Вера Панова – взрослым и детям

О жизни, книгах и мечтах землячки

Эхо «Ленинских внучат»

Когда подходит праздник Восьмого марта, какой-то из телеканалов (возможно, и не один) включает в свою программу фильм «Евдокия». В телеконцертах на День Победы звучит песня из сериала «На всю оставшуюся жизнь», порой показывают и саму эту ленту. А кроме того, без привязки к праздникам и памятным датам раз в год или два крутят по телику то «Вылет задерживается», то «Проводы белых ночей», то «Високосный год»…

Все это – экранизации сочинений нашей землячки, когда-то очень популярной писательницы Веры Пановой. 

Из-под ее пера вышло немало хороших книг и один маленький шедевр – повесть «Сережа». «Сережа» с первых строк увлекает ритмом и стилем. Повествование от лица человека взрослого, но этот взрослый умеет взглянуть на мир глазами ребенка: «Откуда берутся дети, известно. Их покупают в больнице. Больница торгует детьми, одна женщина купила сразу двух. Зачем-то она взяла совершенно одинаковых – говорят, она их различает по родинке, у одного родинка на шее, у другого нет. Непонятно, зачем ей одинаковые. Купила бы лучше разных».

Эту повесть, в которой так много трогательного и смешного, мудрого и поучительного, Вера Панова сочинила уже в солидном возрасте, в 50 лет. Рассказывая о ее создании, говорила, что тема «ребенок» жгла ей руки давно, «со времен работы в газете «Ленинские внучата».

«Ленинские внучата» – это про ее ростовскую молодость. Была до войны такая краевая пионерская газета со штаб-квартирой в Ростове. Многие годы спустя «Ленинские внучата» породнились с нашей газетой и долго были ее тематической страницей для младших школьников. А в тех, довоенных, «Ленинских внучатах» Вера Панова работала секретарем редакции. Только не надо путать с секретарем-машинисткой. Секретарь редакции – это кадр руководящего состава.

Кроме того, будущая писательница сотрудничала с другими местными изданиями. Печаталась в «Трудовом Доне» (ныне «Молоте»), где и началась ее журналистская биография, в краевой молодежке «Большевистская смена» – как называлась прежде наша газета. Писала в связи с разными поводами, но, вероятно, общаться с детьми и изучать тему «ребенок» ей нравилось больше.

Интересная деталь из книги воспоминаний Пановой «Мое и только мое». После знакомства со своим будущим вторым мужем Борисом Вахтиным она сделала наброски повести для детей.

Замысел не реализовался, но это уже неважно. Примечательно, что зарождающееся сильное чувство (Вахтин стал самой большой любовью ее жизни) повлияло на идею написать не что-то, а именно книгу для детей!

Впрочем, возможно, влюбленные часто говорили о детях. Не о будущем своем потомстве, хотя и о нем тоже, а о детях вообще, становлении детских характеров: до приезда в Ростов на журналистскую работу Борис Вахтин руководил колонией беспризорников.

Велико искушение предположить, что если бы не беда, которая обрушилась на эту молодую семью, Вера Панова связала бы свою судьбу с детской литературой, стала бы детской писательницей.

А случилось то, что Борис Вахтин попал под колесо репрессий, прокатившееся по стране после убийства Кирова. Его арестовали как  якобы затаившегося троцкиста, отправили в лагерь, а через три года, в разгар кампании по изобличению врагов народа, расстреляли.

Веру Панову уволили из «Ленинских внучат» еще до окончания следствия по делу мужа. И, верно, состояние ее души работе над детскими книгами не способствовало. Все же сквозь их строки должно пробиваться солнце.

Но даже если бы обстоятельства сложились иначе, в рамках только одного «амплуа» Вере Пановой, вероятно, было бы тесно. Творчество этой писательницы разнообразно и многогранно. Ей было что сказать не только детям, но и взрослым. 

«Любимое не может быть обузой»

И не сосчитать, сколько вышло под таким названием в разных уголках страны журналистских историй о добрых делах с тех пор, как появилась повесть «Сережа». Ведь это – усеченная строчка о Сережином сердце, которое «поняло уже, что ничто любимое не может быть обузой».

