателю бумажных денег надо было обменять их на звонкие монеты, если он хотел их использовать. - За что? – спросили мы с удивлением. - За то, что мы довезли вас живыми и невредимыми. Разве вы не должны отблагодарить нас за это? Старик Кешиш-оглу, человек прижимистый, бесстрашный и вместе с тем упрямый, возразил: - Но это же ваша обязанность. - Какая такая обязанность, - оскорбился Мустафа, - если бы вас убили по дороге, кто бы стал спрашивать с нас!? - Конечно, спросили бы, - упорствовал старик. - Мы бы сказали, что по дороге напали кочевые Арабы и убили вас, или что вы пытались бежать и мы застрелили вас при попытке к бегству… Вы что, серьезно думаете, что с нас стали бы спрашивать, куда делись десять - пятнадцать Армян…? Не тяните, давайте шесть золотых, а то будет хуже. Мы были в горах, в пустынном месте, вокруг ни души. Сопротивляться не имело смысла. Старик замолчал и мы стали собирать деньги. - Не забудьте деньги на ячмень коням – это отдельно, - заметил Мустафа. Мы добавили шесть меджидие на ячмень и тем отделались. …………….. На следующий день рано утром пришел чавуш из беледие, взял нас и мы снова приступили к своему занятию – уборке мусора. Мы постепенно овладевали секретами мастерства. Чавуш иногда снисходил до того, что начинал обучать меня как нужно держать метлу, как нужно подметать, как собирать мусор в кучи возле обочины. Подметать улицы днем под палящим солнцем, конечно же, не самый приятный способ времяпрепровождения, но еще хуже было то, что мы служили постоянным предметом насмешек и издевательств арабских детей, женщин, а иногда и взрослых мужчин. Дети стайками бежали за нами с криками “господа мусорщики, господа мусорщики”; женщины, стоя перед своими воротами, заставляли нас заходить во дворы и выносить скопившийся мусор, а если мы отказывались, начинали сыпать громкими проклятиями. До полудня мы убирали улицы, а после полудня нас забрали на берег Евфрата, где лежали целые горы мусора. Этот мусор надо было перетаскать лопатами и сбросить в реку. Это была самая неприятная часть нашей работы. Старательно занятый своим делом, я случайно поднял голову и увидел, что мои товарищи – Карапет, Закар, Кешиш-оглу со своим сыном Андреасом, держа в руках по небольшому посошку, сидят под деревом и курят сигареты. Я решил, что пришло время отдыха и, отложив в сторону свою лопату, направился к ним. - Ты куда, а работать кто будет? – сказал Кешиш-оглу. - Но вы же сидите себе блаженствуете… - Ты на нас не равняйся; сейчас чавуш придет и рассердится, что ты сидишь прохлаждаешься, да и нам попадет, если увидит, что ты бездельничаешь. - С чего это, вы ведь сидите себе в тенечке… - Мы - другое дело, мы сами чавуши… - Чавуши..? Это когда вы ими заделались..? - А только что, мы теперь сами чавуши и должны надзирать за работой… Я решил, что они шутят, но потом понял, что правда. Они и в самом деле за небольшую мзду были назначены чиновником из управы чавушами. У меня, к несчастью, не было денег для получения звания чавуша и я был вынужден и далее пребывать в своей скромной должности мусорщика. По роду своей деятельности нам приходилось заходить во много разных домов и часто в этих арабских домах мы встречали Армянок, во основном, из Бурсы или Харберда, все без исключения молодые красивые как на подбор. Это были немногие уцелевшие после страшной резни; они выжили, выйдя замуж за местных Арабов. Узнавая в нас Армян, они находили возможность украдкой подойти к нам и обменяться парой слов. Некоторые рассказывали о резне: это были ужасающие подробности. Мусорщиками мы пробыли всего три-четыре дня. Каждый вечер мы возвращались в тюрьму и ложились спать под своим деревом. Как-то вечером в тюрьму привели арабского Цыгана, арестованного за отсутствие документов. У этого Цыгана были обезьянка, медведь, осел и молодая жена, похожая на него чернявая Цыганка с татуировкой на лице. Муж с женой ругались дни напролет, что весьма забавляло нас и помогало скрашивать наше существование. Случилось так, что Цыгана увели на допрос. Цыганка тотчас же подошла к нам и спросила на чистейшем армянском: - Вас откуда пригнали сюда и откуда вы сами? - Как, ты Армянка? - воскликнули мы в удивлении. - Да, - ответила она. - А этот Цыган..? - Мой муж. И поведала нам свою трагическую историю. Она была родом из-под Измита, дочь богатых родителей, окончила женское училище в Адабазаре. Ее с отцом, матерью и братьями выслали в Дейр-эз-Зор, в пути все родственники были перебиты, она сбежала в пустыню, где встретила этого Цыгана, взявшего ее в жены. Теперь уже больше десяти месяцев она жила с этим человеком, ходила от стойбища к стойбищу, от шатра к шатру, показывая сценки и фокусы с медведем и обезьянкой. Когда мы узнали ее ближе, оказалось, что это красавица едва 17-18 лет. Солнце пустыни и грязь изменили ее до неузнаваемости, превратили в Цыганку. - Ночуем, - рассказывала она, - часто в поле или на обочине, ложимся рядом с обезьянкой, медведем и ослом. Невыносимо так жить, но я уже привыкла. - Брось его, сбеги… - Куда, к кому? – ответила девушка, - если уйду от него, попаду к какому-нибудь другому Арабу… А к этому я уже привыкла - хоть и ругаемся постоянно, он меня очень любит. Невыносимо было думать о том, что в таком же положении находятся тысячи таких же девушек! Раздан МАДОЯН
