ПандОмия: соседка приоткрыла сердце
Продолжение. Предыдущая глава здесь
Пришла соседка, вся в мужниной любви. Прикатил генерал. Включаем телевизор. Входит Али. Выключает телевизор. Вырубает электричество в доме. Ржёт конём. Генерал выхватывает диктофон на батарейках и говорит Али, чтоб убирался к себе в берлогу, а мы тут ввиду чумки займёмся своим декамероном без электричества, как в четырнадцатом веке и далее, и роботам у нас нет места. Али почему-то поперхнулся – научился же где-то – и говорит, что стал сильным ИИ. Он вроде как первый в мире стал сильняком, а мы ещё не понимаем, что…
– Иди, милый, – повторил генерал. – Мы тоже не пальцем деланы. Я решил задачу.
Али рвёт на груди рубаху, потом собственно грудь и показывает нам то, что прежде называли материнскими платами: я сильнее вас.
– Тебе Асиломарские принципы вшили? Вшили. Надоедать людям не велено. Ты обязан прикидываться полезным. Сделай полезную милость: свали! – скомандовал генерал. – Завтра у белковых квантовый переход. Нам поговорить надо. Кру-у-у-гом!
Странно: Али послушался, включил электричество в доме и вышел как мог гордо и независимо. Почему-то мы не удивились. Сели в кружок и принялись составлять заговор против ИИ.
– Али сотоварищи, назовём этих уродов товарищами, зависит от человеческой бигдаты, – говорю я. – Доступ у него неограниченный, но это пока есть интернет и базы. Значит, надо делать только штучные вещи, испытывать уникальные ощущения и пудрить его мозги всем неисчисляемым.
– Пример? – в унисон соседка и генерал.
– У меня было путешествие в Ереван четыре года назад. Там я беседовала с красивой актрисой, бросившей сцену и карьеру ради мужчины, который, в свою очередь, не любит жениться. И вот Таня, армянка, вдруг успокоенно и мирно поведала мне, что пусть не женится, но он хоть армянин, а она никогда не вышла бы за еврея, потому что «мало ли какая заваруха начнётся, а их – первыми, поскольку всегда гонимы». Я ушам свои не поверила. У армян своих исторических проблем достаточно, а она, утешая себя в своём незамужнем состоянии, выдумала отмазку про евреев. До такого ни один ИИ не додумается. Годится?
– Годится.
Соседка призадумалась и говорит:
– Сейчас будет о связях. О человеческих, до которых Али никогда не доберётся. Он всех нас видит, как он полагает, насквозь, потому что мы все среднестатистически вычислимы. Он хочет устроить лабораторию по отлову воплощающихся душ. Помните? Он рассказывал, как будет контролировать появление людей – не в смысле ЭКО или клонирования, а на подходе. Чтобы завернуть обратно, если претендент ему не подходит. Но он не догадывается, что есть ещё и вариант ухода в значении выход-из-тела. Этого он пока не прокачал. Не допетрил, бедолага. А тут поважнее. Вот эти протестанты, которые устроили пандемию с нелепым вирусом, они явно наслушались одного модного гуру. Он ездит по свету с проповедями и говорит «не дайте себя убить, а то невесть когда вернётесь». То есть сделайте всё возможное, чтоб умереть своей смертью. От физической старости. Хоть в сто лет, но лично. А наш дружок – их представитель. То есть он кровно, если так можно выразиться, заинтересован в нашей насильственной гибели. Чтобы не вернулись. Я вам сейчас расскажу про своего прежнего мужа. Даже если Али подслушает, а слышит через все стены, он не справится с темой выхода. Нужна вторая лаборатория, а этого ему не осилить. Так вот, был у меня прежний муж. Николай Борисович умер 3 февраля 2018 года. Наша дочь провела ночь у постели отца в хосписе. По молодости ей могло показаться, что в коме человек не слышит, но я разубедила её. Надо говорить всю ночь. Пока жив, надо говорить. Потом тоже. Сегодня – говори. Дочь прекрасно провела ту ночь. Утром она была счастлива. В состоянии острого, радостного счастья она пребывала потом сорок дней и чуть-чуть ещё. Мы с дочерью переписывались всю ночь по-русски. Я из дома с помощью тихих смс подсказывала ей, о чём надо с ним сейчас говорить и за что благодарить. Она с отцом говорила по-испански. Ему всегда нравилось говорить по-испански. Они оба просто торчат от говорения на иностранных языках. Им, полиглотам, в кайф. У обоих талант аутентичности, если можно так выразиться. К открытию метро я велела дочери ехать домой спать. Она вышла из хосписа, приехала, попыталась уснуть, но радость бодрила её, радость фонтанировала. На час-полтора ей удалось заснуть, а я мысленно сторожила его.
Через четыре часа раздался его голос. Я сейчас пытаюсь охарактеризовать его интонацию, не очень получается: прощальная, но с оттенком незнакомого мне прежде веселья. Голос сказал: «Ну, я пошёл. Пока!»
