Как учила детей белорусская элита 100 лет назад: Колас сидел на родительских собраниях, а Червяков играл с одноклассниками дочери

«Комсомолка» полистала воспоминания о столице Беларуси времен белорусизации

<p>Александр Соболевский из Глубокого прожил почти 100 лет: родился в 1886-м, умер в 1983-м. И больше половины жизни посвятил учительству - начинал преподавать еще при царе Николае II, а на пенсию уходил при Хрущеве. В 1920 - 1930-е Соболевский жил в Минске. Он был директором самой престижной белорусской школы, в которой учились дети Червякова, Голодеда, Коласа, Крапивы, Чарота и других сливок общества БССР той поры.</p>

<p>Когда Соболевскому было за семьдесят, издательство «Народная асвета» предложило ему написать воспоминания о себе и о становлении национального образования. Александр Антонович выполнил заказ, но книга так и не вышла. Спустя почти полвека рукопись деда нашли его внуки и за свои деньги издали увесистый том «Воспоминаний народного учителя» на белорусском (язык оригинала) и русском. По сути, это уникальный документ и об истории довоенного Минска.</p>

<p><strong>«Минск встретил голодом и холодом: мы ломали дрова кухонным секатором»</strong></p>

<p>В белорусскую столицу Соболевский и его будущая жена Ольга Дрозд приехали из Глубокого в ноябре 1920-го - уже стало ясно, что Западная Беларусь отойдет к Польше, и советским организациям предписали покинуть эти территории. А Александр Антонович на тот момент был госслужащим - заведующим Дисненским отделом народного образования.</p>

<p>Минск, вспоминал Соболевский, находился в плачевном состоянии - прошло только три месяца после освобождения города от белополяков.</p>

<p>«Минск встретил нас холодом и голодом. Все вокруг говорило о том, что здесь недавно прошли ожесточенные бои с врагом. Многие дома и промышленные предприятия были наполовину или совсем разрушены. В городе не было освещения. Минская электростанция еще не была отремонтирована. Топливо отсутствовало. По прибытии в Минск я обратился в Народный комиссариат просвещения, который находился в бывшем архиерейском доме (на его месте сейчас Дом офицеров. - Ред.). Нарком Фрумкина предложила нам временно разместиться в одной из комнат нижнего этажа помещения Наркомпроса, оснащенного полатями. Там лежало несколько тюфяков, набитых соломой, на которых прежде спали красноармейцы».</p>

<p>Соболевский говорит, что минские рабочие и служащие питались в столовых, в которых не хватало даже хлеба.</p>

<p>«Прикрепленные к столовым получали хлебный паек и ржаную затирку, иногда - перловую кашу. Особенно голодно жилось рабочим и служащим, которые не имели хозяйства в городе и не были связаны с деревней».</p>

<p>Со временем в отведенную учителям комнату стали подселять все новых людей - жить стало невыносимо. Педагоги попросили квартиру где-нибудь в городе и спустя пару дней заселились на улицу Петропавловскую (нынешнюю Энгельса) в один из пяти флигелей помещика Шпилевского, который ушел из Минска вместе с поляками.</p>

<p>«В том флигеле из пяти комнат, где нам отводилась квартира, в двух комнатах жила старая сестра Шпилевского, пани Пшелесковская, - вспоминает Соболевский. - Мы заняли три свободные комнаты, почти без обстановки, если не считать разобранный шкаф, сломанную кровать, два старых кресла, лавку и еще какой-то хлам...»</p>

<p>Зимой у молодых людей не было ни теплой одежды, ни обуви. Учитель вспоминал: после больших морозов смотрели на припухшие пальцы своих ног.</p>

<p>«Печи в квартире были исправны, но топить их было нечем. Дрова приходилось добывать с большим трудом: покупать на рынке, куда их привозили крестьяне, или в гортопе, где их было недостаточно, или ломать на улицах города гнилые заборы, что было нам не к лицу. У нас не было ни топора, ни пилы, и мы рубили и ломали дрова кухонным секатором. Через некоторое время мне повезло достать пилу и топор, и мы пилили длинные поленья прямо в комнате».</p>

