Небылицын был и остается прекрасной былью моей жизни (к 90-летию со дня рождения)

90 лет назад в г. Троицке Челябинской области родился Владимир Дмитриевич Небылицын, которому предстояло вместе со своим учителем Б.М. Тепловым создать новую школу современной психологии – школу дифференциальной психфизиологии. Будучи учеником, он практически сразу стал учителем в этой школе. А многочисленные ученики открывали в ней свои классы и мастерские.

Таким я запомнил Владимира Дмитриевича Небылицына. 90 лет назад в г. Троицке Челябинской области родился Владимир Дмитриевич Небылицын, которому предстояло вместе со своим учителем Б.М. Тепловым создать новую школу современной психологии – школу дифференциальной психфизиологии. Будучи учеником, он практически сразу стал учителем в этой школе. А многочисленные ученики открывали в ней свои классы и мастерские. Что было бы, проживи он из этих 90 больше, чем те, что прожил? Обычный в таких случаях вопрос. И как обычно – без ответа. Одно можно сказать точно: его «Прерванный полет» - так, по имени песни Высоцкого, назвал свой замечательный очерк о нем Сергей Степанов – стал трагедией для всей психологии. Трагедией недорешенного. Так, как дорешить мог только он. Осталось недорешено Все то, что он недорешил. В остальном – многое иначе, чем в судьбе героя Высоцкого. Ранний плод, но очень зрелый. Сразу взял свой аккорд уверенно – так, что услышали все. А многие вдохновились. Успел переспорить других многих наперед. Добрался до удивительных догадок, которые сумел перепроверить. Долетал, покуда летал на своих крыльях… 42-летний член-корреспондент Академии педагогических наук, любимый ученик Б.М.Теплова. Сейчас во всех профильных учебниках и справочниках можно прочитать о выдающихся достижениях психофизиологической школе Теплова - Небылицына. Бесспорных при жизни обоих и через полвека. Ученик пережил учителя на 7 лет. Я помню тот вечер почти в деталях, хотя мне было всего 11. Поздний телефонный звонок, отец выходит из кабинета, по виду до конца не сознавая, что произошло, и говорит: «Володя Небылицын разбился на самолете…». Первой расплакалась мама… Владимир Дмитриевич Небылицын, дядя Володя, студенческий друг отца, Товия Васильевича Кудрявцева. Оба оканчивали отделение русского языка, логики и психологии филфака МГУ. Вместе молодыми играли Чехова в театральном кружке Института психологии АПН РСФР, куда затем поступили в аспирантуру (в гриме их узнать невозможно). С Владимиром Дмитриевичем погибла его молодая жена, художница Бэла. Он сравнительно поздно женился – и «недолюбил», тут получается, как у Высоцкого. Они не должны были лететь на этом самолете. Пришлось прервать отпуск у моря - в Челябинске умирал отец Небылицына. Кажется, он так и не узнал, что случилось в тот вечер. Трагедия пришлась на трагедию. Самолет не пролетел 5 минут и упал в море с двухсотметровой высоты. Крупных обломков и самописцев не удалось. Причина катастрофы осталась под толщей ила где-то на километровой глубине. В дружбе мой папа боготворил двоих: Владимира Дмитриевича Небылицына и Василия Васильевича Давыдова, но с Давыдовым они сдружились уже в аспирантуре. А с В.Д.Небылицыным у них и дни рождения через день: сегодня - у Владимира Дмитриевича, завтра - у Товия Васильевича, который, правда, был старше на 2 года. Владимир Дмитриевич - красавец, стиляга, любитель джаза и любимец женщин, ироничный интеллектуал, безупречно владевший английским. Папа находил его черты в физике-теоретике Илье Куликове - герое фильма Михаила Ромма «Девять дней одного года», которого сыграл Смоктуновский. Для меня дядя Володя стал первым детским кумиром (и первой потерей дорогого человека). Он как-то быстро убедил меня на своем примере, что ум, вкус и артистизм украшают мужчину не меньше, чем сила, решительность и надежность. Аристократ во всех отношениях, он своим аристократизмом - открытым, доступным, необычайно привлекательным и заразительным – как никто из окружающих, мотивировал меня к взрослению. Я мечтал быть похожим на него. Прошли годы. И так вышло (случайно), что темой одного из первых докладов, которой мне пришлось готовить в студенчестве к семинару по физиологии высшей нервной деятельности, стало соотношение общих и парциальных свойств нервной системы. Небылицинская тема. Тогда я впервые прочитал то, что писал человек, которого я знал и любил в детстве. Читал и видел его. Казалось, он разъясняет мне необходимость серьезного уточнения теории Павлова, как когда-то шутливо рассказывал отроку о том, как нужно подбирать галстуки (они меня этому учили вместе с папой). И это облегчало понимание текста, который не берут с первого приступа. И я, конечно, не взял. Но доклад жесткая и взыскательная преподавательница