Михаил Визель, литературный критик: «Осмысление книг отошло на второй план»

Критика как жанр, да и сами критики сейчас находятся в сложном положении. При том, что читателю, как никогда, нужны ориентиры в огромном потоке литературы, быть профессиональным критиком сегодня невозможно по экономическим причинам. О том, как критики выживают в этих условиях, мы поговорили с одним из самых ярких российских литературных критиков Михаилом ВИЗЕЛЕМ, который критическую деятельность сочетает с переводческой и писательской и, кроме того, работает шеф-редактором сайта «Год литературы».

— Какую роль сейчас выполняет критика в литературном процессе?

— Литературная критика всегда, во все времена выполняет одну роль: она выступает в роли лоцмана, который расставляет вехи на маршруте и расчерчивает литературное поле. В этом отличие литературного критика от литературного или, лучше сказать, книжного обозревателя, который выступает, скорее, в роли проводника, шерпы, который идет рука об руку с читателем и показывает ему, на что обратить внимание.

Во все времена эти две смежные профессии сосуществовали, но в разные эпохи соотношение их было разным. В советское время, когда книг было мало и всякая мало-мальски интересная книга не нуждалась в рекламе, а нуждалась в осмыслении, что это, собственно, такое и как это соотносится со всем существующим корпусом мировой литературы, критиков было больше и профессия критика была именно профессией, на нее можно было жить. В отсутствие интернета, в отсутствие доступа к источникам как зарубежным, так и внутри страны, профессия критика требовала невероятно высокой квалификации, войти в эту касту, в этот клан, было тяжело, но, войдя в нее, можно было вполне нормально жить, даже не особо сильно кривя душой и вступая в сделки с совестью. В наше время книг много, о них нужно заявлять и в них нужно помогать ориентироваться, а их осмысление, к сожалению, отошло на второй план.

— Возможна ли сейчас критика в стиле Виссариона Белинского, когда критик занимает по отношению к писателю позицию сверху и наставляет его?

— Возможна, но для этого человек, претендующий на такую позицию, должен иметь ресурс внекритический, он должен быть кем-то еще. Очевиднее всего — сам быть известным писателем. Такую позицию могут себе позволить Акунин или Прилепин. Если какая-то звезда шоу-бизнеса пожелает высказаться о литературе, то к ней тоже будут прислушиваться. Но сам по себе критик, который, как Мюнхгаузен, сам себя поднимает за косичку и создает себе репутацию только за счет критики, я такой фигуры не вижу.

— Страдают ли писатели от невозможности вступить в диалог с критиком?

— Безусловно, писатели, если это настоящие писатели, а не люди, поджигающие костры амбиций, очень страдают от отсутствия критиков, как любой самый опытный капитан страдает от отсутствия лоцмана... Диалог современного критика с современным писателем на самом деле существует, но это внутрикелейное, внутрикорпоративное дело.

— Приходится ли наблюдать процесс специализации критиков на том или ином виде литературы?

— Разумеется, этот процесс происходит, как часть более общего процесса сепаратизации, стратификации культуры и, в более широком смысле, общества. Есть обозреватели, специализирующиеся только на хорроре, лет двадцать назад это было немыслимо: не было столько хоррора, чтобы только на нем специализироваться. Или критики, специализирующиеся на фантастике, тоже прекрасно себя чувствуют в своем загончике... Так что, да, процесс общего деления происходит.

В «Фейсбуке» мне попался недавно «тест культурности» из советского журнала пятидесятилетней давности, из которого следовало, что вы не можете считать себя культурным человеком, если не знаете пяти произведений современной литературы, пяти симфоний Бетховена или Дворжака... Сейчас человек, который прекрасно знает новинки литературные, может иметь смутное представление о Дворжаке и совершенно по этому поводу не переживает. Нет нужды держать в голове все симфонии Дворжака, потому что за несколько секунд в «Гугле», Википедии или Ютубе все их можно отыскать. Эта возможность компенсирует, перекрывает нарастающую стратификацию.

— Как вы оцениваете деятельность книжных блогеров? Какое отношение это имеет к традиционной критике, журналистике, обозрению?

— Появляется такая третья сила. Пример из области естественных наук: столетиями физики толковали, что есть три состояния вещества, жидкое, твердое, газообразное, а в XX веке выделили четвертое состояние вещества — плазму, и это нечто совершенно отдельное. Вот блогинг тоже: ни то, ни другое, ни третье. И писателям, и издателям, и маркетологам, и пиарщикам надо эту все возрастающую силу учитывать.

Здесь нет ничего принципиально нового. Когда начался бум аудиокниг, я поначалу от этого пришел в ужас. Я абсолютно не люблю ушами, я люблю глазами, я очень традиционный мужчина в этом смысле. Но потом подумал, что здесь нет ничего нового, что это нас приводит во времена догутенберговые, когда книг было мало, они были очень дороги и редки, еще более редки были люди грамотные и чтение вслух было обыденным делом. Благородная дама садилась вышивать со своими камеристками, и одна из них читала вслух роман.

