Феромоны закамскости: лекция Александра Заякина о Закамске и его утопическом будущем

Судьба провинциальных городов, входящих в затяжное пике обездоленности и печали, безрадостна: большие города высасывают их ресурсы (прежде всего, человеческие). Таков тренд развития современной городской цивилизации. Но есть и противоположный тренд: создание сети «Умных городов», автономных, самодостаточных, до безобразия комфортных и перспективных. В среде, в которой они формируются (или которая ими формируется) само понятие «места» получает совершенно иную природу. Умные города — не это ли путь к новой (социальной) гармонии, безмятежности, идеалу? Нам необходима, как минимум, идея, мечта о Smart City, Smart Village. И идеальной площадкой для реализации этой мечты мог бы — да и, пожалуй, должен — стать Закамск.

Вот ряд необходимых черт, которые позволят ему эволюционировать в «Смартград с человеческим лицом»:

— Автономность и замкнутость на себя

— Концентрированный дух провинции

— Идентичность, наличие особых иконических мест

— Привязка к реке, старым и новым путям

— Смысловая «незамыленность», отсутствие крутых исторических пике

На примере нескольких иконических локаций я хочу продемонстрировать специфику, потенциал и стоико-мировоззренческие корни Закамска. Обращаясь к каждой локации, показать её иконичность (атмосферу, идентичность, корни особого менталитета), дать понять, при чём тут стоицизм и при чём тут современный урбанизм (и какие тренды, присущие ему, могли бы помочь сохранить гений места).

Локация 1. Сквер у бывших причалов.

Взяв чуть правее дворца им. Кирова, мы окажемся в сквере «У Катюши». И рано или поздно выйдем к Вечному огню. И вполне ощутим там воронку безмятежности, вынимающую из суеты большого города, вырезающую из времени (ведь даже огонь тут вечный). Одним словом, переживём искомую безмятежность, которая идет рука об руку с ностальгией.

А ностальгия в отношении того или иного места возникает тогда, когда оно лишено своего прагматичного смысла. И вот ностальгия выхватывает из детства тропы, наслаивает их на современный ландшафт, воскрешая смысл парка. Тропы ведут к той части набережной, где когда-то были причалы, стояла пристань, а сейчас остались лишь руинные памятники-реликвии — бетонные блоки и плиты причалов, сплетающие аутентичность места и задающие ту самую закамскую ментальность. Для меня это и есть сердце Закамска.

Причалов было два. Первый, с дебаркадером — для «метеоров» и «омиков» — символ встроенности в великую речную культуру, причастности к архаичным путям, старым тропам; а для меня — место, с которого я с отцом отправлялся в Беляевку, к деду. Второй, без дебаркадера, служил для речных трамвайчиков (летом перевозивший на озёра, а осенью — на уборку урожая). Теперь же его металлическая калитка сложилась, сплелась практически в барочный узор, сквозь который проступают силуэты призрачных рыбаков. Эта теплая руинность, как след истории, давно уже встроилась в естественный ландшафт, неотличима от него.

Тут бы нам и вспомнить про стоицизм — он, будучи показательной философской школой, говорит примерно следующее: «не парься», ищи гармонии с миром, с ближайшим окружением и с сами собой. А мы, стоики, постараемся подобрать для тебя соответствующие инструменты. Так вот, прогулявшись по руинному причалу для трамвайчиков и присев на его краю, мы понимаем внезапно, что это причал, пробрасывающий к «гармонии Целого», открывающий красоту и спокойствие природы. И безмятежность здесь — это возможность ощутить эту «гармонию целого»: взгляд, растворяющийся в горизонте, улавливающий отблески заката на куполах церкви в Нижних Муллах, воображение, рисующее образы первой заимки Строгановых в Оборино. А за твоей спиной — руины, картографирующие и историю места, и твою личную биографию. Перед твоим взором — вечность, за твоей спиной — история и время. И всё что у тебя есть — этот причал (словно бисквит «Мадлен») и ностальгия — как стоическое искусство лавировать между оцепенением вечности и потоком истории.

В свете грядущей реконструкции меня беспокоит, что одной ночью «острых ковшей» будут равнодушно стёрты, зачищены все эти руинные метки. И печальней всего мне за кнехт, главную реликвию места, смыслообразующий артефакт. Он как деревянные сваи в Brookyn Bridge Park, как дань уважения простой микроистории места, биографиям поколений колонизаторов Закамска.

Вся эта история с причалами, доками, пирсами — это уже настолько общее место в современной урбанистике, что и говорить неловко. Погуглите лишь упоминавшийся Brookyn Bridge Park, и не пропустите один увлекательный факт: длина набережной этого парка, как и длина закамской набережной — 1,8 км. Во-вторых, здесь, конечно же, должен быть парк «Ностальгической руинности» или «Руинной ностальгии» (или придумайте название лучше).

