«Микропластик попадает в женский организм, создавая проблемы у целого поколения»

В галерее «БИЗON» открылась провокационно-экологичная выставка «Порка» Аниты Грэй и Елены Алексеевой

«Порку» от этнического дизайнера Аниты Грэй и художницы Елены Алексеевой теперь можно увидеть в казанской галерее «БИЗON». Экспозиция разработана ими специально для галереи. Через холсты из текстиля и скульптуры из бетона Анита и Елена хотят привлечь внимание к проблеме сверхпотребления и экологии. В интервью «БИЗНЕС Online» они рассказали, зачем нужно резать одежду во имя экологии, как сексуальные женские тела заставляют нас покупать ненужные вещи и чем хорош мусороперерабатывающий завод в Лондоне.

«ТЕКСТИЛЬ НА ВСЕХ ЭТАПАХ ЕГО ЖИЗНИ И СМЕРТИ СИЛЬНО ВРЕДИТ ЭКОЛОГИИ»

— Анита, вы учились в Лондоне, работали в Индии, Милане, а выставку придумали специально для казанской галереи. Как это получилось?

Анита Грэй: Я родом из Алма-Аты, окончила факультет дизайна и технологии по ресурсосбережению одежды в КХТИ. Потом я искала работу в России, у меня было 30 неудачных собеседований в Москве. Тогда я уехала работать в Индию, после Индии — в Италию. И уже после Италии в Москве была возможность найти работу, но мне это уже было неинтересно. А В Лондоне я училась намного позже — поступила в магистратуру КХТИ, выиграла «Алгарыш», уехала в Лондон, вернулась, окончила магистратуру. Это практически мое четвертое образование.

В том году я сделала проект, продавала экологичные мешочки, фруктовки и перешивала их из двух брючин. И у меня оставались верхи, потому что из каждой штанины у меня выходило по два мешочка. Я принесла их в фонд «Второе дыхание», но они отказались — надо срезать металлические детали, замки и пуговицы-клепки, а когда это все срежешь, то материала для переработки не останется. А перерабатывают они либо в строительную вату, либо в набивку для матрасов. Они отвечают: «Нет, все это на свалку». Я отнесла их обратно и предложила Елене создать из них холсты, потому что чувствовала ответственность за эти остатки.

Елена Алексеева: Эта тема мне близка, хотя я и не сильно пропагандирую какие-то идеи и у меня нет желания вставать на баррикады и бороться с остальным миром. Мой способ борьбы — это творчество. Я рисую с детства. Училась в художественной школе, потом в колледже. В институте у меня уже было дизайнерское направление и долгое время я работала дизайнером. С 2016 года я стала активно выставляться и в том же году мы с другой художницей организовали фестиваль городского масштаба Open Art Festival. Потом работала и выставлялась в Москве. Последние полтора-два года я занимаюсь только творчеством, участвую в международных проектах. В начале 2020 года мы с Анитой составили концепцию и экспозицию проекта. Уже тогда мы хотели выставляться и выбирали площадку, начали переговоры с галереей «БИЗON».

— Как появилось название «Порка»?

АГ: Когда мы думали над концепцией, к нам зашел Тимур, один из владельцев MediaPort, и спросил, что мы делаем. Я рассказала, что распарываем вещи, хотим сделать холсты, придумываем концепт. Он предложил назвать проект «Порка» и ушел. Пока он ходил по делам, мы за 2 часа придумали концепт порки как наказания и процесса распарывания. Мы решили показать, как нас заставляют покупать больше одежды через сексуализированные виды женского тела.

ЕА: Мы поднимаем вопросы о сверхпотреблении и экологии в целом. Текстиль на всех этапах его жизни и смерти сильно вредит экологии, и в основе проекта именно эта идея.

— Как проходила совместная работа над выставкой?

АГ: Вместе мы делали только картины. Я создавала холсты, рамки для гобелена, которые я собрала на предприятии из мусора. Забавный факт — руководитель подбирал для меня какие-то деревяшки, а его сотрудники сказали, что он отдает хорошее дерево. Оказалось, что там были какие-то редкие породы деревьев, где 1 куб.м стоит 1,5 млн рублей. Так что рамки сами по себе получились дорогими. Для меня было важно использовать мусор — мне предлагали напилить новое дерево для рамок, но я отказалась. Если я буду использовать новые материалы, то какой смысл проводить выставку и разговаривать с людьми об экологии?

