Кильмезские родники Крупина
Осенью 2021 года исполнилось 80 лет В.Н. Крупину, замечательному русскому писателю, первому лауреату Патриаршей литературной премии. Святейший Патриарх Кирилл, поздравляя Владимира Николаевича с юбилеем, отметил: «Всещедрый Господь наделил Вас ярким и самобытным литературным даром, который Вы посвятили служению на благо русского народа и утверждению его в вере и высоких идеалах Евангелия. Ваше творчество, проникнутое горячей любовью к родной земле, во многом стало зеркалом современной жизни нашего Отечества». О любви, книгах и людях свой жизни, о Родине как константе и об уроках родителей, запомнившихся навсегда, писатель рассказал в интервью, приуроченном к юбилею.
Владимир Николаевич, Вы из поколения детей войны – родились в сентябре 1941 года. Помните ли вернувшихся с фронта защитников Отечества?
– Очень помню. И жалость к ним от всех односельчан помню, и коляски инвалидов, и как отменили льготы на ордена, и как не платили тем семьям, в которых отец, сын или муж пропали без вести. Помню, фронтовики были очень немногословны, когда мы приставали к ним с расспросами. Война – это отклонение от нормы. Кому хочется вспоминать ненормальность?
У меня в руках ваша первая книга «Зёрна», где тоже присутствует тема войны: безногий председатель-фронтовик, мальчишка, у которого затягивает руку в молотилку… Или пронзительный рассказ «Передаю…». Чем для Вас дорога́ эта книга?
– Тем, что первая. Сейчас их у меня далеко за двести, но без первой их бы не было. По ней меня приняли в Союз писателей. А до этого я очень страдал, что у меня нет книги. Но вот после четырёхлетних издательских терзаний, рецензий, редакторской правки она вышла. Это было такое счастье! Получил в руки авторские экземпляры и сразу позвонил жене. Увиделись в Александровском саду у Кремлёвской стены. Надя прижимала книгу к груди, гладила обложку, и тут над нами пролетели два аиста. Это был апрель 1974 года.
Помню книжные магазины, на прилавках которых «Зёрна» мелькнули и быстро испарились. Ради улыбки расскажу о магазине «Урожай», который находился недалеко от Курского вокзала. Так как я обязательно заходил во все книжные магазины, зашёл и туда. И вот вижу в разделе «Хранение и переработка зерна» свою книгу «Зёрна»! Она была в нескольких вариантах переплёта: чёрном, сиреневом, зелёном – прямо натюрморт. Стоила 55 копеек, тираж – 50 тысяч. Набрал, сколько смог унести. Потом с радостью раздаривал, рассылал – хотелось же заявить о себе. Очень меня тогда «Урожай» выручил.
По моей «Ямщицкой повести» хотели ставить кино, я даже и сценарий писал, а режиссёр в Вятку приезжал, но чего-то не сложилось. Да и хорошо: все спектакли, кинофильмы по моим текстам оставили в памяти не лучшие воспоминания. Проза сопротивляется сцене и экрану. Вообще, интересный я автор: известен «Живой водой» да «Сороковым днём», повестями совсем заредактированными, а другие повести, их больше двадцати, не хуже двух названных, совершенно неизвестны и в обиход критический не вошли.
Для многих первым побудительным шагом в творчестве становилась влюблённость. А как было у Вас? В юные годы Вы были влюбчивым?
– Необыкновенно! Я же стихи писал. А как можно писать стихи и не влюбляться? Стихи и любовь – синонимы. Но в случае со мной важно вот что: я же пошёл в школу пяти лет, то есть девочки в классе были старше меня, и все мои влюблённости им казались смешными. Но для поэта несчастная любовь крайне необходима: она выращивает душу. Дневник всегда вёл – вот лучший друг моей юности. Где-то лет в шестнадцать написал: «Видимо, меня никто не будет любить. Мне остаётся работа». Все свои увлечения помню, но на поверку я оказался завзятым однолюбом: с моей Наденькой мы прожили 55 лет.
И Вы по-прежнему посвящаете супруге стихи?
– Да, бывало многократно, особенно на день рождения, который у неё 31 декабря.
Село Овсянка – родина Астафьева, Тимониха – Белова, Усть-Уда и Аталанка – родные места для Распутина, Кильмезь – родина Крупина… Наверное, не случайно все знаковые русские писатели последнего времени вышли из русской глубинки. Что для Вас родная Кильмезь?
