Тюремные университеты: кто и как делает деньги в СИЗО

В СИЗО «Медведково» я провёл три недели. После двух лет ФСБшной консервации в Лефортово эти дни были словно отпуском на Мальдивах. Я и знать не знал, что так можно сидеть, а в фильмах про тюрьму об этом ничего не говорилось. «Чёрный ход» давал возможность каждую ночь звонить родственникам и читать статьи в интернете о себе любимом, поддерживать общение практически с любой камерой огромного изолятора и есть жареный шашлык. Да, всё это стоило денег, и без поддержки с воли зек мог рассчитывать максимум на «грев с котла», минимальный «грев» сигаретами, чаем и сахаром. Но в каком-нибудь «красном» СИЗО, например Красноярском, у юридически ещё невиновных людей вместо сладкого чая были бы только издевательства и побои. Стоит отдать должное, смотрящий нашей камеры, молодой азербайджанец Азиз наводил «движуху» круглосуточно. В центре большой, продуваемой сквозняками камеры стояли двадцатилитровые бутыли с водой. В каждом из них булькала связка кипятильников - можно было к ним прислониться и погреться. По «дороге» Азизу прислали кусок полотна от ножовки. Я принялся пилить решётку - романтика! Сокамерник возле дверей - «тормозов» - стоял на шухере, я же терпеливо елозил полотном. Решётка, правда, была не на окнах, а над дверьми и прикрывала казённый радиоприёмник. Моей целью были магниты от динамика, и уже через пару часов они были у меня в руках. Разломанное радио аккуратно было собрано и даже прутья решётки поставлены на место. Следы распила были ловко замаскированы мякишем хлеба. Лишних вопросов я не задавал - помогал и наблюдал. Азиз достал из тайника наш телефон. «Ненадёжный курок», - пояснил он про тайник, привязал пакет с телефоном к магниту и выбросил его в вентиляционную трубу. Свёрток прилип далеко внизу. - А как доставать? - не выдержал я. - Удочкой, - улыбнулся Азиз. Что такое удочка, я уже знал, так как с первых дней стал учиться на «дорожника». Каждый вечер после отбоя вся тюрьма тихонько стучала по трубам. Это был «цинк» - условный стук, пора ставить «дорогу». Мы раздирали один из матрасов, доставали из него несколько сплетённых канатов с палец толщиной - «коней» - и перекидывали их в соседние камеры. Славливались. С нижними и верхними камерами установить связь было проще всего: вниз мы закидывали канат с грузиком, сверху закидывали нам. Конец каната болтался в метре от форточки, и вот его-то я и вылавливал удочкой. Где-то удочки делали из туго скрученной бумаги, но у нас она была мощная, телескопическая - от вентилятора. Азиз и её умудрялся прятать от еженедельных шмонов. Интереснее всего было устанавливать связь с боковыми камерами. Мне нужно было высунуть за решётку привязанную к палке алюминиевую ложку и вдоль стены выкинуть с неё плотный мякиш хлеба с тонкой нитью - «контролькой». Мой коллега из соседней камеры ловил на удочку грузик и за контрольку втягивал моих коней. После десятка неудачных попыток я звал Азиза, и он славливался с соседями с первого раза. «Учись, студент!», снисходительно говорил ещё недавний малолетка директору двух предприятий с высшим образованием. И я учился. Уже через неделю я ловко «ставил дорогу», таскал на перекрёстке туда-сюда груза, наизусть знал карту расположения камер - «глобус» - и вёл тетрадь учёта входящих и исходящих грузов. В носках, привязанных к канатам, были сигареты, нитки, чай, кофе, провода, сахар, бумага, зарядные устройства, ручки, шприцы, телефоны, марихуана, заточки, спирт, конфеты и горсти скрученных в трубочку и запаянных в целлофан записок - «маляв». На каждой маляве стоял номер исходящей камеры и камеры назначения. Я должен был сориентироваться по карте - куда что передать, дёрнуть нужный канат, стукнуть раз-другой по трубе и отправить груз дальше. Ежедневно всем камерам по «дороге» доставлялись информационные листы с фамилиями и статьями новоприбывших арестантов: так друг друга находили подельники и даже родственники. Я познакомился с голландцем и с удовольствием оттачивал английский по переписке. С ним же я играл и в шахматы по переписке. Арестантский язык в малявах - своеобразный фольклор. Долго и витиевато с нами здоровались: «Вечер в