«Нет церквей — нет проблем»: как в Калининграде десятилетиями давили на православных

Новый Калининград С момента регистрации Русской православной церкви в Калининградской области прошло всего 35 лет, но православные пришли на эту землю на 40 лет раньше — в 1945-м. Однако до середины 1980-х православие здесь было фактически вне закона. «Новый Калининград» рассказывает о том, как верующие в советское время бились за открытие церквей и кто им противостоял. «Православный Ватикан» Днем 4 сентября 1943 года Иосиф Сталин проводил небольшое совещание. Ему представляли начальника 4-го отдела III Секретно-политического управления НКГБ полковника Георгия Карпова, который должен был возглавить госорган «по делам церкви». После совещания Карпов набрал номер митрополита Сергия и предложил ему и двум другим архиереям встретится со Сталиным. Те прибыли в Кремль к вечеру. На встрече, длившейся до двух часов ночи, глава государства разрешил избрать патриарха, открывать новые церкви и пообещал разобраться в делах репрессированных иерархов. Так закончился длительный период гонений советского государства на церковь. По оценкам историков, советский вождь взял курс на сближение с духовенством по глубоко прагматическим причинам: это был ответ на религиозную политику фашистов на оккупированной территории во время войны (там наблюдался всплеск религиозности населения) и попытка использовать Русскую православную церковь в решении внешнеполитических вопросов, которые светским властям не удавалось урегулировать самостоятельно. Полковник Карпов как куратор церкви хотел использовать РПЦ в борьбе против Ватикана, а также как инструмент влияния на эмигрантов и православных в странах Европы и Востока. «Главное, что предлагалось — вовлечь МП РПЦ в экуменическое движение ( за сближение и объединение различных христианских конфессий — прим. „Нового Калининграда“), где она должна была занять лидирующие позиции. Для этого ей поначалу следовало объединить силы всех православных церквей, то есть превратиться в своего рода „Православный Ватикан“ с центром в Москве», — писал в своей диссертации калининградский историк Евгений Маслов (сейчас возглавляет областную Службу охраны памятников). Калининградская область появилась в составе Советского Союза в очень благоприятный для православия период, но стала самым атеистическим регионом государства и оставалась таковым до начала перестройки. Областные власти первое время умело блокировали многочисленные попытки верующих легализовать свою религиозную деятельность. Потом началось очередное «похолодание» в отношениях советских властей с церковью и для сохранения запрета на православие не нужно было предпринимать особых усилий. Процесс массового переселения в область советских граждан с одновременной депортацией немцев, по оценкам ряда историков, не имел аналогов в мире. Треть территории протестантско-католической Восточной Пруссии заселялась православными. Формально Советский Союз являлся атеистическим государством, и этот постулат должна была подтвердить перепись населения 1937 года. Но она показала, что в бога верили почти 57% жителей страны старше 16 лет. Атеисты оказались в меньшинстве. Власти не могли смириться с таким результатом, поэтому материалы переписи забраковали, а главных исполнителей репрессировали. Следующую перепись назначили на 1939 год. Вопрос о вере из опросника был исключен. В оценке реального числа верующих, заселявших Калининградскую область, историк Евгений Малов опирался на результаты дореволюционной переписи 1897 года. Доля православных в российских областях, «экспортировавших» новых калининградцев, составляла от 82 до 99%. К немцам или на кладбище Фактический запрет православия в Калининградской области ставил победителей ниже побежденных, пишет в своих работах историк Юрий Костяшов. Многочисленному немецкому населению в первые послевоенные годы разрешалось регистрировать религиозные общины, а русским — нет. В 1947 году в области действовали шесть лютеранских, пять католических и одна баптистская общины. На продовольственное довольствие советские власти тогда взяли 38 священнослужителей и снабжали их едой по нормам советских госслужащих. Православным ничего не оставалось, как молиться в чужих церквях. «Там старушки: и наши, и немки — молятся вместе. Во где Интернационал! Мир, и нет никакой вражды меж собой!» — цитирует Костяшов воспоминания одного из первых переселенцев о сцене в лютеранской кирхе. «Верующее население... прибегает к отправлению религиозных