«Михаил Ефремов виновен, но…» — так начинается большинство обсуждений в либеральной среде срока, полученного актером, в пьяном состоянии убившем человека. И после того «но», разумеется, начинается длинный список прекрасных личных качеств Ефремова, коварства системы и власти, а также прегрешений адвоката Пашаева.

Правозащитница Зоя Светова публикует слухи, в которые, как она пишет, «вполне могла бы поверить». О том, что Эльман Пашаев якобы обманул семью актера, пообещав «решить вопрос» за 11 миллионов рублей. 10 миллионов были адресованы «наверх», где якобы занимаются делом Ефремова, а еще один миллион адвокат собирался разделить со свидетелями.

То есть либеральные правозащитники всерьез обсуждают версию, что адвокат Ефремова взял деньги для взятки, но вопрос не решил, а клиент получил огромный срок. Вывод, который делает из этого Зоя Светова: «Это еще одна причина для родственников (Ефремова) написать заявление по поводу Пашаева в адвокатскую палату». То есть идея подкупить следственные органы и суд не расценивается как преступление со стороны Ефремова. Преступлением видится лишь тот факт, что адвокат не донес взятку, или ее не приняли, и Ефремов не получил освобождение в зале суда.

Сатирик Виктор Шендерович советует «гнать в шею» адвоката, журналист Сергей Пархоменко обвиняет адвокатов в «нечеловеческой жестокости». Поэт Игорь Иртеньев радуется лишь тому, что «глупые и жадные родственники погибшего не получили и, скорее всего, не получат ничего. И это будет подлинным торжеством справедливости» (хотя родственникам присудили компенсацию). То есть торжество справедливости — это не приговор человеку, убившему другого человека, а невыплата компенсации семье погибшего. Супруга Иртеньева, поэтесса Алла Боссард, тоже недовольна происходящим: «Какая горькая история. Какое тупое общество».

Очевидно, что в момент опасности все социальные надстройки с большинства из нас слетают, как балласт. Борцами с коррупцией и оппозиционерами все эти люди будут на следующих ступенях пирамиды Маслоу. Находясь же внизу, решая вопросы собственной безопасности и сытости, большинство откатывается к самому примитивному состоянию, цель которого — выжить любой ценой. Разумеется, люди разные. И кто-то в ситуации ужасающего голода умирает от истощения, а кто-то продержится на людоедстве. И этот выбор никак не зависит от социальных надстроек и от политических пристрастий. Этот выбор делается на гораздо более глубоком уровне, нежели животное желание выжить. Возможно, именно это глобально отличает человека от животного.

Проблема в том, что год за годом либералы, сплошь и рядом называющие себя интеллигенцией и людьми с хорошими лицами, транслируют одну нехитрую установку: провластные ватники — люди примитивные, зазомбированные телевизором, безыдейные и жадные. Это ватники пьют за рулем своих кредитных машин от беспросветности российской жизни и собственной бессмысленности. А выдающиеся оппозиционеры пьют от надлома, от гениальности, от соприкосновения своего таланта с убогой прозой жизни. Если провластный депутат домогается девушек — это от вседозволенности и хамства. А если либеральный журналист или сатирик — это милое чудачество, неудачно выраженное восхищение красотой объекта и не более. И если на этом этапе разницу между двумя искусственно нарисованными мирами еще можно принять, то как только происходит столкновение — в прямом смысле — все различия тонут в животном желании выжить.

В момент отчаяния «хорошие лица» слетают не только с виновника, но и с его политической семьи. Люди, с верой в глазах утверждавшие, что с коррупцией надо бороться, что судебная система несправедлива, сегодня обсуждают грехи адвоката Пашаева, не сумевшего откупить Ефремова от реального срока. Главной ошибкой актера неожиданно становится не вождение в пьяном виде, а неудачный выбор защитника.

Есть и еще один удивительный момент, непонятный зрителю со стороны. Простые либералы, не вхожие в условное Пархомбюро, с самого начала были убеждены, что Ефремова показательно посадят на большой срок, осудят не только за аварию, но и за гражданскую позицию. Им виделось, что мир разделен на две противоборствующие части — власть и оппозицию. Но Пархомбюро знает, что в первую очередь мир делится на элиту и обывателей. В этом контексте у Ефремова и Соловьева гораздо больше общего, чем у Ефремова и хабаровского протестующего.

А родня хабаровского протестующего не «люди с хорошими лицами», а сосед-ватник, который придет на помощь в сложный момент. Кастовость общества не только не видится несправедливой, напротив, именно за счет принадлежности к высокой касте у друзей актера была надежда на оправдательный приговор. Еще немного, и либеральная рефлексия дойдет не только до обвинений адвоката, но и до обвинения власти — что не отмазали, не откупили «своего, равного».

Журналист и правозащитник Виктория Ивлева возмущена не только адвокатом актера, но и обществом в целом: «С каким наслаждением всякая мразь, морально нечистоплотная, бездарная, холуйская, радуется, не скрывая ликования, вынесенному приговору». Ивлева буквально на пальцах объясняет, что есть люди, право имеющие, а есть твари дрожащие. Твари, даже если они никого не убили, все равно остаются тварями. По крайней мере так видит мир под своими ногами «либеральная интеллигенция». Ивлева считает, что Ефремов, «как любой большой актер», пропускает эту трагедию через себя так, «как вам, ничтожествам, и присниться не может», «да-да, хоть и пьяница, и алкоголик, а храбрее, выше и добрее вас!». И это не порыв, не аффект. Это реальное отношение тех, кто считает себя элитой, к тем, кого считают статистами в своем спектакле.

Удивительно другое. К Ефремову требуют особого отношения за его талант и положение в социуме, но при этом с пониманием относятся, когда в животном страхе и попытке остаться на свободе речь заходит о 10-миллионной взятке.

Когда оппозиция с улюлюканьем встречает приговоры провластным коррупционерам, приветствует антироссийские санкции и обвинения в отравлениях, никто из них не видит в себе «мрази, морально нечистоплотной, бездарной». Хотя ситуации идентичны. Но ведь мы понимаем, что речь идет не о справедливости, не о законе, а лишь о делении на «своего» и «чужого».