Игорь Растеряев: Я «откосил» от армии и в то время это считалось нормальным

Девять лет назад, осенью 2010 года Игорь Растеряев, прославившийся в сети-интернет песней про комбайнеров, дал свой первый большой, «настоящий» концерт. Это произошло в Москве. В канун юбилея корреспондент «Вечерней Москвы» встретился с музыкантом, чтобы поговорить о его творчестве и просто о жизни.

— Игорь, ты родился в Ленинграде в семье художников. Сам рисуешь?

—  Да, графически. Рисовал себе клипы — «Ермак», «Песня о детстве». В 2012 году я выпустил первую книжку, рисованный альбом «Волгоградские лица», там мои короткие рассказы и рисунки, я их рисовал еще в 19 лет. Книга посвящена корешу, Лёхе Ляхову, и всем волгоградцам. Сейчас мы готовим к выпуску вторую книжку. Моя сестра Катя верстает, она художник.

— Ляхов — тот самый друг, который снял на телефон исполнение песни «Комбайнеры»?

—  Да, это Леха снял и выложил в сеть, запустил в интернет-пространство. Я даже не знал. Мы сидим там у газового баллона и общаемся по-простому. У меня волосы взлохмачены. Мы из Раковки на мотоцикле ехали по пыльной дороге, они и взъерошились. Потом еще писали в сети, что это все постановка. Меня иногда спрашивают: «Как ты пробился?». Я не пробивался. Оно, как-то, само «пробилось».

— Ты —  потомственный донской казак. Кто из предков с Дона?

— По прямой отцовской линии — все. Растеряев — старая казачья фамилия.

— Ты в армии служил?

— Не, «откосил». В 90-е все «косили» от армии, и это считалось нормальным. Это сейчас все «правильные», служить поменьше, а главное — войны нет. Из класса у нас всего один человек пошел служить, пошел в армию, но потом сбежал — дедовщина была жесткая, преступность. Его чуть не убили в части.

— В 90-ые с порядком и патриотизмом было «немножко» по-другому?

— Я пример приведу. В 1997 году батя работал в художественном комбинате, они шили флаги — аэропортовские, два на четыре, и поменьше. Ливийские, американские, советские — все страны. В баню мы ходили с отцом попариться, и заворачивались в эти флаги. Сегодня, если ты в бане будешь сидеть, завернувшись в российский флаг, у людей «возникнут вопросы». А тогда народу было все равно, не до патриотизма, страна рушилась. В деревне еще сильны были традиции: «Не пошел парень в армию — значит неполноценный».

— Ты окончил  Российский государственный институт сценических искусств Санкт-Петербурга. Пару слов про легендарный дореволюционный театр.

— Тогда это была академия. Когда мы поступили, театр «Буфф» закрыли на ремонт. Мы выпускались на малой сцене. А открыли его на следующий год после того, как я окончил академию. Увы, в учебном театре я не выступал.

— В сети пишут, с детства каждое лето ты ездишь отдыхать в Михайловский район Волгоградской области, на реку Медведицу. Этот обычай сохранился у него и поныне — почему?

— У меня там дом, позем (земельный надел, участок — прим.ред.). Я сад посадил. Теперь езжу еще чаще. Врос я как-то в ту землю, да и все. В Волгоград по дороге заезжаю обязательно. Клипы на песни снимаю опять же, там все свои и все знакомо. Мой отец из тех мест, он переехал в Питер после армии. А я в Санкт-Петербурге родился.

— В песне «Комбайнёры» угадывается влияние «Сектор Газа» и «Группы Ноль». Это так?

— Очень уважаю этих ребят. Но на момент написания песни я их еще не слушал. Это почти детство мое было. Просто «написалось» само, русское такое.

— Игорь, твоя бабушка была «блокадницей». Она рассказывала, что в детстве ела «хряпу» и «дуранду». Что это?