обрядов в общинах католического культа и их духовенства», — признавали советские власти во внутренней переписке. После отъезда немцев православные пытались занять освобожденные немецкие храмы и вели переговоры с немецкими священниками, но советская власть была против. Поэтому храмами под открытым небом стали кладбища. «Мы все туда ходили на праздники, например на Пасху. Обычно это праздник для живых, не для мертвых. Но у нас не было храма или церкви, мы шли отмечать к своим родным и близким. А куда ты еще пойдешь отмечать Пасху? Больше некуда», — вспоминала одна из калининградок. Главный по религии Церковь была основным социальным институтом для многих из более чем сотни тысяч немцев, проживавших в области в первые советские годы. Руководство страны полагало, что если местное духовенство «прибрать к рукам», то потом, с переездом в немцев в Германию, на них можно сохранять влияние. Органы госбезопасности начали активно интересоваться религиозной обстановкой в области уже в феврале 1946-го, а к концу года была учреждена должность уполномоченного Совета делам религиозных культов (СРК) по Калининградской области. В начале 1947 года область посетил ревизор из СРК Георгий Врачев. Историк Евгений Маслов полагает, что стиль его работы и «жесткая хватка» выдавали в нем выходца из НКВД. В своем отчете в Москву он писал, что Католическая церковь в Калининграде стоит «на ярко выраженных антисоветских позициях», а к наиболее влиятельному местному пастору Линку, «подвизался крайне подозрительный элемент», пастор Штаховец«, который якобы организовал «Центральное розыскное евангельское бюро», ведущее учет «жертв большевизма» в Калининградской области. «Бюро имеет теперь свою картотеку, по которой учтены десятки тысяч немцев, умерших от голода при советской власти. Эту картотеку предполагают передать в руки англичан, для последующего предоставления в международный трибунал», — беспокоился проверяющий и, как выяснилось, не зря. В 1950-х, после отъезда из области пастор Линк писал в своих мемуарах, что летом 1947 года чекисты провели у него в квартире обыск и изъяли картотеку с именами «жертв большевизма». Она насчитывала 1681 страниц и содержала 3500 имен немцев, умерших в Калининградской области. Предполагаемую помощницу священника, «сестру Берту», по свидетельствам пастора, после обыска отправили за решетку. Врачев подчеркивал, что немецким духовенством, по сути, занимаются только чекисты, а этого недостаточно, чтобы выстроить «нормально-деловые взаимоотношения» с пасторами и через них «распространить в дальнейшем свое влияние вглубь Германии». Вскоре из Москвы пришла рекомендация взять на должность уполномоченного самого Врачева, но местные принимать оборотистого москвича отказались и рекомендовали к назначению отставного военного тыловика Анатолия Глазких. Высшего образования у него не было. Немецким языком он не владел, хотя должность к этому в общем-то обязывала. Глазких быстро включился в работу: изучил все имеющиеся в области кирхи и религиозные объединения и зарегистрировал по упрощенной процедуре более десятка организаций. Полная процедура регистрации по светским законам предполагала долгое согласование с Москвой, поэтому немцев в Калининграде разрешили регистрировать самому уполномоченному. Добро получили более 90% обратившихся. Это был невероятный уровень одобрения заявок: в среднем по стране в 1947 году удовлетворялось 11% заявлений регигиозных организаций (без учета обращений православных). Эти несколько недель лета 1947 года были единственным коротким периодом регистрации церквей в Калининградской области вплоть до начала перестройки. Потом окно возможностей закрылось. Глазких в своей работе исповедовал принцип «одна страна — две системы». То что было категорически нельзя русским, разрешалось немцам. Например, московские кураторы религии крайне негативно относились к «разъездным» священникам и проповедникам. Уполномоченный требовал от местных начальников пресекать эту деятельность, но сам всячески способствовал разъездной работе немецкого духовенства. Помогал он немцам также с возвратом конфискованного имущества, а иногда и с восстановлением справедливости. По странному стечению обстоятельств католикам назначали продовольственный паек по норме рабочих, а лютеранам по норме служащих (на сто граммов хлеба в день меньше). Глазких вмешался, и у католиков «лишнюю» норму хлеба забрали. Уполномоченный в целом был доброжелателен к немецкому духовенству, но скоро настала пора прощаться. В первом