Игорь Чубаров, Институт социально-гуманитарных наук: «Прежняя модель жесткого различения правды и лжи безвозвратно устарела в рамках культуры Сети»

Станет ли появление интернета причиной отказа человечества от четких истин и канонов поведения? Некоторые считают, что да. Такого мнения придерживается, например, Игорь Чубаров, директор Института социально-гуманитарных наук.

— Игорь Михайлович, на ваш взгляд, почему люди в интернете так часто ведут себя совершенно иначе, чем offline? Конфликтуют друг с другом, иногда переходят границы дозволенного, скажем, потребляя контент трэш-стримов, что в обычной жизни они не стали бы, скорее всего, смотреть?

— Предлагаю обратиться к аналогии. Обратите внимание на поведение людей на дорогах, прежде всего водителей. Даже культурные люди — доктора наук, художники, музыканты, садясь за руль автомобиля, часто начинают использовать ненормативную лексику, оскорбительные жесты, вести себя агрессивно, если их кто-то, к примеру, «подрежет». Перестают ли они быть культурными в этот момент? Забывают ли они автоматически об этике, своем воспитании и профессиональной деятельности, когда садятся за руль? Конечно, нет.

Дело в том, что поведение людей меняется в зависимости от среды, в которую они попадают. В данном случае сама система автомобильного движения наделяет человека новыми качествами, которые почти отсутствуют у него в домашних условиях, главным образом особой силой — в сотни лошадиных сил. К этому добавляется и ощущение опасности, угрожающей ему извне, от других водителей, движущихся на большой скорости, погодных условий, состоянии машины, дороги и т.д. То есть контекст поведения на дороге гораздо более жесткий, чем дома или на работе, в музее или магазине, и требует столь же жесткой стратегии поведения.

Но именно поэтому дорожное движение управляется ПДД, дорожной полицией и особыми неписаными этическими законами — системой предписаний, которые регулируют каждое отдельно взятое дорожное пространство и происшествие. По этой аналогии, с самого начала нашей беседы, я предложил бы сделать такое различие: есть культурные люди, оказавшиеся в Сети (как и на дороге), а есть культура самой Сети (как и автомобильного движения), меняющая этих людей под себя, с присущими ей собственными системами предписаний и своим этикетом, которым постепенно люди научаются следовать.

— В таком случае как бы вы описали специфические качества и предписания той среды, с которой человек встречается, открывая ноутбук и заходя в интернет?

— Для начала давайте вспомним благодаря чему человек попадает в интернет. Ясно, что нужна Сеть, Wi-Fi, какой-нибудь гаджет, наконец. Хотя нам и кажется, что соответствующие физические, социальные и экономические параметры здесь несущественны, на деле они фундаментальны. Ведь есть категории людей, которые в онлайн вообще не выходят или не могут себе этого позволить, и их большинство. Таким образом уже на этапе происходит серьезная фильтрация и дифференциация по типу людей, которые оказались онлайн или офлайн.

Понятно также, что целое поколение, появившееся уже во время существования интернета, отлично от того, которое появилось на свет до него. Условно, есть «аборигены», которые родились уже при интернете, а есть номады, перекочевавшие в современность из доцифровой эпохи, когда информацию получали еще из традиционных СМИ: радио, газет и телевидения. У последних в головах лежит еще та, старая мораль, старая манера общения, свойственная предыдущей медийной эпохе. То есть сравнение здесь надо проводить не по линии online/offline, а по различию типов медиа.

Например, газета — это медиа, где ты печатаешься или у тебя берут интервью, но над всем этим стоит совет редакторов или другие инстанции, которые принимают решение, пойдет этот материал дальше или нет, интересен он читателям или нет, допустим или запретен. То есть здесь существует ориентация на качество материала и его контроль, исходя из определенных предварительных условий: принадлежности автора к академии или другой институции, наличия у него признанных публикаций, его адекватности как члена общества, политической лояльности, соблюдения конвенциональных правил и норм.

Сейчас все по-другому: если у тебя достаточно средств, ты можешь производить интересный и сложный контент сам. Ты сам себе режиссер, сам ньюсмейкер, сам издатель. Как минимум, ты журналист, который может вести самостоятельно блог, аккаунт в «Фейсбуке» или «ВКонтакте», формировать свою аудиторию. Вышестоящий орган и контроль качества становятся необязательными, они только в твоей голове, а признание в основном определяется качеством твоего контента, умением его подать и соблюдением новых социальных и культурных норм.