ЕА: У меня давно зрела идея поработать с тканью, но не хватало смелости и опыта. Первыми появились красные текстильные холсты, потом белые со статистикой и джинсовые. Помимо текстиля, также есть пластик, дерево и бетон, который в нашем проекте занимает много места. В реализации проекта нам помогали друзья, Garage Factory, производители предметов интерьера из бетона и столярная мастреская Тимура Талипова. У меня давно зрела идея поработать с тканью, но не хватало смелости и опыта. Когда Анита предложила, мне захотелось попробовать. Так родились девушки на холстах. Также я сделала коллажи, это тоже была моя давняя задумка. Обычно я делаю коллажи из бумаги разных фактур, а теперь в моем арсенале есть и текстиль.

Я давно хотела сменить холст на что-то другое. Каждый новый проект дает возможность попробовать новые инструменты, материалы, краски. Такой опыт бесценен и я буду дальше экспериментировать с разными материалами. Тема экологии неисчерпаема, она бесконечно будет обсуждаться, еще лет сто как минимум. Это глобальная и понятная тема всем, поэтому проект «Порка» можно показать в любой точке мира.

«ВАША ОДЕЖДА ОСТАЕТСЯ В ГАЛЕРЕЕ В КАЧЕСТВЕ ОБЪЕКТА ИСКУССТВА»

— На какие смысловые части можно поделить выставку?

АГ: Изначально мы хотели, чтобы выставка была очень иммерсивная. Мы хотели показать людям, как нам продают сексуальные образы и мы начинаем хотеть это платье на аппетитном теле. Потом рассказать им о том, какое количество мусора используется, привести статистику и дать им высказаться в конце с помощью рупора и карточек. То есть мы хотели полностью погрузить зрителей в тему и получить от них обратную связь. Потом концепция немного изменилась, и из иммерсивных инсталляций мы оставили групповой гобелен, который зрители могут дополнить своей яркой одеждой. Когда мы проводили мастер-класс в музее Васильева и туда приходили студенты-дизайнеры, им было некомфортно рвать одежду. Я приношу неликвидные вещи от фонда, но рвать их все равно тяжело, и после этого процесса люди по-другому смотрят на потребление. Примерно так же лечат игроманию — человек должен рвать, резать, сжигать деньги, и то же самое я делаю с людьми, чтобы помочь им осознать, сколько они потребляют.

ЕА: Инсталляция «Гобелен» интересная, интерактивная и призывает к совместному поиску решения проблемы сверхпотребления. Вместо новых нитей мы предлагаем использовать кусочки распоротых тканей: одежду мы берем в благотворительном фонде «День добрых дел», я и свою отдала на растерзание, и кто-то из друзей мне приносил свою одежду. На воркшопах будет возможность это сделать, а в галерее — соткать гобелен, если не полностью, то хотя бы один ряд или даже узелок. Таким образом «спасаем планету», хоть чуть-чуть. И одежда остается в музее в качестве объекта искусства. Такой вот апсайклинг.

— Также на выставке будет статистика — сколько ушло химикатов на создание выставки и так далее. Как вы ее рассчитали?

АГ: Существует аналитика затрат на производство хлопковой футболки. Я брала общую статистику затрат по всему хлопку — сколько полей было затронуто, сколько пестицидов использовано — и высчитывала усредненное значение для одной футболки. Если говорить о джинсах, то статистику я рассчитала еще в своей диссертации, которую защитила в Казани, и пользуюсь этими формулами.

— А каким, на ваш взгляд, должен быть удачный итог выставки?