квартале 1948 года депортировали последних оставшихся в области германских священнослужителей, и на этом «разрешительный» период работы Глазких закончился. Предстояли долгие годы сдерживания распространения православия в области. Патриарх просит помочь Скоро активность православных в области достигла такого масштаба, что уполномоченный СРК не мог обходить ее вниманием в своих докладах наверх. Формально православные были не его головной болью. Он отвечал за все культы, с ними не связанные. Но люди шли напрямую к Глазких с требованием указать, где им молиться или как крестить детей. Не получив разъяснений, жители районов, граничащих с Литвой, ехали на совершение обрядов в республику. Это было небезопасно: в те годы там активно действовали «лесные братья» — антисоветские партизаны. Иногда в область приезжали священники из Литвы. Но особенно Глазких волновало, что офицеры Красной Армии носили детей крестить к католикам. Скоро о ситуации в области узнал патриарх Алексий. «В Калининграде-Кенигсберге нет ни одной православной церкви. А между тем там все увеличивается русское население. Имеется потребность в храме и священнике», — обратился Алексий к архиепископу Виленскому и Литовскому Корнилию. Патриарх писал, что он обсудил проблему со своим куратором Георгием Карповым и было решено решить проблему с храмом и священниками для него «на месте». Алексий предложил Корнилию послать священника в Калининград и договориться с местными властями о храме или хотя бы молельном доме. «Пользуясь отсутствием православного священника и храма, католики ведут соответствующую пропаганду для улавливания верующих в свои сети. А потому требуется не медлить с этим делом», — заканчивал свое письмо Алексий. Корнилий отправил в Калининград секретаря своей епархии Демьяновича и дьякона Мурашко, а в облисполком (по сути правительство области) поступило рекомендательное письмо по линии Карпова. Последний возглавлял Совет по делам Русской православной церкви, это была параллельная ветвь гражданской власти над религией в СССР, Глазких же был представителем Совета по делам религиозных культов, который занимался всем, кроме вотчины РПЦ. Закончилось тем, что региональные чиновники представителям РПЦ недвусмысленно отказали. Потом был случай, когда в область переехал келейник Корнилия. Он всем говорил, что не сработался с литовским архиепископом и решил стать плотником. Довольно быстро он начал пытаться организовать группу баптистов, а потом пришел в облисполком с инструкциями от Корнилия по организации работы РПЦ в области. В письме иерарха говорилось, что ему нужно организовать инициативную группу из 300-1000 человек. Однако уже через несколько недель Глазких удовлетворенно сообщил в Москву, что в активности келейника наступил упадок и он «надломился в своих убеждениях». Православные активисты Число православных в области нарастало, регион наводнили литовские священники и люди без сана, крестившие «за 30 — 50 рублей», в растерянности жаловался Глазких. Верующие сбивались в организованные группы и старались занять свободные католические храмы в городе. В Калининграде и районах завелись православные активисты, которые требовали объяснений у Глазких. Скоро они поняли, что результатов это не приносит, и начали писать обращения в Москву. Наконец, председатель Президиума Верховного Совета СССР Шверник получил анонимное обращение, написанное на листке из тетради в клетку. Люди просили храм. Анонимки нельзя было рассматривать по существу, но итогом письма стало пожелание ведомства Карпова местным бюрократам выделить профильного чиновника в облисполкоме для работы справославными. Сначала работу хотели повесить на Глазких, но тот уверил руководство области, что это не его дело. Тогда предложили проблемное направление отдать по совместительству начальнику облкультпросвета. В совете Карпова ответили, что вряд ли такие вещи можно хорошо совместить, и были правы. Скоро предложенного главу облкультпросвета выгнали за финансовые махинации. Параллельно в городе образовалась православная группа под руководством настойчивого учителя Натальи Хабло. Она поставила себе задачу собрать группу из 1000 человек (и это наводило власти на мысли о ее связи с келейником Корнелия), но из-за мер коммунистов «по пресечению» ей удалось собрать только 52 подписи и передать их в облисполоком (формально для регистрации религиозной организации было достаточно и 20 человек). Через непродолжительное время властям удалось эту группу разогнать, но ее активисты