Две из трех, пожалуй, самых популярных книг Веры Пановой («Евдокия», «Спутники», «Сережа») о том, как дети обретают новых родителей, а взрослые – приемных детей, как постепенно чужие становятся родными. Вот и у Сережи, отец которого погиб на фронте, появляется новый отец, а вскоре – братик, а вместе с ними – много-много новых проблем и переживаний, ведь и мама теперь какая-то другая…

Определенно, Вера Панова задумывалась о проблеме приемных детей еще во времена «Ленинских внучат», но повесть «Евдокия» неслучайно появилась у нее в конце войны. Вернее, «Евдокия» – это уже послевоенный вариант, дополненный, переработанный. А поначалу был очерк для пермской областной газеты, где тогда работала Панова, который она силой своего воображения превратила в повесть «Семья Пирожковых». Вот ее предыстория: «Война шла к концу, и в городах тыла началась широкая кампания по устройству эвакуированных, живших в детских домах детей, без родителей, без семьи». Получив редакционное задание написать о ходе этой кампании, Панова, как сама она свидетельствовала, «увидела много поучительного и, между прочим, одну знаменательную черту. Наиболее стремились получить ребенка на воспитание те люди, у которых было много детей. Помню одного милиционера и его жену, у них было трое собственных детей, жили они в коммунальной квартире, а между тем как они добивались получить из детдома еще одного ребенка. Им отказывали, ссылаясь на неважное их устройство, а они продолжали, что называется, обивать пороги учреждений, пока не добились своего».

В интересе к теме неродных детей  у Пановой имелся и личный мотив. Борис Вахтин был хорошим отцом для ее дочери от первого брака. Теперь же она была матерью-одиночкой со взрослой уже почти дочерью и двумя сыновьями-подростками, младшими Вахтиными. В Перми (тогдашнем Молотове) она познакомилась с лечившимся  в военном госпитале ленинградским литератором Давидом Даром. И снова вспыхнула искра большого чувства. Давид Дар звал ее вместе со всей ее семьей, включая свою новую тещу, в Ленинград. Он жил там в небольшой квартирке с двумя детьми.

Вера Панова приняла его предложение. Это не был идеальный брак, но с Даром Панова оказалась неразлучна до конца своих дней.

Поезд надежды

Вера Панова трижды становилась лауреатом Сталинских премий по литературе (после разоблачения культа личности их стали называть государственными). Безусловно, и в глазах редакторов издательств, и простых читателей это обстоятельство придавало вес ее творчеству. 

Но читатели наверняка любили ее не как Сталинского лауреата. При чтении ее книг им рисовался образ автора как человека энергичного, умного, с принципами. Ее внуки утверждают, что бабушка и была такой: с очень четкими понятиями о том, что такое хорошо и что такое плохо.

В связи с этим приведу два поразивших меня момента из книги Веры Пановой «Мое и только мое». Книгочеем она была великим, проглатывала книги целыми шкафами, но при этом, знаете, какую книгу читала и перечитывала раз в два-три года? «Граф Монте-Кристо»! А потому, что этот, по ее оценке, «единственный в своем роде роман пленяет и взрослые сердца ясностью моральной позиции и духом справедливости, которым он напитан. Во многих ли книгах мы встречаем эту принципиальность и непреклонность, с какою в конце романа наказано всякое злодейство и награждено все честное и благородное».

Несколько прямолинейно? Что ж, Вера Федоровна и не скрывала, что еще с детства ее чувства были чрезвычайно прямолинейны. А один из тех, кому она этим обязана, – Базаров, известный литературный герой.

А вот момент второй – из той же книги. Панова рассказывает о своей поездке на военно-санитарном поезде за ранеными на линию фронта и обратно. Руководство этого поезда решило пригласить литератора для написания брошюры об опыте работы этого коллектива (таким было задание Главсанупра). Но члены местной писательской организации отказались под благовидными предлогами. Опасно! Панова была последней надеждой. И эта надежда и не обманула.

Вскоре после поездки Панова написала не только этот очерк про один из лучших советских военно-санитарных поездов, но и повесть «Спутники», которая сделала ее знаменитой. 

Поезд писательницу поразил. Свое знакомство с новым временным местом работы и наблюдений она описала в мемуарах так: «Этой чистоте как нельзя лучше соответствовал общий дух поездного бытия: дух благопристойности, я там не слышала крика, перебранки, разнузданных речей. Все ходили занятые делом, полные достоинства. Друг к другу относились уважительно!»

А дальше писательница не удерживается от обращения к своим читателям: «Друзья мои, как это было прекрасно, благородно и целебно. И так может быть, в сущности, в любом месте, если люди захотят».

Однако стремятся к этому идеалу редко. Может быть, не те читают книжки?