Террористические ячейки: как британские тюрьмы превратились в пансион для экстремистов

Они лишь подпитывают радикализм, а не борются с ним, считает автор, бывший работник тюремной службы. В большинстве тюрем процветает черная наркоэкономика, она разрушает жизни и плодит насилие. Тюремное заключение заканчивается дегуманизацией всех и вся. Исправление преступников немыслимо. Порой возникает ощущение, что последние десять лет правительство только и делает, что пытается уничтожить всю систему уголовного правосудия. Это похоже на губительный эксперимент: урезать бюджет тюрем на 20%, сократить число сотрудников на 26%, а затем бездельничать и смотреть, что из этого получится. Случившееся оказалось вполне предсказуемо, но принесло с собой катастрофические последствия как для самих заключенных, так и для всей общественности. Как однажды сказал бывший министр внутренних дел из консерваторов, «в наших тюрьмах из плохих людей делают никуда не годных». Представьте себе, что молодой человека вроде Судеша Аммана (Sudesh Amman) совершает первое преступление и впервые попадает в тюрьму. Он уже наркоман и привык употреблять марихуану. Он психически неуравновешен и радикализирован исламской пропагандой. Тюрьма переполнена, там грязно, а персонала порой не хватает даже на то, чтобы следить за собственной безопасностью. За решеткой все его проблемы не только не решаются, а лишь обостряются. В большинстве тюрем процветает черная наркоэкономика, она разрушает жизни и плодит насилие. Исправление преступников делается задачей немыслимой. За решеткой можно заработать на наркотиках огромные деньги. Хищники имеют доступ к клиентской базе, не выходя из камеры. Широкое распространены мобильные телефоны, специально придуманные, чтобы их прятали там, где не светит солнце, а на них установлена масса приложений для перевода денег. Дилерам только на руку, что у многих из заключенных нерешенные проблемы с психикой. Наконец, наркозависимых молодых людей, доверчивых, несмотря на склонность к насилию в погоне за смыслом жизни и удовольствиями, на каждом шагу подстерегают обаятельные проповедники ненависти. Подробности тюремного заключения и прежней жизни Аммана постепенно раскрываются, и из них вырисовывается образ одиночки и неудачника с тягой к смерти, готового на мученическую смерть, лишь бы хоть как-то оправдать свое горькое и бессмысленное существование. Это удручающе знакомый портрет террориста-одиночки повторяется по всему миру, — и нередко ему сопутствуют психические заболевания. Это немаловажно. Связь между психическими расстройствами, отклонениями в развитии и терроризмом нередко заглушается, — одни видят в ней заговор, чтобы скрыть идеологические мотивы преступления, другие переживают, как бы в потенциально опасные не отрядили всех душевнобольных без разбора. Такие опасения понятны, — но убитые безумными террористами столь же мертвы, как и жертвы «рациональных» убийц. Бывший сокамерник Аммана в тюрьме Белмарш назвал его «определенно сумасшедшим». Он говорит, что тот никогда не скрывал своих намерений, и считает «бредом», что его вообще выпустили. Мать Аммана считает, что сыну промыли мозги пропагандой, которую он смотрел в тюрьме. Это еще может показаться удивительным. Белмарш — относительно современная тюрьма строгого режима, где содержится ряд террористов. В отделе безопасности и разведки постоянно присутствуют сотрудники по борьбе с терроризмом. Тюрьма относительно неплохо обеспечена. Однако, как явствует из документального фильма телеканала ITV «Добро пожаловать в Белмарш», персоналу постоянно приходится отвлекаться на борьбу с 68 уличными бандами и укоренившимся употреблением психоактивных веществ. И кто, спрашивается, захочет здесь работать? Хороший вопрос. Хотя зияющая дыра в кадрах в последнее время усиленно затыкается новыми сотрудниками, они оканчивают один из кратчайших учебных курсов во всей Европе, а работать им предстоит чуть ли не в самых враждебных условиях, — если не считать военных действий. Один из сотрудников тюрьмы, ветеран Афганистана, недавно признался, что в Гильменде ему и то было спокойнее. Поэтому ничего удивительного, что, по последним данным, более половины сотрудников вешают ключи на гвоздь, не проработав и двух лет. Когда даже в супермаркете платят больше, чем на государственной службе, их можно понять, — быть мальчиком для битья не хочет никто. Когда я составлял доклад об исламизме в системе уголовного правосудия в 2016 году, мы с командой сошлись на том, что отдельные тюрьмы для экстремистов — это не решение. Мы заключили, что отделять следует лишь проповедников ненависти: они могут вдохновить других на радикальные поступки. Тех из них, кто упорствует в своей деятельности, мы советовали удалять. Мы помним уроки прошлого из Северной Ирландии, но ими не ограничиваемся. Теперь я в этом уже не уверен. Нам нужны тюрьмы безопасные и стабильные, полностью под контролем государства, а сегодня слишком многие из них этим критериям не соответствуют. Нельзя терпеть среду, где такие, как Усман Хан и Судеш Амман, превращаются в машины для убийства. Система, где тюремное заключение заканчивается дегуманизацией всех и вся, недопустима. Оправдать тюрьму, где бузотеры и гангстеры содержатся под одной крышей со сторонниками культа смерти становится все труднее. Как будет выглядеть тюрьма для террористов? По всему миру таких немало. Часть примеров отрицательные. Основной аргумент в пользу распределения заключенных-террористов по ряду усиленных тюрем (как мы продолжаем делать), — это позволяет снизить силу и влияние наиболее опасных из них. Но рассредоточение работает против гангстеров из организованных группировок, а не джихадистов XXI века — ведь во всех шести тюрьмах их ждет сеть сторонников. Распространение раковой опухоли терроризма по всей пенитенциарной системе никак нельзя считать верным методом против движения, которое подпитывается вербовкой новобранцев. Но в нынешних условиях переход на отдельные тюрьмы для джихадистов маловероятен. Значит, придется решать вопросы с тем, что есть. Нужны принципы вынесения приговоров и освобождения заключенных, и работа в этом направлении ведется. Качество лишения свободы экстремиста важнее количества лет в его приговоре. Из 82 тысяч с лишним заключенных террористов лишь 220, но в группу риска радикализации попадают сотни других. Поэтому стоящие перед нами задачи — от водворения в тюрьму до возвращения обратно в общество — мы должны решать смелее. Разнообразные механизмы надзора за террористическими преступниками «в обществе» (т. е. за пределами тюрьмы) предусматривают участие структур и агентств, которые для этой задачи не подходят как по сути, так и по духу. Должна быть единая служба контроля над заключенными-террористами, и в нее войдут индивидуальные программы реабилитации, оценка рисков, решения об освобождении и надзор за переселением. Людей, которые выходят на улицы и безнаказанно убивают незнакомцев, ни в коем случае нельзя считать рациональными. Поэтому необходимо усилить меры по надзору, реабилитации и защите тех из них, кто предрасположен к таким действиям в силу психических расстройств. Довольно общих социологических слов — пусть и из лучших побуждений. И наконец: одолеть исламизм без ислама невозможно. Для успешной борьбы нам нужно срочно изменить кадровую политику и привлекать больше умеренных мусульман и современных исламских богословов. В самом деле, когда террористы выходят из тюрем, надо искать поддержки на местах и сотрудничать с различными службами защиты. Это будут поистине совместные усилия. А что делать с теми, кто не может (или не хочет) отказаться от идей, которые идут вразрез с нашими национальными ценностями и противоречат элементарной человечности? Надо найти способ держать дверь открытой, — если они захотят измениться. У нас нет четкой корреляции между тюремным заключением и желанием нового поколения террористов завязать. Но давайте начистоту: эта дверь должна оставаться открытой даже за высокими тюремными стенами. И если потребуется, то пусть вообще не закрывается. Иан Ачесон — бывший сотрудник тюремной службы и старший советник Проекта по борьбе с экстремизмом The Spectator, Великобритания