О традициях, консерватизме и доверии

Современное общество испытывает настоящий дефицит доверия. Все перестали доверять всем. Общественные институты, вплоть до таких, как семья, создали невероятно сложный, но отнюдь не безупречный перестраховочный аппарат.

Армия юристов, консультантов и адвокатов, независимых аудиторов, вагоны закрепленных договорами долговых обязательств, тома брачных и деловых договоров и контрактов. Все это считается гарантом надежности договоренностей и обязательств. И адептов такой логики можно понять. Они выросли в мире, где столпом мироздания считается шаблонное утверждение о том, что «хотя у демократии много недостатков, ничего лучше еще не придумано». Развитием этого тезиса стала всеобщая вера в отмирание роли государства. Но последние годы пандемии отчетливо показали, что в борьбе за выживание, оказывается, можно подвинуть и демократию. И своя государственная рубашка порой ближе к телу. Когда пелена спадает с глаз, можно и нужно смотреть внутрь и вглубь. В историю и традиции. Давайте посмотрим на то, как несовершенна и уязвима казавшаяся незыблемой всё последнее время система ценностей в предпринимательстве.

Добродетель, а не финансовый показатель Надежность партнера теперь проверяется не историей отношений, а «индексом доверия». «Доверием», которое определяется механистически, по многим показателям и полностью лишено какого-либо элемента настоящего доверия. Человеческого.

«Порядочность как основа деловой репутации становится ненужным анахронизмом, потому что ее заменяют индексами, рейтингами и экспертными оценками».

Человеческие отношения подменяются юридическими, которые все равно не спасают от обмана, разорения или отказа от обязательств. Всеобщее недоверие приводит к абсурдной «гонке гарантий». Чек в магазине уже не гарантия качества. Визит к врачу – это не лечение недуга, а «оказание медицинских услуг». Юридически оформленные договорные обязательства стали представляться панацеей от обмана. Но как мы наблюдаем на Западе, это представление открыло и обратную сторону медали – целый институт сутяжничества. Который лишь обнажил брешь в существующей системе отношений. Обманутые потребители товаров или услуг судятся с компаниями. А самые ушлые ради обогащения и вовсе «обманываться рады» и готовы за это судиться. Намеренно опрокинутые на себя стаканчики с кипятком в сетевой забегаловке, отсутствие в инструкции записи о том, что стиральный порошок нельзя есть, а в блендер не следует совать палец – все это может стать предметом судебного иска. Толпы алчных юристов по обе стороны баррикад кормятся на неверно воплощенных представлениях о том, как быть порядочными по отношению друг к другу.

Моральный и финансовый ущерб от такого способа взаимодействия общества и бизнеса заставляет Запад вспомнить о доверии. Вот, например, популярный американский социолог Френсис Фукуяма совершенно справедливо пишет о том, что «Доверие – ключевая характеристика развитого человеческого общества, проявляющаяся как на индивидуальном уровне, так и на уровне социальном». По мнению Фукуямы, «экономический прогресс – это своеобразное поощрение общества за внутреннюю гармонию, отсутствие которой препятствует хозяйственному процветанию». Все правильно, конечно. Вот только само понятие «доверие» не помещается в прокрустово ложе определений. Доверие – это добродетель, это ценность, а не финансовый показатель.

Когда человек еще не сформулировал для себя такие понятие как добро, зло, вера, любовь, он все равно осознавал, что есть доверие.

«Доверие – это возможность повернуться спиной и не быть ударенным». С тех пор особо ничего не изменилось. Доверие как базовая ценность стало основой уравновешенности племени, семьи, государства. Любая здоровая экономика стремится к стабильности, потому что только состояние равновесия обеспечивает движение вперед. Примерно такое равновесие – основанное на доверии, надежности, традициях и здравом смысле – и есть истинный консерватизм. На нем и держалось долгие годы российское общество.