Локация 2. «195-квартинрый» дом

Это своего рода место «закамской силы», словно бы источающее феромоны закамскости. Место, куда следовало приводить за руку всякого неофита для посвящение и приобщения. Я был бы рад, если этот дом-двор был бы мини-моделью (или отправной точкой) прекрасного Закамска будущего. Впрочем, уже и сейчас — он неплохой пример того, что может представлять собой «нейборхуд» (общежитие, построенное на принципе идеального соседства, духе комьюнити) с соблюдением ряда современных трендов: пешеходность, наличие социальных объектов в шаговой доступности, проницаемость.

Нейборхуд-этика, стоическая в своей основе, ратует за простые, лишенные лицемерия, но подчиненные строгой функциональности отношения. Рецепт прост: будь ответственен и честен перед собой — как соседом, а перед соседом — как собой. Мини-модель гражданственности, в том числе, мини-модель гармонии и безмятежности, соответственно.

Стоикам-урбанистам неплохо было бы настоять на экологии человеческого общежития, принципах возобновляемых человеческих отношений, черпающих энергию в, казалось бы, чудесном реакторе. Принцип такого реактора прост — это стоический принцип «лозы»: «Человек же, сделавший добро, не кричит об этом, а переходит к другому делу, как лоза, которая в урочное время должна вновь принести виноград» (Марк Аврелий. Размышления). У «195-квартирного» есть все шансы стать пермским Вобаном, Эрестадом, или любым другим продвинутым европейским районом.

Ну, и если уж говорить о красивых трендах, то самый яркий из них — внедрение многоуровневых террас. А в качестве изюминки на его крыше, преобразованной в зеленую прогулочную зону, — должна появиться серия Pop Up боксов, в которых выставлялись бы молодые закамские дизайнеры; или из которых вещали бы молодые закамские стримеры. Ну и, безусловно, всё это должно быть сдобренное слоем экологических фишек, солнечные батареи среди которых — самые примитивные.

Локация 3. Пятачок у бывшего кинотеатра «Экран»

Это, как сказал бы писатель А. Иванов, «место закамской встречи». Перекрестье, образуемое двумя линиями, пунктирами двух путей: первого — вьющегося и петляющего вдоль Камы, и второго — в Каму упирающегося. Помимо прочего, здесь европейский Закамск с классической сеткой кварталов встречается с разухабисто-родным, отечественным, в котором кварталы вырастают из хаотичного стыка подвергшихся джентрификации огородов и болот.

Наконец, это перекрестье — воронка культурно-социальных вихрей, cформировавших персональную картографию не одного поколения. Судите сами: детская библиотека, «Кафе встреч» (гениальнейший нейминг, преодолевший десятилетия), кинотеатр, институт, книжный магазин, Ёлка, чуть поодаль стадион — это был главный культурный кроссовер района. И вот я, заново прочерчивая эти детские тропы, неожиданно осуществил стоическую практику, — вычертил ностальгическую карту места, подсветил узелки идентичности.

Здесь, определённо, должно появиться университет. Речь, конечно, о современном университете, символе стрелы времени, потока, устремленности, движения и встреч. Модный университет, который одновременно и (техно) парк, и человеко (парк), и город в городе, и инкубатор всего и вся, с безусловно стильной библиотекой, башней взвивающейся в небо Закамска. Другие его черты — проницаемость, открытость, транспарентность и доступность, россыпь прозрачных переговорок и общественных пространств.

Локация 4. «Готический фонтан» у ДДК им. Кирова

Еще одно «место встречи», исторически более раннее. Условная граница, «место встречи» жилых и рабочих кварталов. Когда-то оживленный рабочий перекресток — днем, с неизменными танцами у фонтана — вечером. Сегодня несколько мрачноватое, но притягательное в своей заброшенности и оставленности (поэтому и готическое, правда, исключительно в моей интерпретации) место; с давно иссякшим, испещренным щербинками, но по-прежнему величавым фонтаном и едва уловимыми очертаниями постамента (правда, без самого памятника Ленина). Сквер и фонтан — грустно ждут своей участи в преддверии тотальной предъюбилейной реконструкции.

Особую изюминку скверу придает одно из красивейших в Закамске зданий, «руинный дом», который одиноко и отчужденно стоит чуть в стороне (будто бы он в Нью-Йорке и в него вселился дух Оливии Лэнг), и немного высокомерно, исподлобья, поглядывает на все более скуднеющий трафик.

Именно здесь может появиться штаб-квартира для любителей грубой фактуры, кирпичных изводов и заводской копоти. Будучи вестниками джентрификации, они как никто иной уместны в этом сквере, располагающемся всего-то в двух поворотах от заводских кварталов. В свете всё большего увядания заводов эта локация может послужить отличным плацдармом для последующего наступления на заводской кластер. Первым, очевидно, падет «руинный дом», и будет превращен в аналог знаменитого берлинского сквота «Тахелес» (с граффити во весь фронтон). В пустеющих же заводских кварталах есть нестандартные пространства с индустриальной харизмой и историей: лабиринтообразные галереи, разноуровневые террасы, препятствия естественного и искусственного происхождения.

Здесь мы неожиданно вспоминаем про стоиков, обнаруживая очевидную корреляцию с одной из их центральных тем — перманентного увядания и распада вещей, окружающих человека, да и его самого, превращения всего в тлен и прах. Но это увядание не должно пугать: не так страшно то, что увядает и разрушается, как то, что увядает и разрушается неразмеченным, непережитым и непрожитым.