АГ: Идеальным итогом будет, если нас услышит государство и запустит новый предмет в школе или проект — например, я бы очень хотела, чтобы у нас появилась инновационная дизайн-студия. У меня есть много знакомых биологов и химиков, с которыми мы могли бы разработать такие технологии. Если люди не умеют шить, нечестно заставлять их не покупать новую одежду — у человека пропадет радость жизни: для кого-то она в туфлях, для кого-то в сумках. А если мы в России начнем создавать пуговицы из отработанного кофе, которые можно закопать в огороде, ткани из кожуры бананов, кожу из водорослей и алоэ… Но для этого нужны химики, физики, биологи, лаборатория и пространство. Я пыталась делать биопластик дома, но у меня нет необходимых условий. Если кто-то захочет в это вложиться не ради экономической выгоды, а ради сохранения человека как вида, я буду очень рада.

ЕА: В нашем проекте самое главное — идея, и материалы, с помощью которого реализованы экспонаты, которые помогают в этом. Они привлекают людей, вызывают вопросы. Если посыл достаточно сильный и человек его считывает, то задача объекта искусства выполнена.

Оригинальность нашего проекта в том, что он сделан на ткани, на стыке моды и искусства. Недавно я была на выставке Cosmoscow, и в основном, чтобы отразить экологическую проблему, используется пластик и современные технологии, но не ткань. Я считаю, искусство должно быть социальным, актуальным, отражать то, что происходит в мире, поднимать вопросы и проблемы, чтобы люди обратили на них внимание.

— Один из экспонатов был на выставке в Милане. Как вы туда попали?

АГ: Это была Milan Design Week, самая крупная выставка индустрии дизайна. Мы поехали туда вместе с Garage Factory в марте прошлого года. В основном, они занимаются индустриальным дизайном и в этот раз хотели представить что-то более близкое к искусству. Мы придумали бетонный манекен — женщину с пластиковыми вставками в районе живота. Они взяли его с собой больше для того, чтобы меня не обидеть. Поэтому когда к нам, в Русский дом дизайна, стали приходить люди, смотреть на мои перформансы, разговаривать и фотографироваться, ребята из Garage Factory не понимали, почему европейцы так реагируют. А идея была в том, что, согласно исследованиям, микропластик попадает в женский организм и модифицирует репродуктивную систему, создавая проблемы с зачатием у целого поколения. Все начинается с ярких, красивых игрушек, которые мы даем детям, а у них нет сертификатов безопасности на краску и материалы. Европейцы считали этот посыл, а жителям России надо об этом рассказывать.

— Продаются ли экспонаты выставки или это больше некоммерческое искусство?

ЕА: Экспонаты продаются, один холст уже продан в Чили. Я возила его на ярмарку «Арт-Ростов» и неожиданно для нас его купил чилийский коллекционер. Думаю, считали его посыл сразу же. Я не надеюсь, что в Казани купят что-то, но точно купят в Москве или другой стране.

— А у вас самих много одежды и обуви? Носите ли вы б/у вещи?

АГ: Как оказалось, у меня много одежды и обуви. Обувь я заметила только в прошлом году, потому что она собиралась в чемоданах по всему миру, и когда, я привезла все это в Казань, то осознала ее количество. Но туфли я ношу до последнего, а когда носить уже невозможно, то распарываю и оставляю колодку для дальнейшего использования. Также мы носим дома уличную одежду, потом начинаем в ней спать, разрезаем на тряпки и используем до того состояния, что она превращается в пищевой мусор (если это хлопок). Болониевые брюки я использовала для обивки лежака, а одни колготки ношу с 18 лет — скоро мне исполнится 35. То есть я ощущаю ответственность за свои вещи. Но в последнее время мне стало важно, чтобы в гардеробе были вещи, имеющие ценность для меня. Я сохраняю и вещи, которые использовала для своих проектов.

Когда была пандемия и были нужны маски, я шила их из домашних футболок. Мешочки для фруктов шила из брюк. Из теплых кофт я сшила мягкое полотно, похожее на пальто, а в качестве подкладки использовала плед, который по ошибке отдали мне в аэропорту. Интересно, что и сам плед сделали из 28 пластиковых бутылок. После этого и мама попросила сшить ей такое пальто из старых кофт. Все говорят про осознанность, и я считаю, что осознанность должна быть и в одежде. На одном прямом эфире в «Инстаграме» у меня спросили «А что, трусы она тоже сама себе шьет?» Да, трусы я тоже сама себе шью. У мамы были красивые, гипюровые бюстгальтеры. Мы их распороли, чашечками мыли посуду, а из кружева я сшила трусики, используя выкройки Victoria’s Secret. Но обработка у меня получилась даже лучше, потому что Victoria’s Secret тоже шьют в Китае на потоке.