хату, порядочные арестанты, чифир в радость…», потом также замороченно нам рассказывалось о достоинствах «людского хода» и необходимости его поддерживать и уже только после следовала кроткая просьба прислать по возможности пару сигарет и щепотку чая. Прощание и благодарность выражалась так же на несколько абзацев. Я быстро научился ставить метку «НТВ» и отправлять маляву попрошаек дальше по дороге. «Нет Такой Возможности». Вечных просителей в тюрьмах кличут «чайками» и их «дай-дай-дай» надоедает даже «котловой хате» - камере с общаком. Иногда дорога приносила длинный кожаный тубус. В нём, свёрнутый в трубку, лежал «воровской прогон» - указ местного начальства. Эта бумага представляла собой произведение местного искусства. Воровские звёзды, решётки, колючая проволока и витиеватый каллиграфический шрифт. Смотрящий за камерой разворачивал свиток и торжественно зачитывал послание всей камере. С уже известными арестантскими словооборотами нам рассказывали о чей-то коронации или наоборот, ставили в известность о том, что при встрече такого-то человека «спросить с него, как с гада». Два раза в месяц это был список дней рождений или, наоборот, усопших «старших братьев» - и камера варила чифир, пускала его по кругу, праздновала или поминала. Стол накрывался с общака. Работа дорожника казалась интересной и была почётной, но напряжённой и ответственной. Если у меня порвался бы конь и выпал бы ценный груз - восстанавливать или оплачивать стоимость пришлось бы нашей камере. А в носках иногда были не только айфоны, но и солидные пакеты с белым, неизвестным мне веществом. Листы учёта грузов в случае шмона нужно было хоть съесть, но ни в коем случае не допустить попадания их в руки администрации. Карался такой промах строго. К происходившему вокруг я относился отстранённо, будто находясь в кинотеатре виртуальной реальности. Осознать и принять то, что всё это происходит со мной я не мог ещё долго. Поэтому продолжал играть свою актёрскую роль и вёл дневник, стараясь не упустить ни одной значимой детали. Естественно, всё увиденное шифровал, ибо шмоны случались часто и неожиданно. Но если обыск предполагался какой-то проверяющей комиссией, нас предупреждали заранее и мы сдавали инспектору пакет со всеми запрещёнными предметами, вплоть до гвоздей. Через сутки нам всё возвращали. Вплоть до гвоздей. Лояльность администрации московских изоляторов к теме АУЕ* объяснялась легко. Ежемесячно Азиз переводил на спецсчёт двенадцать тысяч рублей в месяц, по штуке за койку. Таких камер только в нашем коридоре было двадцать, а сколько их на всё СИЗО? Это была цена использования «запретов» днём и наличие «чёрного хода» ночью. Время от времени что-то запрещённое изымалось для отчётности или по разгильдяйству, но за деньги всегда можно было не только вернуть изъятое, но и затянуть новое. «Ноги» стоили пять тысяч, и за эти деньги можно было иметь в камере хоть телефон, хоть героин - после лефортовской жизни с запретом нахождения в камере даже ниток, происходящее в Медведково казалось мне безумием. Тем не менее АУЕ* делало своё дело. Ручейки взносов стекались в бурные милионные реки, одни из которых, по словам смотрящего, текли на спецсчета администрации, другие в тюремный и воровской общаки. В каждой камере смотрящий ненавязчиво обозначал, сколько нужно платить «по возможности» и куда. Одни платили сто рублей, другие тысячу или десять, кто-то и вовсе не платил, но последних были единицы. Арестантско-уркаганское единство стоит не на дружбе, а на дороге, общаке и игре. «Деньги - Товар - Дорога - Товар - Деньги». «В общак по возможности, каждому по потребностям». «Садишься играть - вату не катай, на воровское уделяй». «Мама, я сбил человека, срочно переведи деньги, иначе меня посадят». «Дорогая, скинь на эту симку тысячу рублей…». Каждую ночь в тюремных камерах многотысячных централов кипит работа по изъятию средств у пока ещё вольных и уже арестованных граждан. …продолжение следует. __________________________________________________________________________ * АУЕ - запрещенное в России международное движение. Признано экстремистской организацией по решению Верховного суда РФ от 17 августа 2020 года.