Почему Степанакерт никогда не будет прежним

Что навсегда изменилось в столице непризнанного Арцаха. Андрей Бородулин специально для «Ридуса» подготовил репортаж с места событий. Четырёхметровый коридор Ещё летом в Нагорный Карабах вели два живописных шоссе: северное и южное. Теперь единственная дорога, ведущая в Степанакерт, сжалась до узкого коридора. В Лачине этот коридор сузился до 4 метров - примерно столько остаётся для проезда машин по старому мосту, лежащему в стороне от более нового, но пробитого бомбой. По бетонной полосе шириной в пару человеческих ростов протискиваются и грузовики с продуктами, и автобусы с уезжающими и приезжающими, и вереницы легковушек. Здесь, как нигде, заметно, как много потеряли карабахские армяне на этой войне, в какие рамки они теперь помещены. Столица без государства Наверное, найдутся туристы, кто решится и по вышеописанному коридору, минуя десяток блокпостов, проехать в Степанакерт. Но ни Шуши, ни горных рек у Карвачар и Дадиванка, ни садов в Агдамском районе, ни берегов Аракса путешественникам с «армянской» стороны уже не увидеть. Да и Азербайджан откроет эти районы для гостей явно не скоро. Впереди - процесс разминирования, восстановления, заселение районов гражданами страны-победителя. Какими бы ни были сроки, о Карабахе, как туристической локации, можно надолго забыть. А что с Арцахом, как с государством? Похоже, его уже нет. Арцах остаётся культурно-этническим пространством, но его независимость теперь ещё более условна, чем до войны. Если раньше решения здесь принимались местными властями вкупе с Ереваном, то теперь, очевидно, вся система управления в осколке республики переориентируется на Москву. Российские миротворцы - это не просто дежурные на блокпостах, они здесь организаторы множества процессов: от транспортной и гуманитарной логистики до безопасности, восстановительных работ, обустройства новых коммуникаций, как технических, так и между людьми и институтами. После перемирия даже на вопросы журналистов о возможности попасть куда-то, осветить какие-то события, часто следовал ответ местных чиновников: «Это надо решать с русскими», или «Вы можете поехать, но если миротворцы разрешат». Раненый город Конечно, Степанакерт не так побит, как в Первую Карабахскую войну, но есть улицы, например, справа от рынка, где целые дома вырваны из тела города, на их месте теперь ямы с обломками. И нелегко их соседям, ведь наступившая зима дует холодом, а город после боёв не досчитался тысяч стёкол в окнах. Нарасхват разбирают жители куски полиэтилена, выдаваемые вместе с гуманитарной помощью у здания мэрии. 30 ноября сразу три школы открыли двери для учеников, но, как минимум, одной из них предстоит долгое восстановление. Нередки в Степанакерте отключения электричества, а интернета и хорошей мобильной связи не было вовсе три послевоенных недели. «Мы живём как под прицелом» Травмированы не только архитектура и городские коммуникации. Травмированы, унижены сами жители. Теперь каждый житель чувствует, что единственная гарантия его безопасности - миротворцы на границах Степанакерта. Господствующая над городом высота - старинный Шуши (по азербайджански: Шуша), куда раньше можно было доехать на маршрутке за полчаса, сейчас смотрит на Степанакерт, как приготовившийся к прыжку хищник. Ни у одного стоящего там азербайджанского солдата, уверен, нет сомнений, что их армия однажды пойдёт вперёд снова. - Мы теперь живём будто под прицелом, - сказала мне одна из жительниц Степанакерта. Вернувшиеся, но бездомные Несмотря на описанные трудности, в Степанакерт действительно возвращаются тысячи людей. Для Минобороны России эти цифры настолько ключевые, что публикуются они ежедневно. И это понятно, чем ещё измерить силу «миротворчества», если не числом вернувшихся в свои дома мирных. Вот только не у всех мирных остались дома. Многие из вернувшихся на главную площадь Степанакерта не знают, куда ехать дальше. Ведь их жильё теперь за новой границей - на «освобожденной территории Азербайджана»: в Джабраиле, Гадруте, Шуши, в многочисленных, но недосягаемых теперь деревнях, где осталось всё или почти всё имущество недавних хозяев. Эти бездомные теперь беженцы ютятся у родственников, в гостиницах, в неотапливаемых пристройках… В большинстве это женщины, ещё не дождавшиеся с фронта, со службы мужей и сыновей. Я многим задавал прямой вопрос: сколько денег у вас осталось? Как те, кому нечего скрывать, они сходу называли конкретные цифры. И суммы никогда не выходили за пределы пары сотен долларов. Жизнь с нуля, в частичной блокаде, под взглядом многолетнего противника, бойца на ближайшей «господствующей высоте» - теперь это будущее тысяч карабахских армян. Верные и остающиеся Я измеряю здесь всё взглядом и мыслями, отточенными на других конфликтах. Забываю, будто не знаю, что руинизированный в первую войну начала 1990-х Степанакерт не только продолжил жить, но и вырос, укрепился. Некоторые европейские редакторы, получая фотографии и видео о возвращении беженцев в Степанакерт, не могли поверить в указанную локацию, меняли титр на Ереван. Потому что недавний опыт Европы однозначно указывает, что если беженец - то ушёл навсегда, в поисках лучшей жизни, с намерением навсегда обосноваться на новом месте. Что беженец с детьми не может вернуться к своему жилищу лишь спустя пару недель после того, как по нему били ракетами. Непостижима тяга карабахских армян к дому. Слишком уж много в Степанакерте глав семей, отцов, дедов и бабушек, кто жил на фронте. Кто жил в подвалах не только сейчас, но и много лет назад. Они без усилий и лозунгов удерживают здесь молодых. Молодым стыдно уехать, если они остаются. На чёрно-белом фото - мой новый друг из Степанакерта: Тигран. На снимке ему 6 лет, а сейчас - 34. Тигран держит дворовую собаку, покинув ненадолго подвал-бомбоубежище. В этот момент его и снял на камеру сосед. Удивительная радость на лице, без тени войны. В эту войну во двор Тиграна упала кассетная бомба. Беседка, которую они строили с братом, пробита осколками. Мы собирали рядом маленькие томаты, боясь наступить на ещё один снаряд. Изрешечена осколками крыша дома, который родные Тиграна только начали строить, взяв кредиты для своей увеличившейся семьи. Но я видел в их семье такие же светлые улыбки, как на этом чёрно-белом снимке. Они остаются.