Здесь и возникает наиболее интересный разрыв: отношение к культуре Сети как к проекции давно сформированной системы — это отношение ошибочное. То есть нельзя просто переносить на Сеть наши ценности и нормы из аналоговой эпохи, хотя они отчасти и пересекаются с цифровыми. Это первое и важное предписание, которое должен учитывать современный культурный человек, оказавшись в интернет-пространстве. Ведь оно более демократично, более открыто, но и более конкурентно, и здесь постепенно формируются новые нормы. Нормы, в том числе и этические, выступающие как часть новой культуры.

— Как бы вы описали само влияние интернета и социальных сетей на человека? Принято, например, часто в этом контексте говорить про поляризацию, что люди в «Фейсбуке» друг друга «мочат» на чем свет стоит. Можно ли назвать это каким-то специфическим феноменом, обязанным своим существованием самой природе социальных сетей?

— Это, конечно, имеет место, но ведь еще до появления социальных сетей «Фейсбук» и «Инстаграм», в России был Живой Журнал (ЖЖ) и коллективные рассылки, где велись страшные, просто смертельные войны. Здесь главное, что не было объективного механизма, который защитил бы рядовых пользователей от такого тотального сетевого абьюза. В этом смысле сейчас, несмотря на то, что поляризация никуда не ушла, ты уже можешь выбирать, с кем тебе дружить. И сами алгоритмы рекомендуют тебе людей согласно твоему бэкграунду, твоей профессиональной принадлежности, твоему возрасту, полу, интересам. Короче говоря, целый набор таких параметров, отражающих особенности, которые ты декларируешь на своей страничке, в своем аккаунте, оберегает тебя от случайных людей, не соответствующих твоим, в том числе моральным, предпочтениям и культурным кодам.

А любое хейтерство, троллинг, непонимание, вызывающие часто такую неприятную реакцию, цензурируются, фильтруются и отсеиваются самими алгоритмами уже на входе. Это и есть основа сетевой этики, которая является встроенной в архитектуру сетей. Индивидуально ты можешь вести себя так, как угодно, ведь у тебя особо ответственности нет, но в случае каких-то чрезмерных нарушений окружение тебя очень быстро поправит. И если ты не примешь всерьез критику интернет-сообщества, в которое вошел, не возьмешь ее как собственную норму, тебя просто проигнорируют, забанят, удалят из друзей, а в пределе исключат из той или иной сети. Наличие таких возможностей на уровне самих сетей — гораздо более действенный этический механизм, чем любой запрет, юридическое преследование или моральное увещевание.

— Однако сама поляризация и тот тон, в котором люди часто общаются в социальных сетях, едва ли возможна в обычной жизни, разве нет? Мы в обычной жизни десять раз подумаем, прежде чем отправить человека «в бан», будем куда внимательнее к словам Другого, к его аргументации. Более того, кажется, что и к самому насилию мы начинаем в целом относится куда толерантнее в Сети. Нет ли во всем этом реальной опасности для культурного человека, оказавшегося в интернете?

— Здесь мыслим и контраргумент, и снова упираемся в то, о чем я уже говорил. Культурный человек в Сети необязательно культурен. Чтобы быть на самом деле культурным, он должен в первую очередь соблюдать культуру Сети.

Приведу один пример. У меня очень много есть друзей в «Фейсбуке» из академической среды, которые старше меня лет на 20. Такие аксакалы. Они почти не пишут в ленту, иногда что-то лениво комментируют и публикуют объявления о выходе своих книг или мероприятий. В общем, не очень многословные.

Но если они начинают что-то писать, то это сразу страниц на 300, и «Фейсбук» этого просто не выдерживает. Не потому что не может, а потому, что это некультурно – неадекватно механике сети, ее имманентной этике. Или в комментариях начинают злоупотреблять caps lock, лишь нарушая этим установленный здесь этикет. Ведь это тоже часть новой культуры, из которой вырастает этика интернета и социальных сетей.

— Как вообще можно определить фигуру некультурного человека в Сети? Вот тролль, например, или профессиональный комментатор – провокаторы и образчики сетевого безкультурья, на ваш взгляд?

