«На выходе ко мне подошли и пожали руку: «Мы думали, что вы, советские, все безбожники!»
Джамиль Зайнуллин основал Институт востоковедения КГУ, переводил Косыгину на встрече с Саддамом, а его книги издавали тиражом в 300 тысяч
Сегодня семь дней со дня похорон ушедшего из жизни в священный для мусульман месяц Рамадан, известного казанского востоковеда, доктора филологических наук, профессора КФУ Джамиля Зайнуллина. «Он не был публичной фигурой, избегал излишнего внимания к себе», — пишет его ученик и автор «БИЗНЕС Online» Азат Ахунов. О пути человека, под руководством которого тысячи людей обучились азам арабской графики, в его материале для наших читателей.
«ТЫСЯЧИ ЛЮДЕЙ ОБУЧИЛИСЬ АЗАМ АРАБСКОЙ ГРАФИКИ ПОД ЕГО РУКОВОДСТВОМ»
Неделю назад, утром в пятницу, в священный месяц Рамазан, этот бренный мир покинул известный казанский востоковед, арабист, основатель Института востоковедения КГУ Джамиль Габдулхакович Зайнуллин. Он не был публичной фигурой, избегал излишнего внимания к себе, редко давал интервью. Поэтому его имя сейчас не на слуху. Хотя в конце 1980-х — нач. 1990-х годов он был невероятно популярной фигурой. Джамиль-абый (а он принимал только такую, исконно татарскую форму обращения к учителю) вел на местном телевидении цикл передач по обучению старотатарской графике. Тысячи людей обучились азам арабской графики под его руководством. В то время его небольшая книжка «Гарәп язуы нигезендә татарча әлифба» («Татарская азбука на арабской графике»), изданная Татарским книжном издательством невероятным сейчас тиражом в 300 тыс. экземпляров стала бесспорным бестселлером. Я до сих пор встречаю ее в семьях татар, как в России, так и за рубежом. В период пандемии попрощаться с ученым и педагогом пришли не более 20 человек. Таковы правила наших дней. Да и в своем завещании он просил не устраивать пышных похорон и траурных панихид.
Для меня пять лет учебы в Казанском университете прочно ассоциируются с образом Зайнуллина. Все эти годы он вел у нас самые разные предметы, иногда по 3-4 пары в день подряд. В эпоху возрождения казанского востоковедения в начале 1990-х кадров не хватало. Поэтому основная нагрузка легла на его плечи. Пять лет постоянного, почти ежедневного общения. Группа арабистов из 10, а под конец из 6 человек. Каждый под неусыпным контролем нашего учителя. Каждому отдельное внимание. Увильнуть, придти неподготовленным на занятие — это смертельный номер. Жди самой жесткой оценки, холодного душа. И редкие просветы, сухие комплименты, когда что-то получается. В результате, спустя 25 лет, я достаточно свободно говорю, пишу и читаю по-арабски.
В эту область меня занесло по воле судьбы. Хотя, как известно, ничего в этом мире не происходит случайно. Я поступил в КГУ на факультет татарской филологии и восточных языков в 1990 году, но до этого учился в Казанском авиационном институте, служил в армии, учился на рабфаке. В КАИ пошел за компанию с друзьями, быстро понял, что это не мое. В армии подружился с татарами из киргизского Оша — они общались исключительно по-татарски. Все эти разговоры и дискуссии на «восточные» и национальные темы, видимо, подготовили почву. Когда вернулся в 1989 году в Казань, случайно узнал, что открывается новый факультет, где будут преподавать не только восточные языки, но и историю, литературу и культуру этого региона. В голове как будто что-то разомкнуло, произошла химическая реакция, я точно понял, что именно это мне нужно. С тех пор ни разу не пожалел о своем выборе.
Поскольку вернулся осенью, то поступить уже не успевал. Пришлось идти на рабфак, чтобы не терять время зря. На следующий год наконец-то удалось поступить на первый курс факультета татарской филологии, истории и восточных языков. Именно при этом факультете должна была быть сформирована группа арабистов. Конкурс был большой. В августе 1990 года Татарстана стал суверенным. Произошел невероятный скачок национального самосознания, всплеск интереса к своим корням, прошлому, к религии. Желающих поступать на татфак было невероятно много. Руководство университета впервые пошло на нестандартный шаг — стали брать выпускников русских школ, порой с очень слабым знанием татарского. А правила факультета, где почти все предметы велись на татарском, не изменились. Почти вслух говорили о том, что не за горами времена, когда независимый Татарстан откроет свои представительства в разных странах. будут работать корпункты татарских газет.
