Незаконопослушный подросток
Тяга к «Централу» неистребима – видео с детьми, исполняющими тюремный шансон, выплёскиваются в Сеть постоянно
Дмитрий Краснов. Детство в клетку. Преступность несовершеннолетних в советской России.
– М.: 2018. – 252 с., 700 экз.
В Сети уже второй год гуляет видео с какого-то корпоративного концерта, на котором детский хор самозабвенно исполняет «Владимирский централ». В прошлом году руководители одной из кубанских школ за урок музыки с этим страдательно-тоскливым гимном преступности получили выговоры, но, похоже, тяга к «Централу» неистребима – видео с детьми, исполняющими тюремный шансон, выплёскиваются в Сеть постоянно.
Романтизация преступности, начавшаяся ещё в советские времена и бурно расцветшая в девяностые, и сегодня вполне успешно противостоит пропаганде законопослушания. Неокрепшие детские души попадают в паутину первыми.
Конечно, распевание «Мурки» или «Владимирского централа» напрямую к воровству или разбою не ведёт, но сочувствие к преступнику, безусловно, воспитывает и вряд ли содействует уменьшению подростковой преступности. Эту остающуюся уже сотню лет актуальной проблему автор книги Дмитрий Краснов всесторонне анализирует, опираясь и на изначально открытые источники, и на недавно рассекреченные документы Государственного архива РФ.
На заре советской власти (1917−1934 гг.) подростковая преступность считалась пережитком капитализма, и государственная политика строилась в соответствии с гуманистическими принципами. Советское законодательство в этой области тогда было самым новаторским в мире. Несовершеннолетие признали обстоятельством, смягчающим вину, и в короткие сроки создали эффективную сеть специальных воспитательных учреждений. Координировала работу различных ведомств и общественности специальная комиссия при ВЦИК.
Проблему с появившейся после Гражданской войны армией беспризорников в целом тогда решить удалось, а вот число правонарушений росло, и с 1935 года политика в отношении детской преступности стала ужесточаться – до начала Великой Отечественной войны преобладали уже принудительно-репрессивные меры. Во время войны и сразу после неё, когда многие остались без родителей, когда надо было спасти детей от уничтожения и голодной смерти, залечить психологические травмы и дать образование, к несовершеннолетним правонарушителям вновь начали относиться с пониманием и состраданием, а наказание вплоть до оттепели заменять воспитательными мерами.
На третьем этапе (1960−1991 гг.), в период либерализации государственной политики, в работе с подростками на передний план выдвинулись профилактика преступности и воспитание. Почему же искоренить правонарушения так и не удалось и в девяностые произошёл всплеск детской преступности? Многие криминологи и историки, занимающиеся этим вопросом, видят проблему в экономическом и политическом кризисе в СССР, смене общественного строя и забвении опыта советской системы борьбы с преступностью. Но, напоминает автор книги, эта система буксовала с самого начала, с 1960-х. Именно в это время кривая преступности несовершеннолетних пошла резко вверх, и до распада СССР рост не прекращался. Намеченные советским руководством цели не были достигнуты, заявленные принципы и методы борьбы – привлечение общественности, воспитание, а не кара – к успеху не привели.
Как искоренить детскую преступность, как должна вестись профилактика? Почему, несмотря на сегодняшнюю относительно благополучную жизнь (ведь ни войн, ни армий беспризорников у нас нет), проблема правонарушений остаётся по-прежнему острой? Она – в «генетической предрасположенности» или в состоянии социальной среды? Краснов, анализируя и статистику, и работы советских и постсоветских учёных, пытается ответить и на этот, ключевой, вопрос. Книга, безусловно, будет интересна и тем, кто сегодня вырабатывает меры борьбы с детской преступностью, и широкому кругу читателей.
Ксения Зуева