— Появление в Сети таких фигур, как тролль, на самом деле, неоднозначно. Об этом пишут исследователи по всему миру. У нас с этой темой работает талантливый культуролог и социолог Оксана Мороз. По ее мнению, тролль — этот, казалось бы, аморальный субъект в Сети, во-первых, опирается на национальную смеховую традицию и реагирует на необычные явления, существующие и вне Сети в любой культуре. Такой тип личности всегда недоволен тем, что происходит и за пределами Сети, и тем, что происходило в истории до появления интернета, и это недовольство только как бы сублимируется в социальных сетях в виде его ироничных комментариев и насмешек.

Но оценивать подобное поведение в Сети как однозначно негативное и как-то специально юридически его преследовать — контрпродуктивно. Ибо тролли выполняют важную социальную коммуникативную функцию критики, которая, несмотря на свой иногда деструктивный характер, позволяет сообществам и их отдельным представителям осознать свои границы, пересмотреть подходы и ценности, чтобы защититься от самолюбования, внутренней коррупции и возможной деградации. Речь, разумеется, не об откровенных хейтерах, в отношении которых, помимо самоцензуры самой сети, должны быть выработаны адекватные правовые нормы и регуляторы для всех существующих интернет-ресурсов.

— Как вам кажется, нет ли в тех алгоритмах, которые подбирают тебе новых друзей в социальных сетях по твоим интересам, опасности, что ты начнешь смотреть слишком однобоко? Окажешься в информационном пузыре?

— Основания для подобной критической постановки вопроса, действительно, есть. Сейчас об этом часто пишет, например, Евгений Морозов — известный американский журналист белорусского происхождения. Свобода и открытость, творческий характер и фантазия, по его словам, ушли из сегодняшней Сети потому, что монопольная политика ведущих сетевых платформ преследует преимущественно коммерческие, а иногда узкокорпоративные цели. Они подталкивают пользователей собираться в закрытые группы, потребляя ограниченный контент, рекламу товаров и услуг, воспроизводя односторонние политические взгляды и заставляя пользователей лишь сталкиваться с конкурентами в токсичной интернет-среде.

Для культурного, разумного человека это, разумеется, опасно. Но есть и другая сторона медали. Мы знаем, что любой выход за пределы своего мира и заход на чужую территорию порождает конфликт. Встреча с неизвестным шокирует и как минимум вызывает неприятные чувства. Если переводить это в плоскость большого мира, брать вместо отдельных людей с их специальностями и интересами целые страны и их национальные культуры, то отсюда берут начало даже военные конфликты.

Но в Сети соответствующие столкновения и конкуренция сдерживают реальную войну, как бы замещают ее собой. И это, на мой взгляд, позитивно. И в конце концов, если кого-то не устраивают предлагаемые «Гугл» или «Фейсбук» сервисы, то есть возможность создавать собственные приложения, социальные сети и даже целые платформы, ведь никто не мешает!

— Нет ли опасности в том, что контент, представленный в социальных сетях, в массе своей никем не проверен, что это мнение, а не знание? Что возникает риск оказаться в плену множественных заблуждений.

— С одной стороны да, эта опасность, бесспорно, присутствует, и для этого очень важно развивать навыки критического мышления. Но, с другой стороны, институции, которые обеспечивали, скажем так, политику истины в предшествующие эпохи, на сегодняшний день терпят кризис. И кризис этот связан с тем, что они не успевают перестроиться и модернизироваться под давлением новых цифровых коммуникационных технологий. Им не удается полностью выйти в новое сетевое пространство именно из-за этой связи с тоталитарной политикой истины.

Это касается прежде всего TV, несмотря на переход на цифровое вещание в чисто техническом смысле. Дело в том, что проводить такую политику можно только путем ограничения медийной деятельности. Можно очертить взаимодействие людей с каким-то очень небольшим количеством сюжетов. Например, выборами. Однако, в ироничном смысле, истина о том, кто, например, победил на последних президентских выборах в США, — это и есть фейк-ньюс.

Но в эпоху постправды возникает множество новых элементов знания, которое уже не связано только с экспертным мнением или с «проверенным» академическим знанием. Зато оно неразрывно связано со сложным и постоянно изменяющимся миром, который не может быть захвачен и присвоен какими-то ограниченными сообществами: ни группой академиков, ни группой профессиональных ученых, тем более ни крупными игроками от бизнеса или власти.