«КУРИЛЬЩИКИ И ЛЮБИТЕЛИ ПИВА РАЗБЕГАЛИСЬ ПРИ ЕГО ПРИБЛИЖЕНИИ ВРАССЫПНУЮ — ИНАЧЕ НЕСДОБРОВАТЬ!»
Желающих оказаться в арабской группе набралось не менее 100 человек. Целый месяц Джамиль-абый вел нам курс по основам арабского письма. Элегантный, импозантный мужчина. Всегда в строгом, идеально выглаженном костюме и при галстуке. С улыбкой, но с очень жестким, пронзающим насквозь взглядом. Вид суровый и строгий. Не терпел расхлябанности, разгильдяйства и распущенности. Курильщики и любители пива разбегались при его приближении врассыпную — иначе несдобровать!
В итоге, в его группу из этих 100 попало 10 человек, в их числе и я. Гораздо позже я случайно узнал, что он отдал наши письменные работы на графологическую экспертизу — боялся ошибиться с выбором. Так началась наша учеба. Пять лет каторжного труда — иначе арабский, который считается одним из самых сложных языков в мире, не выучить. Кроме того зубрили персидский, турецкий и английский. Поскольку группа была прикреплена к татфаку, параллельно прошли полный курс по татарской филологии. Таким образом, за пять лет я получил две специальности.
Постепенно мы притирались друг к другу. Наш учитель к нам, а мы к нему. Это была не только учеба в чистом виде, но нравственно-моральное воспитание в духе татарских старометодных медресе. Тогда нас все это сильно раздражало. «Опять будет учить жизни!» — вздыхали мы. Но многое, о чем он говорил, о чем предупреждал, сбылось, помогло по жизни. Свои первые аяты из Корана я выучил наизусть на уроках Джамиля Габдулхаковича. Это было начало 90-х, советские фобии еще не выветрились. Наш учитель подавал это как «изучение классических текстов». Эти «тексты» я прочитал над его могилой в день похорон…
Учеба шла на татарском. Поскольку специальной литературы не было, Джамиль-абый брал задания из русских учебников и с ходу переводил их нам на татарский. Особенно сложно было передать текст из академического «Курса арабской грамматики» Гранде, который и по-русски то не поймешь. Но у него был большой опыт переводчика-синхрониста, поэтому проблем не возникало. В плане арабского языка, он привил нам «ташкентское», близкое к оригиналу произношение, которое отличалось от ленинградской или московской школы. Сам он говорил по-арабски почти без акцента и нас учил тому же.
Это были «лихие 90-е». Рушилось все и вся. Зарплату преподавателям толком не платили или задерживали месяцами. Лишь иногда, очень редко наш учитель мог пожаловаться, да и то косвенно: «Наверное, скажу декану, чтобы освободил меня от лишней нагрузки. Денег все равно нет, а мне еще докторскую писать». Но в реальности все оставалось по-старому. Не знаю, как ему удавалось выкручиваться, ведь у него была семья и дети.
В 1993 году Джамиль-абый съездил в Америку. Несколько месяцев он преподавал в одном из университетов татарский язык. Надолго не мог оставить свой родной университет и студентов. Может ему и удалось тогда слегка подлатать финансовые проблемы, но положительных впечатлений он точно не привез. Часто критиковал американцев за бездушность, за страсть к материальным благам, за то, что приходится платить за каждый чих. По просьбе друзей, он купил им в США компьютер, за который пришлось отдать на таможне в виде налога чуть ли не все заработанные деньги. Любили Джамиля Габдулхаковича и финские татары, часто приглашали к себе и даже предлагали остаться служить у них имамом.
Он находил возможности приглашать к нам в Казань разных светил востоковедения из Москвы и Петербурга. Ему удалось уговорить еще в начале 1990-х приехать в Анаса Бакиевича Халидова — арабиста с мировым именем, родом из Буинского района, петербургского ученого. Анас Бакиевич прочитал нам ряд лекций по исламоведению и по коранистике. Это была величина невероятного масштаба. Он один из немногих, кто умел по диагонали читать и понимать самые сложные арабские рукописи. И не зря позже мэрия Казани задействовала его в мероприятиях по поиску новых источников в преддверии 1000-летия Казани. Но тогда для нас каждое слово Халидова было откровением. А для меня особо — поскольку я имел счастье общаться с ним дополнительно, когда встречал и провожал его в аэропорт.