От Ромула до наших дней: войны торговые и информационные

В России доверие между людьми всегда было традиционной ценностью: путник мог остановиться на ночлег, не опасаясь за жизнь и имущество, купец мог под честное слово заключить сделку в другом городе и просто не мог обмануть, потому что его порядочность являлась залогом успешной торговли и доброго имени. Сделки заключались без договоров и расписок, купцы торговали по всей стране, путешествуя, развивая торговлю и промышленность. Но существует и иное описание российского купечества. Еще со времен Средневековья в Европе культивировалось и насаждалось «альтернативное» мнение о нашей честности и порядочности. Огромная масса европейских торговых денег требовала беспрепятственного и быстрого оборота. А препятствием служили русские купцы, которые смело лезли «со своим уставом в чужой монастырь», сбивали цены и путали хитроумные западноевропейские схемы. Вот, тогда и появились ставшие впоследствии «хрестоматийными» отзывы «независимых экспертов» о принципах российской торговли. Они и сейчас читаются как заголовки британских таблоидов. «Русские хитры и алчны», «Они клянутся с целью обмануть». Ну и так далее.

Англичане боролись с голландцами, немцы – со шведами, каждый пытался очернить русских оборотистых купцов с целью устранения конкурентов. Современная санкционная война с Россией за газовые рынки – преемница этой «торговой» традиции. Но и тогда, и сейчас кроме конкурентной борьбы существовал и другой коробящий «партнёров» фактор: непостижимый кодекс доверия русских купцов. Он раздражал и раздражает западных партнеров своей чужеродностью – идущая от души и сердца добродетель не поддается их пониманию и чужда их культуре. Даже внешне похожая «протестантская трудовая этика», которая культивируется на Западе последние пару веков, – идеология прикладная и прагматичная. В которой во главе угла не ценности, но прибыль.

Купца теребят, а в душу его ещё не заглянули

Купеческие капиталы постепенно стали основой промышленного роста России, торговые деньги превратились в капитал промышленный. Взрывной экономический рост страны в конце XIX века был обусловлен наличием огромных средств, накопленных в ходе купеческой торговли. Именно купеческие деньги стали основой для огромных состояний первых русских промышленников. Мамонтовы, Морозовы, Третьяковы, Рябушинские, Бахрушины – эти известные фамилии принадлежат выходцам из купечества.

Дворяне уже не считали зазорным породниться с купеческими миллионами. И это вызывало протест и насмешки со стороны тех, кто считал себя культурной элитой страны. «Возник образ Тита Титыча – богатого толстого купца, жулика и самодура, с красным полупьяным лицом».

Этот хрестоматийный тип мы видим у Островского, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Мельникова-Печерского, Мамина. Представитель купечества (и тоже писатель) Павел Бурышкин открыто говорил о «существование некоего общественного заказа» на отрицательное изображение мира торговцев и предпринимателей. И этот заказ, как это порой случается в России, удивительно совпадал с идеологией западных конкурентов. Замечательно высказался славянофил Константин Аксаков: «Купца теребят, а в душу его ещё не заглянули». Инерция ненависти к купечеству продолжила действовать и при Советской власти и даже когда ее не стало. Абсолютно положительный для современников чеховский герой Ермолай Лопахин, который спас Раневскую от разорения, да еще и снабдил деньгами, надолго стал символом «дикого капитализма», который разрушает «вишневый сад».

Путь к доверию Но кризис современного мироустройства заставляет не просто вспомнить о традициях русского купечества, но и осознать их как неоспоримое преимущество. Эпоха пандемии просто четче сформулировала, то, что и раньше происходило в человеческих и торговых отношениях.

««Удаленка» наступила задолго до ковида». Незнакомые люди привычно заключают сделки через незнакомых юристов, надеясь, что их не обманут. Падение виртуальных сервисов кажется реальным крахом. Никто не встречается лицом к лицу, не жмет руки здороваясь, не знакомится с партнером и не завершает сделку крепким рукопожатием. Русские купцы раньше заключали миллионные сделки в трактире за стаканом чая. Архаичное «купеческое слово» работало лучше, чем закон и страх перед судебным преследованием.

Доверие – это надежная, проверенная временем традиционная опора предпринимательской, общественной и государственной жизни. Понятно, что путь к доверию, это путь исканий и возможных ошибок. И здесь важно быть оптимистом. Иван Алексеевич Бунин когда-то с горечью писал о том, что из русских помещичьих усадеб исчезает «запах антоновских яблок». Прошло время и запах этот с нашей земли никуда не исчез. Так и доверие, я верю, вернется в плоть и кровь отечественного предпринимательства.

Олег Волин – предприниматель