«Истина» все больше и больше «дезавуируется». Но она отклоняется не для того, чтобы превратиться в ложь. Вообще не стоит противопоставлять истину и ложь в Сети. Важно понять, что борьба с фейк-ньюс в каком-то смысле бесплодна. Люди всегда верили гадалкам и шаманам, популистам и провокаторам. Эта вера у нас в крови.

Культурные, хорошо образованные люди должны понять эту веру и отнестись к ней толерантно. Ведь мы сами верим, просто во что-то другое — в мнение академии, коллективное признание своих друзей и коллег, более утонченные конспиралогические сценарии объяснения мировых феноменов. Тем более что история про экспертное знание совершенно явно начинает уходить в прошлое.

— В чем это выражается?

— Самый актуальный пример связан с пандемией. На ее фоне мы отчетливо наблюдаем кризис экспертизы. Сейчас все кому не лень говорят о коронавирусе, его причинах и последствиях. Массмедиа поставили тему вируса на поток, заражая ею нас гораздо эффективнее, нежели сами зараженные. За счет этого внимание к нашим СМИ не ослабевает много месяцев. Но в массмедиа, где вроде бы соблюдаются правила, профессиональные оценки уровня контента, справедливости тех или иных мнений, экспертные комментарии тем не менее настолько разноречивы, настолько отменяют друг друга, что доверять им уже невозможно и опасно.

Именно на этом фоне за счет медийного шума появилась огромная армия ковид-диссидентов, которые воспринимают вирус как политическую игру или манипуляцию. Они видят в нарушении мер безопасности синоним протеста власти предержащей. Ходить в масках, надевать перчатки, держать дистанцию — это посягательства на их свободу.

— Но как культурному человеку, который не может без ясных ориентиров, в этом мире относительного выжить?

— Конечно, нужно учиться фильтровать информацию, регулировать ее потоки. То, что могут предложить люди обученные, люди с экспертным знанием, — это как раз модель различения информации и ее структурирования. Но все равно нужно помнить о том, что прежняя модель жесткого различения, где вся правда, условно, в книгах, а все остальное — ложь и читать ее не надо, безвозвратно устарела в рамках культуры Сети.

— На ваш взгляд, что на сегодняшний день является самым опасным для культурного человека? К чему нужно всегда относиться с осторожностью?

— Культурный человек — это человек, который, как известно, сам является носителем некой семиотической системы, производящей не только новые знания и представления, но и какие-то каноны. У него всегда есть какой-то свой очень ценный багаж, состоящий из знаний, привычек, практик или моральных установок.

И когда он со своей культурой приходит в Сеть, то всегда сталкивается с шоковой ситуацией — с несовпадением сетевых реалий и его образовательного багажа, культурного бэкграунда. Перед ним раскрывается чрезвычайно сложный мир, который охватить он не может. И первым его желанием будет распространение собственных норм на Сеть в целом. Но он не в своей семье, и по щелчку нормы навязать не получится. И потому главная угроза и главное искушение здесь — упорствовать, наделять себя исключительной правотой, правом на истину в последней инстанции.

Характерным примером будет ситуация, в которой оказались некоторые наши коллеги в контексте обсуждений кейсов, связанных с университетским и школьным харассментом. В среде моих коллег, профессиональных философов, филологов, лингвистов и историков, оказалось много людей, которые считают, что сексизм — дело, так сказать, житейское. Они были уверены, что их научные степени и положение в академии позволяют им отпускать сомнительные комментарии и шутки и открыто преследовать женщин — своих коллег, аспиранток и даже студенток (казус доцента Соколова — самый крайний пример).

Но за счет серии флешмобов в соцсетях à la me too, массы публикаций, программ, сериалов и фильмов стало понятно, что уже нельзя некритически рассуждать на эту тему с позиций большого мужского мира — академического, политического и профессионального. Хотя появились и те, кто, наоборот, бросился с оголтелостью преследовать всех подряд за одно только подозрение в номинальном сексизме — это была другая и столь же, на мой взгляд, опасная крайность.

То есть культурному человеку нужно понимать, что мир куда более сложен, чем нам раньше представлялось, и Сеть — одно из проявлений этой сложности. Там тебя всегда поправят. И надо относиться ко всему, скорее, как к возможности исправления тех ошибок и решения проблем, которые есть в тебе и твоем сообществе, и того, что было скрыто от наших глаз до наступления цифровой эпохи в большом обществе и целом мире.