— Ленинград фашисты окружили. Бабушка всю блокаду прожила в городе, она рассказывала, как это было. Люди голодали. Хряпа — это верхние листы кочана капусты, грубые и пожелтевшие, которые обычно обрывают и выбрасывают. Из этого блокадники варили «щи» — кипяток с такой «листвой». Дуранда —  это жмых, остатки после обмолота и отжима зерна. В хлеб блокадного Ленинграда добавляли эти отходы. Иногда в нем была даже глина. Он был сырой, из куска хлеба нередко сочилась вода. Его напитывали влагой, чтобы он больше весил. На каждого человека в день давали 400 граммов, потом стали давать вдвое меньше.

— Страшно про такое слушать…

— Однажды соседка угостила бабушку «студнем» из столярного клея. Ленинградцы, которые от безысходности  пробовали есть такой «студень» несколько раз, потому что еды вообще не было, умирали от заворота кишок.

— Игорь, у тебя есть песня «Про Юру Прищепного». Второе название — «Синие таблички». Про ребят, которые погибли на войне. Ты был знаком с Прищепным?

— Я знал его «шапочно», виделись иногда. Он был родом с хутора Глинищи, это 12 километров от Раковки. От Раковки 25 километров до Субботина. Вовка, кореш мой, с ним дружил. Юра во вторую Чеченскую войну вызвал огонь на себя. Он погиб.

— Пишут, что ты пел песни с ненормативной лексикой, но перестал ругаться после слов священника.

— Как-то мне позвонил какой-то «отец Афанасий с Афона». Он сказал что одну из моих песен не одобряет, потому как считает, что я в ней обижаю русскую девушку. А вот Кондолизу Райс обозвал правильно. На самом деле я перестал использовать подобные слова, потому что тексты стали более серьезные, и на концерты ко мне приходят женщины, семьи с детьми.

— Ты православный?

— Да! (Показывает нашейный крестик). Вот, гайтан порвался недавно, на капроновую бечеву пересадил!

— Как ты пишешь песни?

— Вначале приходит музыка. Хожу, напеваю. Идет напев, рождается мелодия. Потом приходят образы. Скорее, это какие-то сказочные персонажи. Они словно крадутся гуськом куда-то. Надо понять тему, кто это, куда идут. Они добрые. Может быть это ангелы-хранители? Потом появляются слова. Их разговор можно подслушать. Иногда, чтобы понять, о чем песня, надо уловить несколько слов. Кто-то жалится, а кто-то наоборот утешает: «Потерпи, все хорошо будет!»

— В 2013 году был создан первый мультипликационный клип на песню «Ермак», рисунки там твои, а анимацию выполнил Сергей Котов?

— Пашка Егоров это делал. А Котов помогал. Рисовал я гелевой ручкой, он анимировал. Самое тяжелое — степь надо было нарисовать. Если взять лист формата А4 в альбомной ориентации, длиной он будет метров десять. Каждую травинку надо было прорисовать. Сложно, так и с ума можно сойти.

— В интернете пишут, что с мультфильмом «Три богатыря» получилась непонятная ситуация…

— Я написал им песню. Но они выдвинули странные условия, и я не стал подписывать договор. Они изменили слова, немного поменяли ноты в мелодии. Юридически песня, которая звучит в мультфильме, не моя. Хотя… Лучше бы они не переиначивали её, так бы взяли. Она неплохая, специально для мультика. А у них ерунда какая-то получилась.

— Ты рассказал, что просил текст песни «Казачья» перевести на калмыцкий, но тебе отказали, поэтому припев на турецком. Это правда?

— Конечно! Хура, хура, хура корк! («Ура, ура, ура, бойся!» - прим.ред.) Турки на эту песню не обижаются, они ее просто не слышали. Я когда ехал в Польшу, думал, там на меня за песню «Русская дорога» обидятся. В ней слова: «впереди вместе с холодами и лесами там Иван Сусанин». Они ничего не знают, у них свои герои. Принимали хорошо. Но это было в месте у границы с Украиной и Россией. Там в Полесье есть две деревни и городок Белосток на реке Бяла. В этой местности живут люди, считающие себя русскими, потомками жителей западного княжества Киевской Руси. Говорят они на польском диалекте. 

— За границей приходят на концерты, в основном, славяне?

— Да, эмигранты. В Германию на наше выступление одни девчонки приехали аж из Австрии. Я удивился, даже песни наши знают.

