Как блокадный Ленинград нашел побратимов
Скоро город отметит 76-летие со дня полного освобождения от блокады. Накануне значимой даты профессор РГПУ имени А.И. Герцена и редактор-составитель книги «Побратимы» Юлия Кантор рассказала об эвакуации и реэвакуации ленинградцев
– О блокаде теперь снимают фильмы и сериалы, пишут «разоблачительные» статьи-расследования. Однако складывается странное ощущение, что в обществе, которое так пока и не успело избавиться от всех советских мифов, касающихся этой трагедии, уже успешно создаются новые. – Это обычная ситуация для любого исторического сюжета, когда одни мифы умирают и заменяются другими. Ведь они, как ни парадоксально, играют очень важную роль, потому что нередко стимулируют изучение фактов. О блокаде знают, и это важно. Другое дело, что в советское время существовала только официальная точка зрения и возможность узнать документальную правду почти отсутствовала. Вот один из красноречивых примеров, свидетельствующих о том, как формировался миф о блокаде. И конкретно – о количестве ее жертв. Я нашла в Государственном архиве Российской Федерации распоряжение уполномоченного по охране государственных тайн в печати, сделанное в конце 1970-х годов и имевшее гриф «Совершенно секретно». В нем говорится о запрете публикаций любых цифр, связанных с жертвами блокады, кроме одной – 642 803 человека. Это реальные данные, но это число погибших всего лишь за первое полугодие блокады. Цифры эти были предоставлены уполномоченному Госкомитета по продовольствию, приехавшему в Ленинград весной 1942 года. Так что власть действительно активно формировала определенную идеологему. И, кстати, прошу заметить, что музей в Соляном переулке назывался и называется ныне Музеем обороны и блокады, а не блокады и обороны, как следовало бы. А это очень большая смысловая разница. – А есть ли сегодня окончательные данные о количестве погибших в блокаду? – Обратите внимание: в Ленинграде ни в 1945-м, ни в 1946 году не было переписи населения. Это не случайно. Но известно, что перед войной в городе было почти 3 миллиона жителей. В эвакуации оказались около миллиона ленинградцев. Документы ведь составлялись в страшной спешке и неразберихе: иногда списки дублировались, если эшелоны не были отправлены в назначенное время, а иногда в них вносились добавления… А сколько умерли в эвакуации от так называемых отдаленных последствий блокады, сколько умерли в пути? Учет умерших в пути тоже был фрагментарным, как и сверка списка отправленных из Ленинграда и прибывших в эвакуацию. Сколько остались в эвакуации навсегда? Сколько не вернулись с фронта? Это ведь тоже жертвы войны, но не блокады. Поэтому мы не знаем точное количество жертв. – К вопросу о мифах. Сегодня можно услышать, что некоторые опубликованные блокадные дневники являются подделками. – Да, мне лично приходилось сталкиваться с подобным. Например, то, что выдавалось за один из подлинных документов, оказалось, во-первых, не дневником, а воспоминаниями, причем дописанными после смерти их автора (не буду называть фамилию). Это очень нечестно, в том числе и по отношению к памяти умершего человека. И все же такой случай – исключение. Сегодня наблюдается очень хорошее явление – публикация записей не писателей, не партийных руководителей, не певцов, а обычных людей, начиная от подростков и заканчивая ленинградскими цензорами. Дневники последних, между прочим, содержат совершенно потрясающий по откровенности материал. Вообще, это яркий ленинградский феномен – нигде не зарегистрировано такого массового дневникового сознания, как в осажденном городе на Неве. Даниил Гранин не случайно сказал, что интеллигентность здесь слилась с народностью. В этой связи опять вернусь к мифологии, но уже к нынешней. Я как историк зачастую вижу, что некоторые исследователи порой сосредотачиваются на криминальных сюжетах блокадной повседневности или на «разоблачительных». Это столь же антиисторично, как и советское «приглаживание» острых тем. А ведь сейчас все-таки есть больше возможностей узнавать правду о блокаде. – В том числе и об эвакуации и реэвакуации? – Конечно. Документов множество – официальных и личных. По всей стране. Но как-то «вдруг» выяснилось, что через 75 лет после снятия блокады нет книги, обобщающей опыт регионов, принявших блокадников. Можно зайти в каталог Российской национальной библиотеки, куда поступают все обязательные экземпляры, и в этом убедиться. А ведь Ленинград был регионом, из которого в войну было вывезено самое большое количество людей! Да, всем известно, что были эвакуированы Кировский завод, Эрмитаж, медицинский институт и другие учреждения, об этом много написано. Знают о Дороге жизни, но, увы, тоже фрагментарно. А вот как была организована эвакуация простых ленинградцев? Как они ехали? Как они дома свои покидали страшной зимой 1941-1942 годов? Что происходило в тяжелейшем пути на восток страны? Как адаптировались на новых местах, что испытали местные жители, столкнувшиеся с таким притоком людей, причем истощенных и в не лучшем санитарном состоянии? Вот потому я и решила предложить коллегам сделать такую книгу. – Почему книга называется «Побратимы»? – Потому что речь в ней идет о регионах, принявших ленинградцев. Это стало «побратимством», родством навсегда. Под одной обложкой собраны сведения обо всех регионах, а их более 30, куда производилась эвакуация. При этом я хотела, чтобы материалы готовили люди оттуда, а не отсюда, ведь на местах были свои особенности работы. Только две главы написаны петербуржцами – первая собственно про выезд из города (над которой работала я) и последняя, про реэвакуацию. – Как вы нашли соратников в этом деле? – Сработал вариант сарафанного радио. Например, мои коллеги из Казани дали мне контакты в Удмуртии и Башкирии, а коллеги из Екатеринбурга познакомили меня с историками в Оренбурге. Сработало и то, что мои публикации известны в профессиональной среде – и коллеги откликались. И редчайший случай – не было ни одного отказа со стороны коллег! Видимо, проявилась солидарность исторической памяти. При этом люди подобрались очень разные и с большим разбросом в возрасте: от 70 с лишним до 20 с небольшим, но все – с учеными степенями. Авторский коллектив – более 30 человек. Задача стояла очень специфическая, надо было менять подход к подбору и изложению материала. Я отобрала несколько тем, которые должны быть отражены в книге: количество приехавших, медицинская помощь, социальная помощь, взаимная адаптация приехавших и местных, культура и связи после войны. – Что при работе над книгой «Побратимы» вас особенно поразило? – Мне самой было интересно: действительно ли местные жители относились с уважением к ленинградцам? Миф это или правда? И очень приятно, что практически во всех регионах об эвакуированных до сих пор вспоминают с восхищением. Помнят о ленинградской интеллигентности, вежливости, о другом воспитании, вспоминают рассказы ленинградцев о городе. Многие сохранили эти эвакуационные связи и уже после войны приезжали в Ленинград. Об этом тоже есть воспоминания. – Однако в книге есть упоминания и о том, что отношения между местными и эвакуированными не всегда были гладкими. К примеру, приводится мнение одного ленинградца, что к ним, людям как бы из «другого мира», там испытывали «биологическую ненависть». – Да, случались и конфликты. Их и не могло не быть. Вот представьте, что если даже в мирное время к вам кого-нибудь подселят, то возможно взаимное недопонимание. А тут война. Ведь тем, кто принимал ленинградцев, было тоже очень несладко: мужья на фронте, много детей, страшная бедность. И непонятно, как с приехавшими общаться, тем более если они изможденные, грязные, голодные… Тут есть еще один интересный момент. Вот, скажем, в Казахстане местные шарахались от ленинградцев, потому что не понимали, кто такие эвакуированные. Зато хорошо знали, кто такие депортированные, и потому боялись приехавших. – А местному населению не объясняли, кто именно к ним едет? – Нет, даже врачам. Иногда перед прибытием эшелонов приходили сообщения, что в вагонах имеются ослабленные и больные. А когда выносят из вагонов трупы, когда люди измождены так, что неясно – старик это или подросток?.. – В книге есть упоминание о том, что в Ярославской области руководство выпустило постановление, согласно которому каждый партиец был обязан взять в свой дом по одному эвакуированному ребенку. Это действительно выполнялось? – Да. И брали, иногда и не по одному ребенку. И даже были случаи усыновления. Судя по тем документам, воспоминаниям, все было с ними хорошо: им дали фамилию, образование. – Не так давно появилась ранее неизвестная информация, что эвакуация детей из Ленинграда была платной. Это правда? – Нет. Был момент, когда власти обсуждали, что нужно бы ввести какие-нибудь билеты или определить суммы на содержание детей по примеру путевок в пионерлагеря, но это так и не осуществили на практике. А вообще-то о детях думали, не будем кривить душой. При отсутствии четких планов общей, тем более такой массовой, эвакуации детские учреждения старались вывозить максимально. – О реэвакуации в город тоже мало что известно. – В город могли вернуться только те, кто, во-первых, трудился на важных предприятиях, нуждавшихся в рабочих руках, а во-вторых, имевшие жилье. А с этим в пострадавшем от бомбежек и обстрелов городе были большие проблемы. И уцелевшие комнаты и квартиры могли быть заняты теми оставшимися в Ленинграде, у кого дома разбомбили. Или – такое тоже было – теми, кто смог «устроиться» в оставленных квартирах благодаря связям с управдомами. И выселить таких людей бывшим жильцам можно было только по суду. Подобные прецеденты имели место, но их было немного. В общем, реэвакуация – процесс долгий и болезненный, она продолжалась несколько послевоенных лет. – А как относились к возвращавшимся из эвакуации те, кто пробыл в городе всю блокаду? – Встречались, конечно, неприязненные высказывания, но в основном ленинградцы вполне лояльно и дружелюбно относились друг к другу. Более того, говорили, что, если люди возвращаются, значит, в городе налаживается нормальная жизнь.
«НКВД отслеживал и настроения горожан. Документы свидетельствуют, что люди в большинстве своем готовы были отстаивать родной город до конца, причем характерно – они воспринимали Ленинград не как город трех революций, а как город-музей. И это для них было свято»,
Цифры 950 страниц – объем книги «Побратимы». Эта коллективная монография – первое комплексное научное исследование, которое полноценно воссоздает «карту» эвакуации из блокированного города. 9000 человек умирали в Ленинграде за сутки зимой 1942 года, по данным правоохранительных органов. Юлия Кантор считает, что это единственная достоверная информация о смертности в осажденном городе. Справка Юлия Кантор – доктор исторических наук. С 2002-го по 2016 год – советник генерального директора – руководитель историко-информационной службы Государственного Эрмитажа. С 2009 года – профессор кафедры всеобщей истории Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена.