Коллективный Пушкин. Поэт о современной литературе, бедности, любви и рэпе

Почему поэзия уже не так популярна, кто такой настоящий поэт, можно ли сбрасывать Пушкина с парохода современности, читать стихи перед стадионами, рассказывает поэт Андрей Коровин.

Утрата сакральности

Екатерина Дементьева, «АиФ в Туле»: Можно ли отнести ваши тексты к какому-то литературному направлению?

Андрей Коровин: Сегодня нет чётко выраженных направлений, по крайней мере нет групп, которые позиционировали бы какое-то направление. Как нет и критиков, которые оперировали бы какими-нибудь определениями, кроме тех, что с приставкой «пост»: постмодернизм, постакмеизм, постфутуризм и так далее. Литературная критика сегодня переживает тяжёлые времена. Поэтому нет чётких определений. А поэзия развивается, и довольно активно. Сегодня, как никогда, много хороших поэтов, поэтических книг выходит едва ли не больше, чем в советское время. Конечно, все они малотиражные и расходятся по любителям поэзии. Но они существуют, а это уже факт литературы. И если в конце 80-х – начале 90-х, когда разрешили свободное книгопечатание, Россию захлестнул бум откровенной графомании, сейчас большинство книг, попадающих мне в руки, – это хорошие поэтические книги. Графомания тоже есть, и она активно поддерживается людьми, научившимися делать на ней деньги, но она всё-таки находится на обочине литпроцесса. Есть, правда, такое явление, как «народные поэты» – люди самого разного возраста, сами себя объявившие поэтами. В зависимости от их коммерческой, технической, продюсерской и актёрской оснащённости они могут собирать залы и продавать свои книги, но это уже не литературное явление, а социальное.

– Говорят, поэзия не так популярна, как в прошлом веке. Почему?

– Тут, как пишут в личной информации в профилях соцсетей, «всё сложно». Публика, читающая поэзию в интернете, по-прежнему огромна. Другое дело, что эта публика не готова ходить на литературные вечера, разбросана по миру, погружена в обычную жизнь с зарабатыванием на кусок хлеба или активным потреблением ресурсов нынешнего общества потребления. Да и источников информации стало значительно больше, чем в XIX или XX веке, – телевидение, радио, интернет, соцсети. Поэзия утратила сакральный смысл, эту нишу заняли как раз СМИ. У человека появилось гораздо больше возможностей для самореализации – каждый пытается самореализовать в первую очередь себя, воспринимая другого автора как потенциального конкурента. В общем, это вопрос социологии скорее, чем литературы. Моя публика – это, по большей части, коллеги-поэты и писатели. Есть не литераторы, которые любят мои стихи. Но, по большому счёту, настоящих читателей у поэта не может быть много. Поэт всегда идёт немного впереди своего времени, и настоящие читатели – это те, кто придёт после нас.

– Поэт должен быть бедным? Есть возможности монетизировать творчество без ущерба ему?

– Поэт должен писать. Больше он ничего не должен. Разве птицы кому-то что-то должны? Поэт – это птичка Божья. Владислав Ходасевич считал, что поэт ещё обязан донести своё творчество до читателей, то есть издать книгу. Кто-то способен организовать гастроли, с которыми ездили по стране, например, Маяковский или Есенин. Но поэту крайне редко дан организаторский талант. И само поэтическое творчество довольно редко сочетается с публичностью. Есть примеры, когда это удавалось, – например, шестидесятникам Евтушенко, Вознесенскому и другим. Но они подпитывались от энергии публики, а большинство всё-таки подпитывается от одиночества и тишины. А одиночество и тишина редко монетизируются. По большому счёту, сегодня я не знаю ни одного настоящего поэта, который зарабатывал бы деньги своим творчеством. Даже Бродскому и Евтушенко это не удавалось, им приходилось преподавать, чтобы иметь регулярный заработок.

– Раньше были объединения, со своей школой, идеями. А сейчас?

– Любая группировка в литературе, как и в жизни, – это способ заявить о себе. Переехав в Москву, я застал ещё что-то похожее на объединения поэтов – «Вавилон», «Рукомос» и так далее. Их различия были скорее статусными, чем идеологическими. Но в какой-то момент все эти различия просто перестали существовать. На моей памяти и на моих глазах ещё рождались какие-то литературные группы – товарищество поэтов «Сибирский тракт», литературно-критическая группа «ПоПуГан» и другие. Но всё это не имело идеологической подоплёки, это были скорее тактические ходы. Возможно, сейчас среди московской и питерской молодёжи тоже есть какие-то объединения, но сомневаюсь, что у них есть какая-то особая литературная идеология.

Потворствовать или творить

– Когда можно назвать себя настоящим поэтом?

– У каждого поэта – своя планка. Кому-то нужно опубликоваться в «Новом мире», чтобы начать считать себя профессиональным поэтом. Кому-то достаточно издать книжку в частном издательстве за свой счёт. Не поэт определяет себя, а профессиональное сообщество. А у сообщества множество критериев, требований и закулисных игр. Так, есть поэты, которые получают различные премии, какие бы ни появлялись, и есть поэты, которые их никогда не получат – потому что они не в тусовке, не «свои» или слишком самостоятельны. Чтобы стать «своим», нужно мимикрировать под профессиональное сообщество. Упрямых и гордых сообщество не любит и не прощает, хотя и вынуждено признавать сквозь зубы.

– Искусство должно быть «чистым»? «Красота ради красоты» или должно служить и иметь социальное начало?

– Это опять же каждый выбирает для себя. Кому-то удаётся только чистая лирика, кому-то – всё сразу. Пушкин писал и лирику, и хулиганские, и остросоциальные стихи. Но обязывать поэта писать социальную поэзию – бред и преступление.

– Нередко творческий человек стоит перед выбором – зарабатывать на творчестве, потворствуя потребе публики, или творить, не обращая на это внимание.

– На поэзии заработать невозможно. Можно зарабатывать на шоу, ставить поэтические спектакли. Но вот, к примеру, МХАТ имени Горького стал проводить поэтические вечера, на которых читает поэт и известный актёр. Вначале сделали вход платным, но в итоге плату отменили. Даже во МХАТ, даже на знаменитых актёров, читающих поэзию, ходят плохо. Что касается прозы: да, она делится на коммерческую и интеллектуальную. Но чисто коммерческих авторов не так много, и попасть в их круг почти невозможно. А интеллектуальная проза вполне может заявить о себе, издаваться и даже получать какие-то премии, но вряд ли сможет прокормить автора. Сейчас в России бум драматургии. Многие литераторы пишут пьесы, и пьесы эти с успехом ставятся. Опять же говорить о коммерческом успехе драматурга сложно, но признание получить вполне можно.

– Вы ведёте литсалон. Зачем он и что даёт этот опыт?

– Мой литературный салон в музее-театре «Булгаковский дом» начинался в 2005 году, когда литературных клубов в Москве было совсем немного. Мне хотелось создать площадку, на которой могли бы выступать молодые поэты, которых ещё не знают в литературном сообществе, но которых успели оценить я и мои коллеги. Потом захотелось приглашать к нам известных поэтов и писателей, у нас выступали почти все современные классики. Затем салон стал местом экспериментов – мы проводили в нём и литературные мастер-классы, и поэтические спектакли, и критические обсуждения, и вечера, посвящённые ушедших писателям, и многое другое. Любой формат подачи современной литературы, который может быть интересен публике, на мой взгляд, надо обязательно попробовать. В частности, силами нашего литсалона мы организовывали «Всероссийский турнир «Красная площадь. Время поэтов» на Красной площади, и это тоже был интересный опыт.

Раскопать своё золото

– Говорят, что сейчас мы уже не понимаем Пушкина – так мир изменился. Стоит немного подвинуть его на пьедестале? И кого тогда ставить на его место?

– Современный читатель не понимает не Пушкина, а его язык, который кажется устаревшим, непонятным, нечитаемым. А Симеона Полоцкого с Тредиаковским может и вовсе счесть иностранцами, говорившими на другом языке. Поэтому, я считаю, в программах современных школ и вузов должно быть больше именно современной поэзии. Те, кто полюбит поэзию, рано или поздно придут и к Пушкину, и к Полоцкому. А вдалбливанием в голову школьников непонятных им текстов мы только отбиваем у них любовь к поэзии и литературе. Второго Пушкина у нас нет и быть не может. Весь XX век русской поэзии – это второй коллективный Пушкин.

– Поэзия ассоциируется с темами любви. Вы разделяете эту точку зрения?

– У поэта есть несколько основных источников вдохновения – любовь среди них стоит, конечно, на первом месте. Далее – расставание с любимой, смерть близкого человека, социальные потрясения. Любовная лирика есть почти у каждого поэта. Но только социальные потрясения делают хорошего поэта большим. Большинство поэтов Серебряного века так и остались бы просто хорошими, если б не революции, Гражданская война, эмиграция и прочие беды. Беды выковали из них великих поэтов. Наверно, ни у кого нет столько великих поэтов, как у нас. Причина тому – и наши бесконечные страдания, и уникальный русский язык.

– И вот новые страдания. Как вам живётся-пишется в самоизоляции?

– Работаю, разбираю архивы, готовлю новую книгу. А литературный салон в «Булгаковском доме» закрыт до конца карантина. Думаю, всем литераторам полезно отдохнуть друг от друга и произвести внутреннюю переоценку ценностей. Часто быстрое течение жизни выносит на поверхность сиюминутные ценности и дела, погружая в ил, на дно – истинное, настоящее. Карантин – прекрасное время, чтобы раскопать своё настоящее золото.