ЕА: У меня не очень много одежды: в недавнем прошлом я избавилась от лишнего, часть одежды отдала знакомым, часть продала, а часть отдала в благотворительный фонд «День добрых дел». И с того момента покупаю очень осознанно, чтобы не захламиться. С обувью такая же ситуация. Б/у вещи не ношу, не покупаю секонд-хенд. Но и стала задаваться вопросом: как быть, если не хочется много денег тратить на одежду, но и поддерживать производителей «быстрой моды» тоже не хочется? Как вариант, сшить себе нечто совершенно новое, используя свою старую одежду.

Когда мы готовили эту выставку, я поняла, что раньше не стремилась узнать о вреде чрезмерного потребления больше, чем нам рассказывают и показывают. Когда смотрю на цифры статистики, возникает диссонанс: чистые улицы — огромные мусорные свалки, по размерам схожие с районом города, есть даже целые мусорные города. В знании — сила, и теперь, выкидывая мусор, я осознаю его вред. Я не покупаю лишнего, но с каждой купленной баночкой йогурта задаюсь вопросом: а куда это пойдет дальше, если я просто ее выкину?

«В ЦЕНТРЕ КАЗАНИ ЕСТЬ КОЛОНИЯ, ГДЕ ШЬЮТ ОДЕЖДУ — ПО 12 РУБЛЕЙ ЗА ВЕЩЬ»

— Анита, продолжаете ли вы работать как дизайнер?

АГ: Как наемный дизайнер — нет. Я продолжаю работать как sustainable (принцип дизайна, который обеспечивает устойчивость, экологичность, экономичность и рациональность производства — прим. ред) дизайнер. Но если в будущем будет какой-то полностью sustainable бренд (ведь той же Стелле Маккартни удается делать только 53%  sustainable продукции), то я бы над подобных проектом поработала. Сейчас у меня получаются небольшие — даже меньше, чем капсульные — коллекции, посвященные какому-то социальному вопросу. Обычно для публикации в журналах надо, чтобы было три лука, три раза менялся мейк и прическа. И мы через эти три лука рассказываем какую-то историю. Все эти коллекции сделаны из мусора, с ресурсосберегающим уклоном. Это все уникальные единицы, все в одном варианте, в одном размере. Они больше рассказывают историю, чем ориентированы на продажу.

— Поэтому вы решили создавать выставку, чтобы больше говорить об этом?

АГ: Да, больше говорить и получить доступ к другой публике. Нужно выходить из своей среды и объяснять другим людям, доносить принципы sustainable. Но при этом есть понятие wearable art, которое зародилось в США и широко распространилось в Калифорнии — носибельное искусство. И я за то, чтобы создавать одежду и показывать ее в музейных и галерейных пространствах, таким образом замедляя производство. Редкие, капсульные коллекции выходят раз в год и благодаря галерейному пространству превращаются в искусство. За искусство платят больше и хранят его дольше.

— Какие самые поразительные факты о производстве одежды вы узнали во время учебы в Лондоне и работы в Индии и Италии?

АГ: Меня больше всего коробит детский и рабский труд в производстве. Я не против выбора небольшой зарплаты. Но когда дело касается детей… Я вспоминаю свое детство в Советском Союзе, как купалась с другими детьми в запруде. А кто-то в это время работал на фабриках… Вы, скорее всего, видели фильм «Настоящая цена моды», где рассказывают, как все нераспроданные вещи от фаст-фешен продукции обычно отсылают обратно на фабрики, и те же люди, что их шили, потом разрезают коллекции, потому что с точки зрения экономики предприятия их надо утилизировать. И дети режут и говорят: «Мы не понимаем европейцев — сначала мы шьем, а потом эти же вещи разрезаем на части». И когда ты понимаешь, что у кого-то нет детства или их мечта никогда не сбудется… У меня была мечта посмотреть мир и я потихонечку ее реализую — бюджетно, где-то пешком, где-то в хостелах, но есть люди, которые не могут себе позволить даже этого, потому что у них такая мизерная оплата труда.