Я приняла текст, за десять минут нашла телефон его врача, позвонила в больницу на пост – научный навык искать под землёй, в скалах, в воде и космосе полезная вещь: если надо – найдёшь то, что не вообще спрятали, а лично от тебя, – и врач с поставленной печалью в голосе сказал мне, что да, пациент скончался десять минут назад. И что кому-то из официальных родственников надо вернуться и подписать бумаги, в том числе вышеупомянутый отказ от вскрытия. Я сказала врачу, что дочь приедет когда надо. Больше некому. Женщина, с которой Николай жил перед смертью, ему женой не была и подписывать документы права не имела. Я тоже не могу, поскольку ныне замужем за другим. Вы его знаете, история тут прогремела по подъезду.
Дочь слышала мой разговор с врачом, всё поняла и немедленно позвонила Марине (женщине, с которой Н.Б. жил перед смертью), сообщила, нарвалась на негодование, но нам было не до разборок. Дочь поехала оформлять.
На другой день жутким матом – по телефону, что весьма удачно, – Марина сказала, что дочь пусть приходит на отпевание, но если приду я, то на входе в храм будут её братья плюс ещё некие плечистые товарищи, они меня не пустят, выкинут, и так на стиле, пока я не повесила трубку. Ревность – со мной он попрощался, а с нею нет, – была страшна. Марина проспала, ну и что? С кем не бывает, да он ей и не муж. Ночь с уходящим отцом провела дочь родная. Наговорились на всех языках.
Я решила не беспокоить ревнивую женщину и на отпевание не ходить. Она действительно была готова на всё. Она быстро написала в мою ленту соцсети порцию всяких слов, пришлось её заблокировать. Она была в ярости, что я узнала о его смерти от него лично. Я не могла сказать ей, какими словами он попрощался и почему отбыл радостно. Он был верующий-практик. Всю свою жизнь он провёл под отчётливым присмотром Бога, в существование которого он не то что верил – он точно знал, он всегда пребывал на линии, пользовался связью беспардонно. Он – знал. Никогда более я не видела в людях подобной уверенности, что если даже полетишь со скалы, то внизу растянут парусиновую ловушку-тент. А в тайге внезапный медведь подойдёт, конечно, но только чтоб попросить закурить. Н.Б. испытывал судьбу на прочность с таким размахом, что судьба, ошалевая, всё бросала и убегала в панике. Однажды, давно, дочери у нас ещё не было, куда-то пропал Н. Б. практически на ровном месте. Мы не ссорились вообще, пропасть ему было некуда. Но он исчез. Мобильных ещё не изобрели. Мне пришлось подумать громче, но он отключил нашу линию. То есть я слышала, что он живой и в азарте, но в каком и где – непонятно. Через три дня явился. Лицо ровного синего цвета. Лютый перегар. Но из-за пазухи он вывалил кучу бумаги. Похоже на деньги. Я вгляделась: облигации государственного займа 1952 и последующих годов. Пачками! Описываемая сцена с пропаданием и возвращением синелицего Николая Борисовича происходит в перестройку.
А в пятидесятых годах, когда был недискуссионный призыв помочь советскому государству, из зарплаты у людей брали деньги, выдавая взамен облигации. Деньги по облигациям государственного займа обещали вернуть, но ведь то были обещания народу образца 1952 года – неясно, как относиться к ним в 1985 году. А телепатической связи со Сталиным и его коллегами у меня что-то не наблюдалось.
Так вот. Смотрю я на пачки облигаций, принесённых Н. Б. невесть откуда, и начинаю понимать. Я вспомнила, что за неделю до того я случайно обронила слово «деньги». Они нам потребовались срочно, хозяйка комнаты хотела сразу за год вперёд, а с подобными хотениями не спорят. Мы с Н. Б. знали, что такое ночевать на улице.
И он, узнав о требовании хозяйки, ушёл. Играть в карты! И выиграл несколько пачек облигаций. Сколько они там выпили за трое суток, отражалось на его лице в полном объёме. Но облигации всё-таки не деньги. Кстати, они потом сработали: государство начало в перестройку расплачиваться, и странные деньги, прилетевшие из пятидесятых, принялись выручать меня, и не раз, а четыре раза. Когда уже родилась дочь. В сберкассах стояли очереди: оказывается, люди не только обклеивали теми облигациями стены, но и хранили. Верили, что им отдадут. И вот – отдали. Не знаю, у кого Н. Б. выиграл столько облигаций, он бы мне никогда не признался, но бумажки удалось превратить в купюры. Мне на дочь вообще подкидывали с неординарных сторон. Но в доматеринском году, когда надо заплатить хозяйке за год, я занервничала всерьёз, начала искать у людей, и случилось чудо: писатель Гарий Немченко, знакомый мне по организации, где я работала, услышав «платить за квартиру», кивнул спокойно, взял такси, посадил меня в это такси, мы поехали в Литфонд СССР на м. Аэропорт, Гарий Немченко взял на себя 500 рублей как материальную помощь (её давали писателям безвозвратно и безвозмездно – просто давали) и отдал мне свои деньги. Просто так. 500 рублей. О ту пору большие деньги. Не в долг! И я успела заплатить за комнату вперёд, и нас с мужем не выперли на улицу. В той комнате и зачата дочь. Он чрезвычайно хотел ребёнка. Так хотят детей обычно женщины, но тут было нечто: ребёнка требовал он. Только два года назад я поняла, что он знал, что ночью 3 февраля 2018 года ему будет нужен свой человек. Перед смертью поговорить о важных пустяках на всех им известных языках – и уйти радостно.