«В ИСЛАМЕ НЕТ РАЗНИЦЫ В ЦВЕТЕ КОЖИ, НАЦИОНАЛЬНОСТИ, ВСЕ МУСУЛЬМАНЕ — БРАТЬЯ»
Джамиль Габдулхакович Зайнуллин мало рассказывал о своем прошлом. Сохранились лишь отрывочные сведения, связанные с его биографией. Он родился 11 июля 1946 года в селе Старое Кадеево Первомайского (ныне Черемшанского) района ТАССР. Он происходил из рода потомственных религиозных деятелей. «Наша семья была хранителем древних традиций, рассказывал он, — Отец — из рода просвещенных богословов — знал всех своих предков до седьмого колена. Меня назвали в честь одного из прадедов — Абдельджамиля. До сих пор помню, как мама читала нараспев старые книги. Она была из рода купцов и училась у известного Сарвар-муллы и его жены Джувейры-абыстай. Дед со стороны отца, Зайнулла, был известен в наших краях как мулла-просветитель. В своем медресе он преподавал арабский, персидский языки, основы шариата и даже математику. Не был против увлечения шакирдов музыкой вне медресе. Он не заставлял сыновей бриться наголо, как было принято тогда у татар, поэтому его шакирдов называли „Зайнулла мулланын чәчле урыслары“ („Нестриженые русские муллы Зайнуллы“). Таким образом, я вырос в окружении аятов Корана, а также баитов, мунаджатов и в атмосфере восточной культуры и литературы».
В 1967 году, после службы в армии Зайнуллин поступил на заочное отделение филфака КГУ. Здесь он познакомился с преподавателем персидского языка и известным татарским поэтом Мустафой Нугманом. Он сподвиг его ехать в Ташкент и поступать на восточный факультет Ташкентского университета.
Так и случилось. Несостоявшийся выпускник Казанского университета поступил в ТашГУ. «Так как на поддержку пожилых родителей рассчитывать не приходилось, то такие аргументы, как дешевые фрукты, тепло, не надо покупать зимнюю одежду, сыграли свою роль», — вспоминал он позже. Это было тогда, да и сейчас, большим достижением, ведь попасть в этот вуз без блата было почти невозможно. Но молодому человеку это удалось. Но не сразу удалось попасть на востоковедение, какое-то время Джамиль Зайнуллин учился на романо-германском отделении и изучал немецкий язык, лишь спустя время удалось сделать перевод.
Мы знали, что первый раз он оказался за границей еще в годы учебы на восточном факультете Ташкентского государственного университета. В 1972-73 годах он работал переводчиком в Судане. В 1974–1981 годах находился в Ираке, но вынужден был вернуться в связи с начавшейся ирано-иракской войной. Как он сам рассказывал, ему удалось побывать почти во всех арабских странах. Различных забавных и не очень историй у него было много, но делился он ими очень скупо, часто в качестве примера или назидания. К сожалению, он успел или не захотел их зафиксировать, издать в виде книги.
В 2003 году в интервью газете «Восточный экспресс» он немного приоткрыл занавес над событиями прошлого. «Уже на втором курсе меня отправили в Судан, — рассказывал Зайнулин, — Эта страна считалась наиболее отсталой, поэтому туда направляли тех, у кого не было связей и особого положения. А в такие крупные города арабского мира, как Дамаск, Каир, Бейрут, попадали дети более влиятельных родителей. Но поездкой в Судан я остался доволен. Там были прекрасные люди, которые к советским гражданам относились, как к братьям. Только после возвращения к власти полковника Джафара Немейри, когда начались преследования коммунистов, положение советских специалистов ухудшилось. Мы сидели под домашним арестом, и у нас закончились продукты. Среди нас была 3-летняя девочка, которая рыдала от голода. Не выдержав мучений ребенка, я пошел к нашему начальнику контракта Трояновскому, оставив по его просьбе расписку о том, что добровольно ухожу за продуктами в город. Сначала, надев подарок суданцев, длинную арабскую рубаху — галабийа, я пошел в мечеть. Когда туда вошел и сел, вокруг меня образовалась пустота, люди отсели. Я вслух начал читать Коран. Затем прочел намаз и направился к выходу. На выходе ко мне подошли и пожали руку, сказали: „Мы думали, что вы, советские, все безбожники“. Я ответил: „В исламе нет разницы в цвете кожи, национальности, все мусульмане — братья“. Сам говорю, а внутри дрожу, всякое может произойти. Могли ведь подумать, что я зашел поиздеваться над религией. После мечети я на рынке накупил продуктов и, как там принято, велел мальчишке отнести корзину с ними в наш дом. После возвращения в Союз за проявленную чуткость, находчивость меня наградили денежной премией в пять тысяч рублей и путевкой в санаторий».