неожиданно оценила благосклонно. Она вообще относилась к тому редкому типу физиологов, которые всерьез воспринимают то, что делают психологи. Причем – не только для психологии, но и для физиологии. Словом, мне показалось, что хоть чуточку сбылась моя детская мечта. Ведь я прикоснулся к проблемам, над которыми думал дядя Володя, не отдернув руку и не получив по рукам. Я не успел взять живых уроков психологии у него (только книжные), зато успел получить жизненные. Владимир Дмитриевич Небылицын был и поныне остается прекрасной былью моей жизни. Владимир Кудрявцев UPD. Комментарий Елены Бережковской (Fb Владимира Кудрявцева): Да он и погиб не намного старше, чем на этом фото. Оно тоже, по-моему, не студенческое. Вообще фотографий Небылицына мало сохранилось, а Бэлы я что-то и вообще особо не видела. И барельеф на символической доске на Новодевичьем (хоронить там было нечего) получился какой-то неудачный - они там на себя совершенно не похожи. Они с Бэлой были совсем другой формации, чем институтский "бомонд". Ближе к нашему хипарскому поколению, с мини, длинными волосами, бахромой и клешами. До эпохи джинсов они, пожалуй, не дожили. То есть джинсы уже появились в начале 70-х, но больше индийские, потом польские пошли, но их я в джинсах не видела. В вельветках, которые тогда джинсами не считали - да, было, помню его. Дамы наши ходили в кримпленовых костюмах и делали химию на голове, а Бэла обычно была в простенькой какой-нибудь коротенькой юбчонке, стильных, но простых шлепанцах или сапогах и хэбэшном батнике или, как бы теперь сказали, футболке. Тогда этот вид одежды, особенно женской, так не называли. Они по-другому говорили, двигались и держали себя - не как поколение наших родителей, а, скорее, как мы, студенты и аспиранты тех лет. Я знаю, о чем говорю, они у нас нередко бывали, как бы теперь сказали, на вечеринках. Моя мама любила их устраивать, и у нас дома часто собирались компании с интересными разговорами, состоящие, по-преимуществу, из физиков, философов и психологов. Еще киношники были.. Мне довелось два года пробыть в лаборатории Небылицына - курсовая на 4 курсе и диплом. Лаборатория была, по меркам института, здоровенная, человек, наверное, 30, и все аспиранты, курсовики, дипломники обязаны были присутствовать на всех мероприятиях, которые в ней происходили. Владимир Дмитриевич был в те годы, плюс к лаборатории, еще и зам. директора по науке. Он несколько лет, как сменил на этом посту Бориса Михайловича Теплова, который говорил о нём "Я и Володя - одно". В 65 году Теплова не стало,причем совершенно неожиданно, и Небылицин занял его место. Анатолий Александрович Смирнов, долгие годы бессменный директор института, считал Теплова гениальным, ну и Небылицина тоже. Он очень критически оценивал свой собственный научный вес, что было несправедливо - Смирнов был ученым мирового уровня . Но ставку он делал на тепловско-небылицынское направление, считал его главным. Правда, в самом конце у них произошло некое недоразумение, заставившее Владимира Дмитриевича уйти в новый, только открывающийся ИП РАН, но кто его знает, как бы что получилось, не погибни они с Бэлой. Интересно, что бы было с советской психологией, если бы Небылицын не погиб и не произошел разворот в сторону педагогики и психологии развития. Он был ученый не то возрожденческого, не то американского типа. Брал очень широко, и все у него шло в дело. Умел гениально обобщать исследования, на первый взгляд очень разные, выполненные авторами по принципу "удовлетворение собственного научного любопытства за счет государства". При этом он еще и умел налаживать связи, представительствовать и договариваться в верхах. Он был блестящим во всем, производил на всех яркое впечатление. Умел не конфликтовать, а находить компромиссы, извлекая рациональное зерно из, казалось бы, тупиковой ситуации. На любом заседании лаборатории, которых я посетила за два года без счета, все всегда начиналось с его краткой речи - он задавал смысл обсуждения, ставил вопросы. А потом обязаны были высказаться все по очереди, начиная с лаборантов и курсовиков и заканчивая старшими. Ведущих тогда не было, только старшие и младшие. А в конце он обобщал, подводил итог и формулировал весь конктруктив, который мог извлечь, а уж это он умел. Очень часто самые ценные соображения выуживались у него не из речей старших и маститых, а из нескладного вяканья кого-то из самых младших, лаборантов (студентов-вечерников) и курсовиков-дипломников. Умел. И все потом обобщалось в статьях и книжках. Эх! Как только его не стало, на месте его лаборатории образовалось три отдельных - не смогли меж собой договориться главы направлений, разбежались, стали жить по отдельности. А он всех объединял.