«Звездный билет» в один конец

Аксенов — сын репрессированных родителей, помыкавшийся в детстве по приютам для малолетних членов семей изменников Родины, но все же не окончательно загнанный на обочину жизни (сумел окончить медицинский институт, выучиться на врача), — в ранних повестях и рассказах «Коллеги», «Апельсины из Марокко», «Пора, мой друг, пора», «Затоваренная бочкотара», «Жаль, что вас не было с нами» сумел поймать летящую поверх комсомольских съездов и ударных строек неоформленную и смутную мечту молодого послесталинского поколения о человеческом достоинстве, свободе и жизни не по лжи. В самой читающей стране мира СССР до начала застоя 70-х годов Василий Аксенов был одним из самых читаемых и популярных писателей. Его читали не только стиляги, студенты и интеллигенция, но и люди простых трудовых профессий — соль советской земли. Идеологическое начальство, с точностью барометра реагирующее на любые отступления на литературном фронте от классовой морали, после учиненного Хрущевым на партийном совещании разноса загоняло Аксенова в стойло соцреализма кнутом и пряником. После суровых критических статей в газетах, рассыпанных в типографиях наборов книг, вдруг отпускало за границу, например, в экзотическую Аргентину, не чинило препятствий в улучшении бытовых условий, давало возможность неплохо подкормиться в политиздатовской серии «Пламенные революционеры» (роман о Леониде Красине «Любовь к электричеству»). Пути Аксенова и массового советского читателя начали расходиться после беззаветного (и искреннего) принятия писателем за социальный идеал и высшую морально-нравственную истину материальных и духовных ценностей западной цивилизации. Писательская техника Сэлинджера, Хемингуэя, Воннегута была хороша и естественна в национальной американской литературе. Попытка Аксенова привить ее к древу русской словесности не удалась. Хотя его авторизованный перевод романа Э. Л. Доктороу «Рэгтайм» был великолепен. Вполне возможно, что Аксенов чувствовал и понимал западную культуру (особенно литературу и джаз) гораздо лучше, нежели большинство тогдашнего советского народа. После опубликованного в «Новом мире» цикла «Поиски жанра» Василий Аксенов окончательно превратился в остаточно модного (в узких кругах интеллигенции) писателя-диссидента. Думается, в те годы, выбирая между СССР и Западом, он окончательно выбрал Запад и (после скандала с бесцензурным альманахом «Метрополь») покинул нелюбимую страну. Преподавая русскую литературу и писательское мастерство в университетах США, Василий Аксенов пытался вослед Набокову превратиться в популярного американского писателя (роман «Желток яйца» на английском языке), но превращение, по ехидному замечанию Анатолия Гладилина, не состоялось. Лебединой песней Аксенова как русского писателя я считаю роман «Остров Крым», где он довел свои мысли о российской государственности и русском народе до логического конца. Сегодня гениально предсказанный писателем эксперимент с Крымом продолжается в иных временных и геополитических реалиях, но, похоже, его итог будет иметь для России не менее судьбоносное значение, нежели в романе Аксенова. В начале 60-х дорогу в литературу молодому автору открыл главный редактор «Юности» Валентин Катаев, почувствовав в нем родственную (в плане литературного творчества) душу. Катаев тоже любил Запад и не любил советскую власть, но сумел остаться в поле притяжения русской, пусть и в советском варианте, культуры, создать на склоне лет яркие, вошедшие в историю литературы произведения. Аксенову, увы, это не удалось. «Звездный билет» оказался в один конец. Последние его романы значительно уступают по мастерству ранним произведениям. Они схематичны и идеологически (в ином, уже антисоветском формате) заданы. В них нет того, что делает литературу литературой, а именно — живого нерва времени и места. Василий Аксенов, как и Александр Солженицын, Владимир Войнович, Анатолий Гладилин и многие другие писатели-диссиденты, дожил до крушения «совка», издал и многократно переиздал свои произведения в новой свободной России. Но вопрос, что сегодня случилось с великой и страстной как в своих поисках правды и справедливости, так и в их отрицании русской литературой, до сих пор остается без ответа. Поиски жанра затягиваются.