В этом же интервью Зайнуллин говорил, как в мае 1975 года, когда в Багдад с официальным визитом приехал председатель Совета Министров СССР Алексей Косыгин, ему поручили делать синхронный перевод его беседы с Саддамом Хусейном. «Алексей Николаевич был очень обаятельным и много шутил, — вспоминал Джамиль-абый, — Думаю, мне удалось удачно перевести одну его шутку — реакция собеседников была подобающей — оба рассмеялись».
С 1977 года судьба Джамиля Габдулхаковича была связана с Казанским государственным университетом. Кафедра восточных языков, первым выпускником которой в 1995 году стал я и пять моих одногруппников, в 2000 году превратилась в большой Институт востоковедения. А Джамиль Зайнуллин стал первым директором этого института. Там преподавался уже не только арабский язык, но и китайский, корейский, японский. На базе института был создан «Институт Конфуция», руководителем которого также избрали Джамиля Габдулхаковича. Именно при нем были налажены первые контакты с вузами КНР, организованы первые стажировки студентов. Какое-то время и мне удалось поработать под его руководством, как приглашенный преподаватель я читал студентам курс по арабской этнографии.
Окончательно в alma-mater я вернулся в 2010 году, где проработал почти десять лет и не по своей воле вынужден был покинуть его. В последние годы Джамиль Габдулхакович сильно болел, но вида не подавал. Мы знали, что ему пришлось перенести сложную операцию, но он продолжал работать в КФУ. С 2019 года он являлся профессором-консультантом и уже не имел той нагрузки, с которой работал раньше.
«МНОГИЕ ЗАПОМНИЛИ ЗАЙНУЛЛИНА КАК ОДНОГО ИЗ ЛУЧШИХ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ ТАТАРСКИХ БАИТОВ И МУНАДЖАТОВ»
Многие запомнили Зайнуллина как одного из лучших исполнителей татарских баитов и мунаджатов. Это народные напевы, как правило, религиозного содержания. На татарстанском телевидении сохранились видеозаписи, где Джамиль-абый исполняет мунаджаты под аккомпанемент известного скрипача Шамиля Монасыпова. Есть и CD диск с мунаджатами в исполнении Зайнуллина, вышла его книга, где он собрал лучшие образцы этих музыкальных памятников. Он не получил музыкального образования, а мунаджаты выучил на слух со слов татар старшего поколения. В интервью, которое он дал поэту и общественному деятелю Разилю Валееву в 2001 году, он вспоминал, что первый раз осмелился исполнить мунаджат перед аксакалом татарской литературы, драматургом Наки Исанбетом в 1968 году, когда учился в Ташкенте. Тот приехал столицу Узбекистана по приглашению народного писателя республики, по происхождению татарина, Аскада Мухтара. Стояла неимоверная жара. Страдающий от астмы Наки-ага был еле жив, лежал без сил в номере без кондиционера. Тогда Зайнуллин — в то время студент местного университета, взял инициативу на себя: перевез старика к своим родственникам, где в прохладе тенистого сада Наки Исанбет пришел в себя. Услышав напев, драматург сказал: «Откуда это у тебя? Ведь ты такой молодой, уже все позабыли эти мелодии. Сохрани этот дар!». Позже, уже в 1970-е годы в Казани, Джамиль абый, исполнял мунаджаты, читал нараспев аяты Корана на закрытых «квартирниках», где собиралась татарская интеллигенция. Он дорожил той высокой оценкой, которую ему дала известный татарский композитор Сара Садыкова.
***
16 мая родственники, друзья, коллеги и ученики Джамиля Габдулхаковича проводили его в последний путь. Он был похоронен на мусульманском кладбище близ Самосырово. Все прошло тихо, согласно его завещанию без панихиды и лишних в этот момент пафосных слов.
«Инна лиллахи ва инна илайхи раджигун»! («Поистине, мы принадлежим Аллаху, и к Нему мы возвращаемся»!). Эти слова принято говорить у мусульман, услышав весть об усопшем. Именно они, а также несколько заупокойных молитв были произнесены над могилой нашего учителя. Его последняя воля была выполнена. Надеемся, что душа его осталась довольной.