Локация 5. Затон

Исторически значимое для Закамска место, куда когда-то на зимовку пригнали свои пароходы братья Каменские. Затон, залив, гавань — место, любимое современными урбанистами (вспомним Гамбург, вспомним Копенгаген и т. д.), и крайне архетипичное: река (безусловный символ потока, течения, изменений) поймана и заключена здесь в объятия, и почти-почти, но не до конца в них задушена. Тем не менее, поток остановлен, власть обретена. Ты выходишь на берег, круги на воде и ничего не происходит, одно ржавая железяка всплыла, другая — утонула, одна лодка прибыла, другая — убыла. Заводь, затишье, зыбь. Не в этом ли безмятежность?

У Затона сформировался особый мир, особая жизнь, своя общность, своё комьюнити, свой анклав. Плавность течения жизни, её успокаивающая константность, только изредка подергиваемая рябью. Как здесь, в таком случае, трактовать безмятежность? Если как ностальгию, то относительно чего ностальгировать? Если даже время здесь практически не работает? Когда всё всегда одно и то же? Аннигилирующая себя безмятежность, анклав, казалось бы, счастливых людей, поймавших, остановивших бег, ритм большого и безумного города.

Картография личного пути, биография здесь не вычерчивается, поскольку нет изгибов, меток, зацепок. Вот почему здесь сложно управлять ностальгией, инструмент «стоического урбанизма» дает сбой, намекая на необходимость искусного совмещения в любом городском пространстве как стратегии «покоя», так и стратегии «движения».

Тогда что здесь может быть возведено? Например, роскошный концертный зал. Время, музыка, темпоральное — уж тут-то оно могло бы в волю разгуляться. Существенно, я полагаю, чтобы крыша филармонии, едва-едва выступавшая над кромкой воды, имитировала объем отслуживших свой век речных барж.

Локация 6. Химград.

Даже если рассматривать Закамск как определенное гетто, то и в Закамске есть свое гетто — Химград. Для него характерна всё та же классическая сетка улиц (но без точечной застройки) и даже отыскиваются следы некоторых бульварных потуг. Но оказавшись в нем — вы непременно ощутите эстетику советского двора, жизнь из классического советского детства. Главный же артефакт местной безмятежности — плотным убористым слоем покрывающий ойкумену лопух. Arctium lappa (лат.) — источающий непередаваемый (скорее, метафизический) запах искомого провинциального спокойствия. Провинция — это во многом запах. В центральных районах он практически отсутствует (абстрактен, выхолощен, обезоружен). Словом, лопух — это наш отечественный ответ печенью «Мадлен».

И именно в таких кварталах парадоксально обнаруживается зашкаливающая упорядоченность, системность и размеченность жизни. Главное в кварталах, сплетающих тело Химграда, — ритмика вечного возвращения, круговорот повседневного бытия. И этот механизм здесь работает безукоризненно, несмотря на стремительно меняющееся время, глобализацию, прогресс.

Суть провинции в том, что элементы, сплетающие её — материальность и осязаемость, вечное возвращение — работают против бешеных скачков, прогрессий и синусоид, характерных для «больших потоков» большого города. И запах, и вкус, как завещал Пруст, играют в этом процессе ключевую роль. И, несомненно, запах — это прежде всего запах детства, оазис детских воспоминаний.

Именно в таких оазисах и живут воспоминания — материализуются, осязаются, обоняются. Невозможен комфортный город, если он не обладает потенциалом вечного возвращения и не пользуется ностальгией как эффективным инструментом.

И вот в чём состоит практика провинциального стоицизма: вернуться не к вещам, поймать не время, а это ощущение внутренней наполненности собственного пути.

Что же нам может предложить современный урбанизм в данном случае? Я думаю, туризм нового уровня: экзистенциально-ностальгический. Туризм ощущений, запахов, атмосферы. В мире цифровых архипелагов и цифровых кочевников, перманентного дрейфа и руинизации, вечного проваливания в трясину небытия, нам необходима эта лагуна безмятежности, материально плотная, фактурная, чувственно насыщенная, с осязаемыми руинными сдвигами. Назовём её, скажем, «Рекреационный парк памяти»

В этом и заключается ключевое преимущество Закамска — наличие крайне прочной и плотной материальности, идентичности места. И путь, ведущий к безмятежности по волнам ностальгии, совершенно не требует тотальной консервации. Он состоит в том, что любые инновационные объекты (от коливингов до коворкингов) будут уместны и успешны только в том случае, если будут «имплантированы» в живую плоть провинции.

***

Читайте также: прогулки Ивана Козлова по Закамску (Маршала Рыбалко, Водники и Нижняя Курья, Ласьвинская, ДДК имени Кирова, Новые Водники, кварталы за Богдана Хмельницкого, у проходных «Порохового», «дальний-дальний Закамск»,).

Возвращение в Закамск (часть 1, часть 2, часть 3, часть 4).

«Мы не дно. Мы основание». Рассказываем об авторах проекта «Закамский быт».