присоединились к вновь образовавшимся. Одна из таких групп потребовала у бюрократов лютеранскую кирху Розенау (сейчас храм Покрова Пресвятой Богородицы на улице Клавы Назаровой). Одна из подписей на заявлении принадлежала матери помощника секретаря калининградского обкома, что особенно тревожило Глазких и его коллег. Им казалось, что родственники партийных функционеров используются православными в качестве тарана, которым можно разбить негласный запрет на регистрацию в области церквей. Под давлением уполномоченного мать помощника секретаря обкома отозвала свою подпись (отказ от подписи был написан почерком Глазких), а потом власти получили отказ еще одной женщины, и число заявителей стало меньше 20-ти, что дало возможность законно отказать. В 1948 году в Зеленоградске поселился бывший староста саратовского кафедрального собора Александр Орешников, который предпринял, вероятно, самую профессиональную попытку зарегистрировать церковь в доперестроечной истории области. Побережье было удачной почвой для развития православного движения, там религиозность достигала такого уровня, что некоторые люди запрещали детям вступать в пионеры, в бога верили и старые, и молодые, а детей крестили повивальные бабки. Орешников собрал инициативную группу из 26 человек. Ее костяк состоял из членов семей командного состава Красной армии (дочь самого Орешникова была замужем за директором санатория). Потом он обратился в Москву сразу к патриарху, управляющему делами патриархии и в совет Карпова, курирующий работу РПЦ, при этом посетил Москву и попытался попасть в патриархию лично. Но тогда РПЦ было не до православных активистов из Зеленоградска. В государственной политике зрел антицерковный разворот, а гражданский совет Карпова спустил в область нейтральный ответ без явной поддержки ходатайства. Областные власти переслали районному начальству «дело Орешникова» «в проработку». Результата долго не было. Региональное начальство дважды дергало район по данному вопросу, пока не получило ответ с отказами восьми подписантов, что позволяло мотивированно отказаться в заявлении, так как под письмом осталось 18 действительных подписей. По мнению Евгения Маслова, тексты отказов свидетельствуют, что православных активистов прорабатывали «с пристрастием», но сам факт того, что 70% людей не отозвали свои подписи, свидетельствовал об их высокой стойкости. Тем не менее религиозная группа после неудачной попытки официального оформления развалилась, а сам Орешников переехал в Калининград, где «нащупал небольшие группы верующих православной церкви». Самое массовое заявление на регистрацию религиозной организации и передачу подходящего для организации церкви здания Глазких получил из Гвардейского района. Его принес 74-летний Карп Антосюк, ему удалось собрать 316 подписей. В районе началась проверка, установившая, что многие подписанты оказались в списке «случайно», и заявление просто оставили без рассмотрения. Тимирязевский инцидент Зимой 1948 года жительница Тимирязево Славского района, бывшая попадья Фомина обходила дома поселка и записывала всех желающих покрестить. Их набралось 25 человек. Часть из них дали Фоминой денег, чтобы та организовала приезд священника из Литвы. Женщина знала, что знакомый батюшка не имеет «лицензии» на работу в области, так как был приписан к городу Таураге, и потому предупредила замглавы сельсовета — секретаря парорганизации. Тот разрешил покрестить детей. О случившемся быстро стало известно партийному руководству. Как выяснилось, в крещении оказались замешаны 15 коммунистов, при этом секретарь парторганизации разрешил крестить ребенка своей близкой родственнице. Помогали священникам совершать обряд председатель сельсовета, замсекретаря парторганизации, два заведующих фермой, заведующие хлебопекарней и складом и бригадир строительной бригады. Всех их ждали серьезные наказания от коллег по партии и долгие выволочки на «товарищеских судах». «Жена стала просить, чтобы окрестить ребенка, и я ей сказал, что мне все равно, она меня попросила отнести сына к попу, я взял его и отнес, вот и все», — оправдывался один из «подсудимых». «Я не верю никому, ни идеям коммунизма, ни богу. Я не убежден: есть бог или нет. Крестил ребенка по просьбе жены, так как ребенок болен, его надо лечить через бабку отговариванием, которая сказала, что некрещеного отговаривать нельзя», — эмоционально оправдывался другой. Большинство замеченных в крещении детей коммунистов оправдывались настоянием «темных жен». Это не помогло