— Ты женат?

— Нет, не женился пока. Надо, конечно… 39 лет. Годы идут, часики тикают. Детей завести. Сыну шашку передать. У меня их целых две!

— У тебя дома звери есть?

— У меня кот живет. Тетка уехала в Чехию, мне его дала на время. Васька. Ему далеко за 20 лет, раньше был толстый как свинья, сейчас что-то исхудал. Наверное, возраст. У нас вообще кошачьи долго живут. Была у меня кошка Люся, прожила больше 17 лет. Я ей даже песню посвятил. Ветеринары сказали, это последнее поколение здоровых кошек, их родители еще питались мышами, не знали сухих кормов.

— Как обычно отдыхаешь?

— У меня нет официальной работы. Значит, нет выходных и будней. Вот мы разговариваем, а я отдыхаю. Если надо что-то делать — сделаю. Черное море один раз видел, был по работе, рядом. И в Питере, рядом с домом, в Озерках загорал и купался. Хотя, я не люблю загорать. На пляже обычно много народу лежит, а я никого не знаю.

— Драться приходилось?

— Я руки берегу. Но приходилось, конечно. Раз даже гитару разбил. Хорошая была гитара, массивная, из фанеры. Раз шли по Питеру втроем, я, Дима Козелец и Макс Сагалов. Присели у Дома ленинградской торговли. На соседней лавке сидели мутные ребята, восемь человек. Вначале все нормально было, мы стали пить и петь. А потом нашим соседям почему-то Высоцкий не понравился. Они об голову Макса бутылку разбили. Я сказал ему и Диме, если что, встречаемся у памятника Барклаю Де Толли. И дал буйному типу по башке гитарой как шашкой, с оттягом. Он упал, но потом эта шайка достала ножи, и плохо пришлось бы моим друзьям, но мимо проезжал какой-то конкретный суровый мужчина на крутой машине, он остановился, опустил стекло и попросил их поставить лавочку на место, и «не шуметь в его районе». Они испарились.

— Что ты думаешь о людях, которые не любят свою родину?

— Заставить любить нельзя. Это ведь естественное чувство. Я людей, которые ненавидят свою родину, не встречал.  Может быть, этим людям город, в который они приехали, не нравится? Хотя странно, в Москве хорошо жить.

— Может быть, переедешь в столицу?

— Мне здесь будет трудно, все огромное, миллионы народа…

— Но, ведь Санкт-Петербург тоже мегаполис!

— Там все по-другому как-то. Здесь все в бизнесе, ритм другой. Люди деловые, спешат. Им не ведомы сомнения, они жесткие и категоричные. Я другой.

— Что такое счастье для тебя?

— Быть в гармонии с собой, это и есть счастье. Нам учитель по литературе говорил, что «с-частью-я», это быть частицей общего. У человека может миллион быть, а ему покоя нет, потому что у соседа пять миллионов. А у другого парня сто рублей в кармане, при этом ему хорошо и он спокоен. Как ты относишься к миру и своей жизни, так и живешь.

— Чего ты боишься?

— Змей. Не надо смеяться, я серьезно! Они у меня на даче под Волгоградом ползают. Черные Гадюки Никольского. Реже встречаются серые, степные. А Леха их ловит, варит и ест. Я не ем. Я арбузы больше люблю.

— Какие творческие планы?

— 16-17 декабря в Питере премьера спектакля по моей второй книге. Это повествование про людей. Про меня, про тех, кто был рядом последние десять лет. Про жизнь. Мне самому интересно —на зрителя выйти, не прикрываясь гармошкой, непривычно. Я же больших ролей никогда не играл. Мы репетируем. Приходите, я буду рад всем хорошим людям!

— Что скажешь на прощание?

— Дорогие читатели «Вечерней Москвы»! Всех вам благ! Спасибо за внимание, и зрителям на концертах, и журналистам. Первый концерт у меня был в Москве, москвичи откликнулись. Это было 23 сентября 2010 года. Вы меня поддержали, спасибо!

Читайте также: Михаил Боярский: «Битлз» испортили мне жизнь