– Всё! Потому и назвал свой давний рассказ «Кильмезь – сердце моё». И завещание написал, и у архиерея оно заверено, чтобы меня похоронили в Кильмези. Когда мне тяжело, лежу с закрытыми глазами и мысленно бегу по тропинкам детства. И каждый день вспоминаю, как мы в жару окучивали картошку и ходили пить к роднику, который был недалеко. Вообще, родники и Кильмезь для меня взаимно дополняемы. Шли по берегу на сенокос и проходили двенадцать родников, и пили по глотку из каждого… Есть такая пустыня в Казахстане – Барсакельмес, что в переводе означает «пойдёшь и не вернёшься». Так и моя Кильмезь: увидишь и не забудешь.
А как Кильмезь переводится? Есть толкование у этого слова?
– Я глубоко не копал. Важнее было нахождение моего села на Сибирском тракте, чем, помню, отец гордился и меня этим заразил. Представьте: вся Русь-матушка прошла под окнами нашего дома. Екатерининские берёзы вдоль тракта дожили до наших дней, уже чернели. У меня один из первых рассказов так и назывался – «Чёрные берёзы».
Я помню ваш родительский дом, двухэтажный, четырёхквартирный. Как же вы большой семьёй умещались в одной маленькой комнатке и кухне?
– А вот умещались, да ещё кто-то всегда в гостях был. Спали на полатях, печке, лавках, но до чего же дружно жили! Просыпались от запаха маминой стряпни. Вечером на плите пекли пекульки. Делали уроки впятером, облепливали стол, на середине которого стояла керосиновая лампа. Потом на два часа электрический свет включали. Радио – картонная тарелка в простенке. Во дворе были корова, телёнок, поросёнок, куры, овцы. Счастливейшее время! Не пережившим не понять.
Какая книжка с детства в памяти?
– Первая – «Родные поэты» 1947 года издания. Знал её наизусть. Она до сих пор жива в моём доме в Кильмези. Читал так много, что прозвали «запечным тараканом». Помню, мама залезала к нам на полати и читала вслух. «Я ваши глаза берегла, – говорила она потом, – свет-то плохой, коптилка». Она и глаза, и душу сберегала. О, это теперь, как сон: мама с нами, мы замерли и слушаем… Был толстенький песенник русских песен, его тоже читали. Вообще, в доме у нас всегда пели. Праздники незабываемы: мы на полатях, гости внизу за столом, и песни народные, ямщицкие… Я этот песенник тоже считаю учителем жизни. И ещё сказки, былины, потом и классика.
Глядя из сегодняшнего далека, какие десять книг вы бы посоветовали непременно прочесть маленькому мальчику?
– Русские сказки и стихи, рассказы о природе, о животных, сказки Пушкина, былины, «Робинзон Крузо», «Путешествия Гулливера», жития святых в пересказе для ребят, детскую Библию, «Лето Господне» Шмелёва. Вот вся десятка. Потом она сама расширит интересы взрослеющего человека.
Школьные годы чудесные?
– Как иначе в кильмезском раю?! Школа наша и на областном уровне была заметна. Кружки тракторный, автодела, военный, школьный театр, постоянные спортивные соревнования, выступления самодеятельных артистов – всё было. Учителя такие, что многие ученики влюблялись в их предметы. И как же школьное время быстро промелькнуло, но такой от него благотворный след!
В нашем разговоре мы оставили в тени ваших родителей…
– О маме я рассказал в первой своей повести в рассказах «Варвара». Мама нас приучила ко всему, прежде всего, к порядочности, и, уверен, привела к Богу. Церкви уже не было в Кильмези, но мама всегда, провожая нас, говорила: «Идите с Богом», а закончив какое-то дело: «Слава Богу». Эти слова накрепко вошли в меня.
Она уже в восемнадцать лет являлась членом правления колхоза. Сёстры отца были не довольны его выбором: образование у мамы – только начальная школа, но с годами они поняли, что их брату досталось настоящее сокровище. Она в одиночку тянула огромное хозяйство, без которого бы мы не выжили. А война! Отец – инвалид по зрению, но его призвали в трудармию, а это та же армия, ещё и пострашнее. Потом он как лесничий всё время в лесу, а мама опять одна. И успевала нас всех обшивать: была у нас машинка «Зингер», помню, как она стрекотала. Ночами мама вязала носки, варежки. Ещё и в родительском комитете состояла, выбиралась народным заседателем. Никогда не кричала, не сердилась. Спящей я её увидел только в старости. Помню памятью слуха, как она замечательно пела свою любимую песню: «Край мой единственный в мире, где я так вольно дышу! Поле раздвинулось шире, к роще знакомой спешу…» И финал: «Хочется белым берёзкам низкий отвесить поклон, чтоб заслонили дорожку, ту, что ведёт под уклон». Недавно слышал эту песню в исполнении Ольги Воронец, стали с женой подпевать, и оба заплакали. Какие чистые, освежающие слёзы!
