Непонятые миром слезы
Работал я в газете ответственным секретарем. Для несведущих в журналистский делах объясняю: это один из замов главного редактора, сидящего на текучке – верстка номера, ругань с журналистами, которые вовремя ничего никогда не принесут, или принесут, но совершенно не то, что надо. Ну и, по совместительству, мальчик для битья на всех летучках. Это человек, который должен уметь ладить со всеми в огромном и очень склочном муравейнике редакции, как то: машинистками, корреспондентами, художниками, верстальщиками, корректорами, типографией, уборщицей, охранниками… мышами и улитками (то бишь, читателями газеты), если те вдруг придут в редакцию опротестовать материал об их тяжелой доле в камышах. Работы наваливается столько, что иногда летишь из уборной, не успев подтереть задницу.
Властвовала в нашей редакции старшая машинистка Наталья Михайловна. Начинала она еще при царе Горохе. Менялись редакторы, направления газеты и генеральная линия партии. Свершилась даже перестройка (именно от нее я впервые услышал, что это не перестройка, а катастойка), но старшая машинистка Наташа по-прежнему оставалась на своем месте. Уважали и боялись ее! Без внутреннего трепета в ее закуток в отделе машинисток не мог зайти даже главный редактор. Потому как Наталия Михайловна видала нас всех «у гробу у белых тапках!» И не стеснялась никогда об этом сказать. А голос был, как у той Иерихонской трубы.
Когда мы с ней познакомились (я впервые принес материалы для номера), Наталья Михайловна, глянув на меня в узкую боевую щель между очками и густыми бровями а-ля Леонид Ильич Брежнев, змеиным шепотом спросила: «Ты точно все вычитал?» «Конечно, все!» - легкомысленно сказал я. «Ну, смотри, Вовик! Если не вычитал…» «Я Вольдемар!» Наталия Михайловна теперь уже, жалеющи, посмотрев на меня, спросила: «И как же это тебя так угораздило-то, парень? Бедный!» Что она имела в виду, я не понял. Но вычитывать тщательно материал перед подачей на машинку, она меня выучила. Выдрессировала, можно сказать. Тот первый материал она мне возвращала ровно двенадцать раз.
В итоге мы с ней даже подружились. Для этого я применил несколько нехитрых приемов: не забывал отмечать работу ее машбюро на всех летучках, заносил подарочки к праздникам и дню рождения… и по мелочи там – выписать лишнюю премию или пораньше отпустить ее девочек домой. Впрочем, это ей никак не мешало разносить меня по кочкам, как она говорила: «Чтобы ты нюх не потерял, мой мальчик!»
У моего непосредственного шефа, главного редактора, была проблема, которой страдают многие стареющие крупные руководители: он очень юных девушек. Поэтому, когда в его приемной появилась очередная… секретуточка, никого это не удивило. Не впервой. Девочка и вправду была хороша. Тоненькая, миниатюрная, фигуристая, как китайская статуэтка. Звали ее Нели. Держалась она скромно. Отвечала на звонки. Печатала одним пальчиком. Сам процесс работы с клавиатурой компьютера ее настолько увлекал, что она сползала со стула, приближая подслеповатые огромные глазки к экрану монитора. После чего ей приходилось вставать и одергивать донельзя задравшуюся короткую юбку. Все записные донжуаны редакции засматривались на этот процесс, но подкатиться к девушке боялись, потому как дядя Женя, главред, был на такие случаи очень крут.
Делать Неличке было совершенно нечего. Вот, в связи с этим, мне и пришла прекрасная идея, посадить ее на телефон принимать объявления. Каждый понедельник с двенадцать до часу дня мы принимали бесплатные объявления обо всем. Чтобы поднять тираж газеты. Работа несложная. Но отдельного человека посадить на это дело у меня не было. Неличка села к телефону. Я даже порадовался, когда услышал, как она разговаривает – словно кошечка мурлыкала в телефонную трубку. Попросив Неличку отнести ее записи в машбюро, я отправился обедать.
Поел двойную порцию сметанки. Иду сытым котиком к себе в кабинет, посвистываю. Настроение самое благодушное. Галстук на сытом пузике отдыхает. И вдруг – иерихонская труба по коридору: голос Наталии Михайловны: «Вольдема-ар!» Коридор у нас длинный, гулкий. Трубные звуки голоса старшей машинистки взрывами рикошетят об стены. И двери отделов только – бух, бух, бух! Закрываются. Все затряслись: Акелла (Наталья Михайловна) вышла на охоту. Ну, думаю, попался! Чего я там еще не досмотрел? Чего не проверил?.. А Наталья Михайловна все ближе. Пачкой листов издали машет. Кричит:
- Ты это видел?! У вас там, в секретариате, с мозгами уже полный клин что ли?
Короче, читаю: «Прапала кошичка, глазики зиленыи, хвостек белэй… Даю уроке игры нафлейти, нидорого… Здаю квартеру… Кто нашел кашилек, прошу вирнуть паспырт…» И так далее, и в таком же стиле. Кое-как утихомирив разъяренную Наталью Михайловну, я отправился к дяде Жене, своему начальнику. Показал опусы его красавицы. Вдоволь поржали. Исправить их, конечно, не составило для меня труда. Но вот о чем я тогда подумал. Напишет такая красавица предсмертную записку, и вместо того, чтобы спасать ее, обхохочешься ведь. А у девушки трагедия. Спасать надо.
Случилась эта история на закате эры советской журналистики, в конце 90-х годов прошлого века. Сейчас Неличкина безграмотность никого, думаю, уже не удивила бы. Стоит только почитать комментарии в Интернете, там сплошь и рядом «нелички». Еще и похлеще встречаются. В отличии от нашей секретуточки, в общем, очень милой и обаятельной девушки, наглые, с огромным апломбом и самомнением, основанными на полном отсутствии знаний. Имеющие собственную кочку зрения на все. И что более всего поражает, что даже свои любимые матерные выражения грамотно писать тоже не могут.
Свою Неличку наш дядя Женя потихоньку пристроил в отдел распространения. Там ее у него быстро отбил другой начальник. Но это, как говорится, уже совсем другая история.