Когда появилась всеобщая грамотность, эта практика ушла, но вот вернулась снова в другом виде, в виде аудиокниг. То же самое с блогингом. Когда появилась всеобщая грамотность, тот факт, что каждый токарь и пахарь может высказать свое мнение, казался непереносимым для потомственных грамотеев, которые поколениями учились в университетах. Ничего, привыкли, научились различать, где высказывание академика, а где пахаря, и относиться соответственно. И мы научимся их различать и в этой «симфонии» сосуществовать.

— Где граница между симпатиями критика к произведению, которое он может хвалить, рекомендовать читателю, и необъективным продвижением книги? Должен ли критик быть всегда критичен?

— Слово «критика» имеет в русском языке два значения: анализ и ругань. Они смешиваются, но все-таки это разные значения. Конечно, критик совершенно не обязательно должен быть ругателем. Да и с чего бы? Люди, которые тратят свое время и силы, да всю свою жизнь, на то, чтобы писать о чужих книгах, очень любят книги. И естественно, раз они любят это занятие, чтение книг, то они любят тех, кто позволяет им этим заниматься, то есть писателей. Бòльшая часть упреков в пиаре, проплаченности происходит по незнанию. Это искренняя, абсолютно бескорыстная любовь.

Когда долго занимаешься этим делом, находишься в критическом цехе и заводишь знакомства с сочинителями, сказать, что тебе всегда удается сохранять непредвзятость, конечно, невозможно, но мы все люди взрослые, интеллигентные и учитываем это. Когда я читаю своих коллег, я примерно понимаю «допплеровский эффект», что напишет критик А. об авторе Б., потому что они оба завзятые либералы, а что этот же критик А. напишет об авторе В., потому что этот самый В. упертый «почвенник». Когда долго этим занимаешься, можно себе составить более-менее выровненную картину.

— Все-таки есть разделение, помимо специализации по литературным жанрам, среди критиков и по политическим взглядам. Насколько оно существенно?

— Да, я с огорчением должен признать, что оно есть... Мы все-таки люди, занимающиеся интеллектуальным трудом. К сожалению, все мы разные, и не у всех нас разделение на личное и профессиональное достаточно четко происходит. Я с огорчением это вижу, читая те или иные тексты... Партийность в литературе существует, это то, с чем надо не то чтобы бороться, надо воспитывать в новых поколениях, это одна из задач литературной учебы, умение разбирать чужие тексты, без оглядки на то, что автор «за все хорошее против всего плохого». Надеюсь, мы придем именно к такому — профессиональному подходу критиков к текстам.

— Если говорить о самих критиках, обозревателях, блогерах, которые пишут о книгах, какой они должны проходить путь саморазвития? К чему стремиться, какие задачи перед собой ставить?

— Задача всегда одна — помочь читателям ориентироваться в литературе. Это если говорить отстраненно. Если по-человечески, эмоционально: задача обозревателя, как я вижу для себя, — передать читателю эмоцию.

Книги бывают тонко проникающие или бьющие наотмашь, и задача обозревателя подготовить читателя к тому типу восприятия, в котором он получит удовольствие от этой книги. Как этого добиться? У каждого свои методы, своя манера, свой стиль. Когда ко мне приходят из литературного института студенты на практику, я им говорю одно и то же: ребята, дайте мне понять, что мне от этой книги ждать. Когда мне пытаются писать репортажи, обзоры, рецензии, я им говорю: пожалуйста, ругайте, хвалите, но дайте мне понять, чего от этой книги ждать, как мне себя настроить, чтобы я смог совпасть с автором и получить не просто информацию, а эмоциональный отклик от того, что он написал.

— Критик, который становится автором, это что такое?

— Это адская вещь на самом деле... Критик, который становится писателем, это такой рожающий гинеколог: все знаешь и понимаешь, а вот на себе применить... Книга, которую я написал, называется «Пушкин. Болдино. Карантин. Хроники самоизоляции 1830 года». Она вышла из цикла моих журналистских статей, основанных на девятнадцати письмах, которые Пушкин послал из Болдино своей невесте Наталье Гончаровой, своему «агенту» Плетневу, друзьям и коллегам. Сначала приводится само оригинальное письмо, потом, если нужно, его перевод с французского, потом мой собственный большой комментарий: чтò Пушкин имел в виду, какие здесь подводные течения, какие намеки и на какие обстоятельства. Почему, например, он, первый русский поэт, написал своей невесте только одно письмо по-русски? Эта книга моя, на обложке моя фамилия, но она основана и на филологических изысканиях, и на любви к Пушкину, такое сочетание аналитического и эмоционального. Так что путь критика в литературу лежит, как правило, через литературу нон-фикшн, за ней проще прятаться, от нее проще оттолкнуться. А дальше — свободное плавание. 

Материал опубликован в № 9 газеты «Культура» от 24 сентября 2020 года в рамках темы номера «Цифра против слова. Почему измельчала русская литература».