Люди к маме тянулись. Шли к ней за семенами – огородница она была исключительная. Тыквы осенью мы и тащить не могли, катили по земле. Раз я играл с ребятами на Красной горе: жгли костры, прыгали через огонь, и я схватил искру на свою телогрейку. Вата затлела, и только тогда я увидел, что на груди выгорела дыра. Мне было очень стыдно перед мамой, бедно же жили. А утром обнаружил, что дыра аккуратно заштопана. И мама ничего мне не сказала…
Любила всех внуков, дожила до правнуков – опять же и для них носки-варежки вязала. А её коврики, половички доселе у всех нас как память. Отец любил маму, из леса без цветов для неё не возвращался. Он ушёл от нас в 77 лет, мама дожила до девяноста. Оба в одной могилке на Новомакарьевском кладбище Вятки, недалеко от часовни.
«Жить будешь – не будешь, а сеять-то надо!» – любил говаривать мой отец. А у вас остались от родителей какие-то наставления на всю жизнь?
– Наставления были, конечно. В армию уезжал – помню, как отец сказал: «Ну, Владимир, вперёд не суйся, сзади не оставайся». Мама всегда увещевала: «Смеются над тобой, а ты громче их смейся». Или о тех, кто над тобой издевается: «Дай, Господи, им здоровья, а нам – терпения». Главное наставление – образ их жизни: нестяжательство, скромность, независтливость, согласие с совестью.
«Вятский характер покладист, он из тех характеров, на которых воду возят…» – цитата из одной вашей повести. По-прежнему так считаете?
– Это у меня от матери. «Какие-то мы, вятские, недотёпистые. Другие на пятак сделают, на рубль нахвалятся. А мы всё бочком да рёбрышком. Ни ступить, ни молвить. Всё осторожничаем, никуда не лезем, лишь бы нас не трогали». По себе сужу, по армии. У нас в призыве все были бойчее нас, вятских. Не успели оглянуться, как одни сидели уже в каптёрках, в хлеборезке, другие ставили рекорды в физподготовке, только мы «через день – на ремень»: ходили в караул, на уборку территории, в судомойку, кочегарку. Но интересно: к концу сержантской школы командовали отделениями именно вятские, срабатывала их добросовестность. Вспоминаю напутствие отца: «От службы не бегай, на службу не напрашивайся». И материнское: «Наши впрягутся, так не вылягивают».
А присказка «землячество – понятие круглосуточное» много раз подтверждалась?
– Да, особенно за пределами Вятки, по стране и за границей. Оторванность от родины увеличивает любовь к ней. По себе знаю. У нас, вятских, такое количество людей, которые принесли своими трудами славу России, мировой науке, медицине, культуре, спорту и при этом оставались простыми и хранящими любовь к родине. Я не люблю слова «малая родина». Какая же она малая? Как сказал поэт: «Не может родина быть малой с такой великою душой». Вот и надо вспоминать и рассказывать о таких людях.
А природа наша! Да есть ли ещё где краше? Какие европы имеют такие просторные луга, высокие леса, сосновые боры, красавицы-реки, такое разнотравье, такое весеннее ликование цветения и такую золотую осень? Такие сверкающие снега, такие ослепительные лунные ночи, такую россыпь серебряных звёзд? Я много ездил по миру, и мне есть с чем сравнивать милую мою Вятку. Ничего равного ей нет! Да, знаю, что другие скажут: нет, моя родина лучше. И очень хорошо. У каждого человека должно быть понимание, что Господь вывел его на Божий свет именно в этом месте, и это не случайно.
Заканчивая «Вятскую тетрадь», вы написали: «Научиться любить, научиться прощать, научиться делать добро – вот тогда мы будем бессмертны. Что б ни происходило с тобою, Отечество моё, люблю тебя и навсегда знаю: любовь к Отечеству – почти единственное, что может спасти от упадка духа…». Как же обрести эту любовь в наше непростое время?
– Когда писал, так и думал. И доселе так считаю: любовь к Отечеству не приобретается, это врождённое чувство. Любовь к родине надо беречь.
«Мы идём к своим святыням, мы созидаем свою душу, мы отмаливаем свои грехи, становимся лучше, и уже, дай Бог, наши молитвы о России доходят до престола Господня…». Какие проникновенные, волнительные строки! Спасибо Вам за Ваши книги, Владимир Николаевич.
Подготовил Виктор БАКИН
Публикация газеты
«Вятский епархиальный вестник»