<p>А обувь коллеги-учительницы Александра Антоновича, которые прошли курсы кройки и шитья, и вовсе научились шить сами: «Случайно купив на рынке старую швейную машинку и льняное полотно, они стали шить обувь на картонной подошве, подшивая под нее просмоленные веревки. Выбеленная меловым порошком, эта обувка была достаточно красивой и элегантной».</p>

<p><strong>«Родители встретили белорусизацию дружелюбно»</strong></p>

<p>Первые три года в Минске Соболевский проработал в Наркомпросе. Сперва - инструктором белорусских школ (благо как раз началась политика белорусизации), потом - завотделом по ликвидации безграмотности. В 1923-м Александр Антонович стал завшколой №22. Любопытно, что его предшественница категорически отказалась перевести обучение на белорусский и потребовала освободить ее от должности в случае белорусизации школы.</p>

<p>«Почти все ученики школы жили в Ляховском районе Минска - на улицах Леккерта, Белорусской, Кожевенной, Почтовой и других. Родители школьников встретили белорусизацию дружелюбно. Посещали школу, чтобы узнать, как их дети ведут себя и учатся. Иногда помогали школе, когда это было нужно, например, заготавливали дрова для отопления», - вспоминал Соболевский.</p>

<p>Когда школу перевели в Подгорный переулок (в районе так называемого Дома Машерова на нынешней Красноармейской), контингент ее учащихся стал шире. Появились параллельные классы, а учителей было уже 15 человек. Среди них учительницей младших классов работала супруга Александра Антоновича, а пение преподавал Исаак Любан - в будущем автор знаменитой песни «Бывайце здаровы, жывiце багата».</p>

<p>«В это время материальное положение учительства значительно улучшилось. Советское государство провело денежную реформу, перейдя на твердую валюту - червонец. Это подняло настроение наставничества», - добавляет Соболевский.</p>

<p>С ростом населения Минска город решил строить для школы №22 новое здание на улице Леккерта в районе нынешнего стадиона «Динамо». Открытое к 1928/1929 учебному году, оно стало первым после революции возведенным для школы в Минске. «Гороно решил назвать эту новую школу 20-й Минской фабрично-заводской школой имени десятилетия БССР, - уточнял Соболевский и добавлял: - Согласно программному требованию партии в области народного просвещения - дать населению право получать образование на родном языке, - в Минске были открыты белорусские, русские, польские и еврейские школы. В целях интернационального воспитания [...] наша школа №20 завязала дружбу с ближайшей еврейской школой №8, которая находилась на улице Энгельса».</p>

<p>В начале 30-х Соболевский в соавторстве с учителем истории Правошинским написал учебник по обществоведению для шестого класса: «Свой авторский гонорар за учебник я внес в кооператив учителей на строительство квартиры. И в конце 1938 года мы получили трехкомнатную квартиру в 24-квартирном доме по ул. Свердлова, рядом с новым зданием 20-й школы».</p>

<p><strong>Жены Червякова и Голодеда активничали в родительских комитетах</strong></p>

<p>Школа №20 быстро стала самой престижной белорусской школой Минска. Именно сюда стремились определить своих детей госдеятели, писатели. Председатель Центрального исполнительного комитета Червяков, который в то время являлся по сути руководителем Беларуси, перевел в эту школу дочь Зосю и племянницу Люсю Лукашевич.</p>

<p>«Александр Григорьевич часто посещал школу, интересовался ее работой и делами, жизнью моей семьи, дважды заходил к нам домой в гости, - вспоминает в книге Соболевский. - Зная, что здание школы построено из шлакобетонных блоков и промерзает в большие морозы, высказал мнение о необходимости его утепления. Червяков приходил на занятия кружков, в которых участвовали его дочь и племянница, и после даже играл вместе с учениками. Жена Александра Григорьевича была выбрана в родительский комитет и активно участвовала в его работе, часто посещала школу и помогала ей. Уполномоченная комитетом, она подготовила выпускной вечер, когда окончили школу ее дочь и племянница. На этом вечере присутствовал и сам Червяков».</p>