— А вы были на неэтичных производствах в России? О них можно как-то узнать?

АГ: В центре Казани есть колония, где расположен пошивочный цех. И арестованные девушки обязаны шить. Я все пыталась попасть туда с мастер-классом, но не получилось. Я знаю, что они отшивают за какие-то копейки — около 12 рублей за вещь, нам говорили об этом в университете. Насколько это этично — непонятно, потому что вроде бы они за налоговые деньги там живут и кушают, поэтому это сложный вопрос.

— Получается, у нас нет таких данных?

АГ: У нас нет текстильной промышленности. В Татарстане она закрылась полностью, у нас уже нет заводов. Моя тетя была начальницей пошивочного цеха, где отшивались меха, и я проводила там недели. У них были вредные цеха, и я тогда не знала, насколько это этично, насколько это герметично, насколько защитные маски соответствовали условиям труда. Я знаю, что работники там выходят на пенсию раньше, но не углублялась в эту историю.

— А были ли вы на мусорных полигонах в России?

АГ: Не пускают, я просилась. Надо брать разрешение через МВД. В том году я снимала документальный фильм, и сначала доступ на полигоны был открыт, а потом вокруг мусора и постройки мусоросжигающего завода возникло много шума, поэтому полигоны закрыли. Но я была на полигонах в Италии, и они ничем не отличаются от азиатских — такая же гора вонючего мусора, которую засыпают землей, сверху закладывают газонной травой и появляется очередной холм. Хотя Италия входит в десятку стран, которые производят больше всего мусора, и, конечно, не справляются с переработкой.

Также я была на свалке в Индонезии, под Джакартой, где познакомилась с девушкой, которая жила там. Есть полигоны, которые образовались стихийно, а есть места, где государство само решило сделать свалку в жилом районе. Вы выходите из дома и видите, как к вашему дому каждые 12 минут приезжает грузовик и выкидывает мусор, и вы ничего не можете с этим сделать. Той девушке удалось оттуда выбраться и построить хостел. Она нашла спонсоров в Дании и сейчас работает в образовательном центре — я к ней ездила и снимала ее для своего документального фильма. У людей, живущих на свалке, очень занижена самооценка, скорее всего, они уже никогда оттуда не выберутся. У них нет образования, нет возможностей, нет школ, а живет там 3 тысячи семей. Эта девушка предложила мне сделать проект с этими людьми — неделю моды какую-нибудь, может, в Москву привезти, может, в Лондон. Но при этом мы хотим их научить шить, чтобы они могли где-то работать и за счет своих навыков зарабатывать себе на жизнь.

В Бразилии была свалка Jardim Gramacho, которая входила в пятерку самых больших свалок с проживанием. Художник Вик Мунис приехал туда из Нью-Йорка и начал делать портреты людей, которые на этой свалке жили. Впоследствии фильм получил резонанс и свалку закрыли. Портреты получились огромные и красивые — для их создания даже использовали краны, и он сверху говорил, куда что закидывать. После фильма о его творчестве на свалку обратили внимание во всем мире, ее начали разбирать и расчищать.

— Вы упомянули мусоросжигательный завод. Как вы относитесь к его строительству?

АГ: Я не эколог и не пытаюсь рассуждать на темы, которые я не знаю. Я была только на одном мусороперерабатывающем/сжигающем заводе в Лондоне, где были ямы по утилизации пищевых отходов. Жители Лондона обязаны сами доставлять туда свой мусор. То, что нельзя разобрать и переработать, сжигается, а пепел и газы пропускают через большую систему фильтров и очистки. Потом все эти токсины они прессуют, сжимают в небольшие квадратики и закладывают в камень для строительства, чтобы вещества не имели доступ к воздуху. Но в Лондоне таких заводов надо как минимум 7, а желательно 11. Пока завод всего один, потому что это строительство очень дорогое, у государства нет денег. Сами такие заводы не приносят денег — за переработку фактически платят компании, это все входит в стоимость продукции. Оказывается, даже в России, когда мы покупаем железное ведро, то платим 12 рублей сверху за утилизацию.