нескольким из них избежать изгнания из партии со словами: «За крещение ребенка, за неверие идеям коммунизма». После этого эпизода и до последних своих дней в должности (ее упразднили в 1950 году) Глазких всячески пытался блокировать въезд литовских священников в область. «Появляясь в Калининградской области без соответствующего пропуска, как области пограничной, они нарушают законы правительства о режимности области», — писал литовскому куратору православных Глазких. Уполномоченного по делам религиозных культов в Калининградской области вряд ли можно счесть плохим человеком. Принимая заявления, он старался внимательно выслушивать заявителей, не демонстрируя атеистического пренебрежения, и вселял пустую надежду. Впрочем, даже в инструкции для уполномоченных говорилось, что они, с одной стороны, должны вести себя вежливо с православными, а с другой — «не забывать о своей партийности», то есть противостоять распространению православия. Когда областное начальство пыталось подгонять Глазких в вопросе перевоспитания православных, он иногда огрызался. «В мою обязанность не входят задачи превращать верующего человека в неверующего, а священника в безбожника, а тем более было бы бестактным вызывать к себе рядовых верующих из тех, которые обращаются к уполномоченному с требованием от них прекращения своей деятельности», — писал он в ответ секретарю обкома. В октябре 1950 года его должность сократили и принимать верующих стало некому. Тем не менее они продолжали нести свои заявления о создании церкви. Согласно данным совета Карпова, всего в Калининградской области было 16 попыток зарегистрировать православную церковную организацию. Только пять из них были при Глазких, а остальные уже в 1950-е годы. Областные чиновники сильно не заморачивались с ответами и выработали безотказную формулу для всех просителей: «православных церквей раньше здесь не было, свободных молитвенных зданий сейчас нет». Здания для церквей, конечно, были. Просто региональные чиновники хотели построить идеальную советскую область, где нет другой веры, кроме веры в коммунизм. Так как православная вера в области все же была, ее решили держать вне закона. «Нет церквей — нет проблем», — объясняет идеологию областного начальства в те годы в своей работе Евгений Маслов. В 1958 году полковник Карпов на уровне совета министров СССР предпринял последнюю попытку открыть в Калининграде хотя бы один молельный дом (область вошла в перечень 13 регионов, где совет по делам РПЦ рекомендовал смягчить антицерковный режим), но обращение сильно запоздало. Жесткая антиправославная позиция на уровне регионального руководства уже сформировалась и не могла быть преодолена профильным куратором церкви в Москве. Постепенно калининградские верующие окончательно ушли в подполье — в городе появилась православная катакомбная община, о которой известно очень немного. Ее представители отвергали любые контакты с безбожной властью, и ими уже занимались органы госбезопасности. «К верующим православной катакомбной церкви приезжал батюшка из Питера. К женщине, Марии Николаевне, у которой собирались они, кэгэбисты подослали пожилую женщину (около 80 лет), которая была одета в черные одежды и представилась монашкой. Она попросила, чтобы ей сказали, где есть настоящий (катакомбный) православный батюшка, у которого можно причаститься. Мария Николаевна повела старушку к священнику из Питера, после чего его арестовали», — вспоминала калининградская «катакомбница» Вера Третьякова. Как докладывало КГБ, в репрессиях и «профилактических мерах» против православных помимо силовиков принимали участие партийное руководство, профсоюзы и журналисты основных газет — «Калининградской правды» и «Калининградского комсомольца». Как пишет историк Алла Федорова, официальные власти сообщали, что к началу 1960 годов число людей в области, «посещающих моление», сократилось до 80 человек. Вопреки официальной пропаганде о сокращении числа верующих федеральные власти в 1978 году все же решили вернуть должность уполномоченного по делам религии по области. Приступив к исполнению своих обязанностей, он обнаружил, что люди продолжали писать письма чиновникам с просьбами открыть церковь. Сорокалетняя борьба православных завершилась 23 апреля 1985 года, когда Русской православной церкви разрешили работать в Калининграде. В этот же день, спустя полтора месяца после прихода к власти Михаила Горбачева, в стране началась перестройка. Текст — Вадим Хлебников, фото — Виталий Невар / Новый Калининград