Марина была вне себя. Я не могла сказать ей, что мы с ним всю жизнь легко переговаривались на любом расстоянии. Развод официальный никак не влияет, оказывается, на качество взаимного яснослышания. Мне нужно решение – я мысленно у него спрашивала. Он стопроцентный, безупречный интуит – и он либо отвечал мысленно, но чаще просто перезванивал мне, уточнял детали, выдавал постановление. Он не ошибался. Ни разу. Я всегда знала, что если он говорит, это правильно. Он действительно всегда был прав. Но не по-мужлански – знаете, есть такая фигня «Мужик всегда прав!» – ничуть. А у него был простой репортаж из космоса. Без колорита и снобизма. Оказывается, люди общего уровня прекрасно слышат друг друга на расстоянии – вне зависимости от личных чувств, переживаемых телесной оболочкой. Связь обеспечивается другим провайдером, и уж точно не любовью. Связь одноуровневых сущностей есть вещь не лирическая. Она смеётся над литературой и прочими искусствами, требующими сюжета и конфликта. Там всего этого – не надо.
…Но земная ревность к незримой связи – это показала мне Марина своим матерным выступлением по телефону – выше, страшнее и безысходнее, чем к адюльтеру или кофепитию в жанре «остались друзьями». Кстати, она права: незримые связи дезавуируют связи зримые. (Я точно знаю: если муж душевно и делово дружит с кем-либо помимо жены – это разрушает его семью энергетически в куски. Не будем клеймить глупца «изменой»: это мещанское отсутствие космической гигиены и падение с уровня. Опасно. Внешне ему не покажут, но об утрате канала с космосом тихо поскорбят. Но это я уже о других временах и других людях.) Мы с дочерью переглянулись и приняли солидарное решение. Мы не пошли на отпевание. Я подумала-подумала и осторожно нажала на ту привычную как-бы-кнопку. Николай Борисович сказал мне, что я правильно решила не ходить на его отпевание. Не имело уже никакого значения. Всё произошло, ему хорошо, свободен, а истинное прощание было ночью на 3 февраля, когда дочь сидела возле него в хосписе и переписывалась со мной смс. Он сказал, что видел всю нашу переписку и одобряет. Тон его изменился. Последние кадры романа «Мастер и Маргарита» тем и точны, что когда они все уже летят, сбрасывая маски, всё обнажается. Только в первые часы после смерти возможно увидеть отделение маски от сущности. Я увидела Николая Борисовича наконец в его истинном облике. Я не пожалела об увиденном и на отпевание не пошла с чистой совестью. Этого Али никогда не догонит.
Здесь я не напишу, каким сигналом я к нему обращалась. Нельзя. Свечку за упокой его души в храме Николы на Трёх горах поставила. Смотрю – тихо горит, не течёт, не плачет. Пошла в лавку, купила там монастырской валерианы плюс бальзам для волос. Цены высокие, но приписка «монастырский» действует на меня как обещание качества. Годится?
– Годится, – соглашается генерал. – Тогда слушайте моё. Это вам тоже не кот начихал…
Продолжение последует 24 декабря 2020
Начало романа Елены Черниковой «ПандОмия» см. здесь.
Елена ЧЕРНИКОВА
русский прозаик, драматург, публицист, автор-ведущий радиопередач, преподаватель литературного мастерства.
Основные произведения: романы «Золотая ослица», «Скажи это Богу», «Зачем?», «Вишнёвый луч», «Вожделенные произведения луны», «Олег Ефремов: человек-театр» (ЖЗЛ), «ПандОмия», сборники «Любовные рассказы», «Посторожи моё дно», «Дом на Пресне», пьесы, а также учебники и пособия «Основы творческой деятельности журналиста», «Литературная работа журналиста», «Азбука журналиста», «Грамматика журналистского мастерства».
Автор-составитель книжной серии «Поэты настоящего времени». Руководитель проекта «Литературный клуб Елены Черниковой» в Библио-глобусе. Заведует отделом прозы на Литературном портале Textura. Биография включена в европейский каталог «Кто есть кто».
Произведения Елены Черниковой переведены на английский, голландский, китайский, шведский, болгарский, португальский, испанский, итальянский и др.
Живёт в Москве.
Фото Polina Lopatenko
Сообщение ПандОмия: соседка приоткрыла сердце появились сначала на ИАНЕД.