«КТО КУПИТ Б/У ПИДЖАК, ПЕРЕШИТЫЙ КЕМ-ТО, И ВЫРОСШИЙ В ЦЕНЕ?»

— Много ли сторонников у sustainable fashion в России и мире?

АГ: В Казани есть проект «ЭкоЛогично», который собирает сортированный мусор для переработки. В прошлом году они делали экологический форум в «Штабе», и основательница проекта Кира рассказала, что на этапе запуска проекта решила найти sustainable дизайнеров, но в ближайшем радиусе не нашла. Но я могу сказать, что их нет даже в Москве. Есть одна компания в Питере, которая перешивает старые пиджаки. Но это еще и очень дорогое удовольствие — кто купит б/у пиджак, перешитый кем-то, и выросший в цене, потому что стал дизайнерским? Нужно, чтобы и общество было готово, и у дизайнера были ресурсы.

— А как вам удается зарабатывать себе на жизнь?

АГ: Раньше я работала в оргкомитете спортивных мероприятий — Олимпийских и Азиатских игр — и преподавала английский язык. Но потом я поняла, что мое занятие превращается в какое-то хобби, поэтому с этого года я беру деньги за лекции. Любой труд должен оплачиваться. Я не могу критиковать условия труда и производства, а сама работать бесплатно. Недавно было первенство по брейк-дансу, спортивным и бальным танцам и один чиновник попросил меня пообщаться с брейк-дансерами, найти с ними общий язык. Я спросила, какой у них бюджет. Он удивился — думал, я все делаю бесплатно, я же экоактивист.

— А вы анализировали, сколько в среднем людей вам удается убедить в необходимости осознанного потребления?

АГ: Это хороший вопрос, потому что изначально я была нацелена на 100%, но это нереально. Мне даже было грустно, что у меня не получается. Мой декан в КХТИ Майя Рашидовна сказала мне: «Если ты за всю жизнь изменила сознание только одного человека, этого уже достаточно, потому что, возможно, этот человек изменит сознание других». У меня такой инсайт произошел на одной из первых моих бесплатных встреч в музее Баки Урманче, где были ребята из 27-й школы Казани. Музей очень сильно поддерживает мою деятельность, они бесплатно выделяют мне пространство на любые мероприятия. Мы шили игрушки из ненужных вещей, и девочка 7 или 8 лет ко мне потом подошла и сказала: «Я не знала, что из маминой старой футболки можно сшить такую красивую куклу». На самом деле там кукла была страшненькая — конечно, харизматичная, но… Я поняла, что у девочки уже есть огонек в глазах, и мне было достаточно. Пусть я достучусь до одного человека в аудитории, но достучусь.

Я выступала на «Тавриде», где была смена моды и кино. Меня сделали экспертом смены, где оказались молодые дизайнеры со всей России, от 18 до 35 [лет]. У многих из них есть уже свои бизнесы. Ко мне подошла девочка и сказала, что у нее уже два бизнеса и эта лекция позволила ей понять, что она несет ответственность за свой продукт, и, возможно, она теперь будет либо покупать у людей старые ненужные вещи, либо просто собирать остатки и использовать в новой коллекции.

Я люблю, когда задают вопросы, осаждают, вступают в диалог, потому что я потом тоже ухожу другая, они заставляют меня задуматься. Я сегодня  обсуждала с подругой свой челлендж «30 дней в туфлях и платьях». Она говорит: «У меня столько платьев нет, а ты же минималистка». И я понимаю, что, если бы я не прожила этот челлендж 30 дней, я бы сказала, что у меня мало вещей, а уже больше 30 платьев оказалось. Я рада, когда люди со мной ведут диалог, потому что они заставляют меня подумать еще о чем-то, о чем я раньше не размышляла. Мне просто везет, что вокруг меня есть думающие люди, которые задают правильные вопросы, читают правильные книжки, и подкидывают мысли. Это путь, который я еще прохожу.