<p>В первый класс школы №20 зачислил свою дочь и председатель Совнаркома БССР Николай Голодед. «Его жена Вера Степановна, очень инициативная женщина, была выбрана родителями в комитет. Все его поручения она исполняла чрезвычайно старательно. Их дочь Валентина училась в классе моей жены Ольги Климентьевны, которая уважала Веру Степановну - очень доброго, чуткого человека, готового всем помочь, - делится воспоминаниями Александр Соболевский. - Узнав, что в школе учатся дети бедных родителей, например, Захар Гала, Толик Курученко и другие, она позаботилась о том, чтобы ее муж, отмечая хорошую работу школы, подарил ей современный радиоприемник».</p>

<p>Перевел в двадцатку свою племянницу Янка Купала. Потому его жена Владислава Францевна была частой гостьей в школе, а домой к Соболевским и вовсе приходила как хорошая знакомая: она раньше работала с супругой Александра Антоновича. Тут же училась Рогнеда, дочь прозаика Кузьмы Чорного, и Славик, сын поэта Михася Чарота. Последний запомнился директору жизнерадостным и веселым в учительской школы. «Он, шутя с учительницами, интересовался успехами своего Славика», - вспоминал Соболевский.</p>

<p>«Школу №20 окончил сын Якуба Коласа Юрий. Сюда он перешел из 14-й школы. Писатель приходил на родительские собрания и выступал на них. На последней нашей встрече после войны он с большой горечью сообщил: «Мой сынок Юрка, ваш бывший ученик, погиб на войне». А сын его был очень способным учеником. Окончил 20-ю школу и сын писателя Кондрата Крапивы. Этот парень, как мне помнится, любил стихи и театральные постановки. Вместе с другими учениками он составлял небольшие пьесы на сказки Пушкина и не раз выступал с ними на сцене. Возможно, он стал бы знаменитым писателем, как и его отец, но погиб на войне».</p>

<p><strong>Из-за репрессированного племянника вызывали на ночные допросы в ГПУ</strong></p>

<p>Репрессии 30-х годов не обошли стороной и семью Соболевских.</p>

<p>«В 1926 году в Минск из Западной Беларуси прибыла группа комсомольцев, которые закончили Виленскую белорусскую гимназию. Среди них были и глубочане - Янка Дрозд, племянник Ольги Климентьевны, и Савва Артаев, сын глубокского фельдшера, - вспоминает Александр Антонович в книге. - Они были приняты советскими органами и зачислены в Белорусский государственный университет, который успешно закончили».</p>

<p>Но в 1933 году Янку, который уже работал в Борисовском районе, вместе со всеми товарищами из Вильнюса арестовали чекисты. Родственникам он дал знать о себе из застенков минского ГПУ.</p>

<p>«Моя жена Ольга Климентьевна, его тетя, стала носить передачи и писать ему. В 1934 году мы получили от него записку, где он просил добиться встречи с ним. Но сделать это нам не удалось. Скоро от нас перестали принимать передачи, и никаких сведений о Янке мы больше не получали. Случайно узнали, что все виленские комсомольцы были уничтожены», - пишет Соболевский.</p>

<p>Александра Антоновича тоже не обошли допросы в ГПУ во время пребывания Дрозда под арестом и после его гибели: «Если раньше у меня спрашивали о перебежчиках из Западной Беларуси и отпускали, то теперь меня допрашивали совсем иначе. Спрашивали, кто я, не сын ли помещика? Кто моя жена? Кто ее родные вплоть до десятого колена? Вызывали меня достаточно часто, допросы продолжались иногда всю ночь. Это сильно сказывалось на моем настроении и настроении жены и отнимало у нас жизненные силы...»</p>